— «Природа вооружила женщину этимъ предчувствіемъ», сказалъ я: «какъ средствомъ предохранительнымъ». — «Но я думаю», сказала она, посмотр ѣвъ мн ѣвъ лицо: «мн ѣнельзя было ожидать ничего дурнаго и, сказать вамъ правду, я р ѣшилась принять ваше предложеніе. Ежели бы это было (она остановилась одну минуту), я полагаю, ваше расположеніе заставило бы меня разсказать вамъ исторію о себ ѣ, которая возбудила бы лишь одно опасное чувство въ васъ во время путешествія — состраданіе». — Сказавъ это, она позволила мн ѣ. поц ѣловать ея руку два раза и съ взглядомъ, въ которомъ выражалось столько чувствительности, сколько и н ѣжности, она вышла изъ кареты, и сказала adieu. —

На улиц ѣ.

Кале.

Я никогда въ жизни не кончалъ такъ скоро дв ѣнадцати: гвинейнаго торга; время казалось мн ѣтяжело посл ѣразлуки съ барыней, и каждая минута казалась мн ѣза дв ѣ; это продолжалось до т ѣхъ поръ, пока я не привелъ себя въ движеніе — я заказалъ сейчасъ же почтовыхъ лошадей и пошелъ въ отель.—

«Боже!» сказалъ я, услыхавъ, какъ городскіе часы били четыре, [и] вспоминая, что я былъ только немного больше часу въ Кале. «Ц ѣлый томъ приключеній можетъ вывести изъ этаго маленькаго времени жизни челов ѣкъ, сердце котораго сочувствуете каждой вещи, и который им ѣетъ глаза, чтобы вид ѣть т ѣвещи, которыя судьба безпрестанно разставляетъ на его пути, и который не пропускаете къ тому случаевъ. Пишу ли я съ пользою — или то сд ѣлаетъ лучше другой — что за д ѣло — это опыте надъ челов ѣческой природой; я работаю для себя, и довольно: удовольствіе, которое я чувствую при этомъ, возбуждаете мои способности, лучшую часть моей крови, и усыпляете большую худшую часть. Я жал ѣю о томъ челов ѣк ѣ, который, путешествуя отъ Дана до Бершебы, можетъ восклицать: все пусто! — и д ѣйствительно оно такъ. Весь св ѣтъ таковъ для того, который не обрабатываетъ плоды, которые онъ представляете». — «Я объявляю», сказалъ я, н ѣжно соединивъ руки: «что я въ пустын ѣнашелъ бы предметы, которые вызвали бы мою чувствительность; ежели бы я не нашелъ лучше, я бы устремилъ ее на какую нибудь н ѣжную мирту, отыскалъ бы грустный кипрусъ, чтобы соединиться съ нимъ — я бы благословлялъ ихъ т ѣнь и н ѣжно благодарилъ бы ихъ за ихъ покровительство — я бы выр ѣзалъ свое имя на нихъ; и клялся бы, что они — любезн ѣйшія деревья всей пустыни; я вм ѣст ѣсъ ними грустилъ бы, когда они теряли бы свою зелень, и когда они станутъ радоваться, я буду радоваться вм ѣст ѣсъ ними. Ученый Смельфунгусъ 191 путешествовалъ отъ Болоніи до Парижа — отъ Парижа до Рима и т. д., но онъ вы ѣхалъ съ сплиномъ и разлитою желчью, и всякой предметъ казался ему безцв ѣтнымъ и безобразнымъ; онъ написалъ отчете своего путешествія, но это не былъ отчетъ его путешествія, а отчетъ о его несчастныхъ и дурныхъ чувствахъ. Я встр ѣтилъ Смельфунгуса въ большомъ Portico Пантеона, онъ только что выходилъ изъ него. «Это больше ничего, какъ удобное м ѣсто для п ѣтушинаго боя», сказалъ онъ. — «Я желалъ бы», сказалъ я: «чтобы вы ничего хуже не сказали про Венеру Медицискую», потому что, про ѣзжая черезъ Флоренцію, я слышалъ, что онъ напалъ на эту Богиню и обошелся съ нею, какъ съ самою непотребною женщиною, безъ мал ѣйшей къ тому причины. — Я опять нечаянно встр ѣтилъ Смельфунгуса около Турина, когда онъ возвращался изъ своихъ дальнихъ странствованій. У него была ц ѣлая куча печальныхъ приключеній, которыя онъ разсказывалъ; онъ въ нихъ говорилъ о приключеніяхъ на мор ѣи на суш ѣ— о канибалахъ, которые другъ друга съ ѣдаютъ— антропофагахъ 192 — онъ былъ живой обдираемъ и его мучили и съ нимъ поступали хуже, ч ѣмъ съ Св. Варфоломеемъ, во всякой гостинниц ѣ, въ которой останавливался. —

«Я объявлю это всему св ѣту», вскричалъ Смельфунгусъ. — «Лучше бы вамъ объявить это своему доктору», сказалъ я. — Мундунгусъ 193 съ огромнымъ состояніемъ сд ѣлалъ весь кругъ, путешествуя изъ Рима въ Неаполь, изъ Неаполя въ Венецію, изъ Венеціи въ В ѣну, въ Дрезденъ, въ Берлинъ, не почерпнулъ ни одного великодушнаго разсказа или веселаго анекдота, но онъ путешествовалъ прямо, не смотря ни направо, ни нал ѣво, чтобы любовь или состраданіе не заставили его свернуть съ пути.

Но миръ имъ, ежели они его достойны. Само небо, ежели бы можно было проникнуть въ него, не доставило бы имъ предметовъ ут ѣшенія. — Каждый добрый духъ прилеталъ бы на крыльяхъ любви радоваться ихъ прі ѣзду, души Смельфунгуса и Мондунгуса ничего бы не слыхали, кром ѣсв ѣжихъ гимновъ. радости, св ѣжихъ и восхитительныхъ п ѣсенъ любви, и св ѣжихъ хваленій общаго блаженства. Я душевно жал ѣю о этихъ людяхъ: они не им ѣютъ способности наслаждаться; и ежели лучшая доля блаженства на неб ѣдосталась бы Смельфунгусу и Мондунгусу, они бы были такъ далеки отъ счастья, что продолжали бы и тамъ жаловаться и роптать въ продолженіи ц ѣлой в ѣчности. —

Монтрёль. 194

Разъ чемоданъ мой отвязался сзади кареты и упалъ, другой разъ я въ дождикъ принужденъ былъ выл ѣзать и по кол ѣно въ грязи помогать ямщику привязывать его; и все я не могъ догадаться, чего у меня не доставало. — Но когда я прі ѣхалъ. въ Монтрёль, и хозяинъ гостинницы спросилъ у меня, не нужно ли мн ѣслугу, только тогда я догадался, что именно его-то мн ѣи не доставало. —

«Слугу? Это я сд ѣлаю», сказалъ я.

«Потому что, Monsieur», сказалъ хозяинъ, «зд ѣсь есть одинъ расторопный и молодой малый, который бы гордился честью быть въ услуженіи у англичанина».

«Почему у англичанина скор ѣе, ч ѣмъ у другаго?»

«Потому что они очень великодушны», сказалъ хозяинъ.

«В ѣрн ѣе смерти, что это мн ѣбудетъ стоить лишній livre 195 въ эту ночь», сказалъ я самъ себ ѣ.

«Но они им ѣютъ средства быть такими», прибавилъ онъ.

«На это еще нужно накинуть livre», подумалъ я.

— Только прошлую ночь, сказалъ хозяинъ: un mylord Anglais présentait un écu à la fille de chambre.

— Tant pis pour Mademoiselle Jeanneton, 196 сказалъ я. —

Такъ какъ Jeanneton была хозяйская дочка и хозяинъ полагалъ, что я недавно во Франціи, то онъ позволилъ себ ѣвольность объяснить мн ѣ, что мн ѣне надо было сказать: tant pis, a tant mieux. «Tant mieux, toujours, Monsieur», 197 сказалъ онъ: «когда есть что нибудь хорошаго; и tant pis, когда н ѣтъ ничего хорошаго». — «Оно такъ и приходится», сказалъ я. — «Pardonnez moi», 198 сказалъ хозяинъ.

Я не могу найдти бол ѣе удобнаго случая, чтобы зам ѣтить разъ навсегда, что такъ какъ: tant pis и tant mieux суть дв ѣизъ главныхъ пружинъ французскаго разговора, то не худо бы было каждому иностранцу, прежде ч ѣмъ ѣхать въ Парижъ, привыкнуть правильно употреблять ихъ. —

Одинъ бойкой французской Маркизъ, за об ѣдомъ у англійскаго посланника, спросилъ у Mister Hume 199 онъ ли — поэтъ Hume? — «Н ѣтъ», отв ѣчалъ скромно Hume. — Tant pis, возразилъ Маркизъ.

«Это Hume — историкъ» сказалъ кто-то. «Tant mieux», сказалъ Маркизъ. Такъ [какъ] Mister Hume челов ѣкъ съ очень добрымъ сердцемъ, то онъ поблагодарилъ какъ за то, такъ и за другое. —

Хозяинъ, растолковавъ мн ѣэто д ѣло, позвалъ La Fleur’a — такъ звали молодого челов ѣка, про котораго онъ мн ѣговорилъ, и сказалъ мн ѣвпередъ, что про его таланты онъ ничего сказать не можетъ: «Monsieur», прибавилъ онъ: «самъ увидитъ, для чего можно будетъ употребить его». — Что же касается до в ѣрности La Fleur, то онъ отв ѣчалъ вс ѣмъ на св ѣт ѣ. —

Хозяинъ это сказалъ такъ уб ѣдительно, что я тотчасъ же приступилъ къ д ѣлу; и La Fleur, которой стоялъ, дожидаясь за дверью въ безпокойномъ ожиданіи, которое испыталъ каждый смертный въ своей жизни, взоше[лъ].

Монтрёль.

Я им ѣю способность получить пристрастіе съ перваго взгляда на челов ѣка; особенно же, когда какой нибудь б ѣдняга приходитъ предлагать свои услуги такому б ѣдняг ѣ, какъ я самъ; такъ какъ я знаю эту слабость, то я въ такомъ случа ѣвсегда стараюсь разсужденіемъ ум ѣрять это пристрастіе — бол ѣе или мен ѣе смотря по тому расположенію духа, въ которомъ я нахожусь, я долженъ прибавить, что это зависитъ также отъ полу лица, съ которымъ я им ѣю д ѣло. 200 —

Когда La Fleur взошелъ въ комнату, несмотря на разсужденіе, которое я сд ѣлалъ, его простодушное лицо и взглядъ тотчасъ же расположили меня въ его пользу; итакъ я нанялъ его прежде, а потомъ сталъ спрашивать, что онъ ум ѣетъ д ѣлать. «Но я открою его таланты, когда они мн ѣпонадобятся — не надо. Французъ способенъ на все», сказалъ я. — Но б ѣдный La Fleur ничего не ум ѣлъ д ѣлать, исключая какъ бить барабанъ и съиграть маршъ или два на флейт ѣ. — Однако я р ѣшился употребить его таланты, и могу сказать, что никогда мое благоразуміе такъ горько не см ѣялось надъ моей слабостью. —