Все замечания были встречены гробовым молчанием, и Марк повернул голову, чтобы посмотреть, как полковник реагирует на его слова.
– О Боже! – Заметив в глазах старика слезы, он встал и сочувственно коснулся руки Джеймса. – Послушайте, любому рано или поздно приходится переживать депрессию. Здесь нечего стыдиться. Может, вам стоит побеседовать с врачом? Есть масса способов преодолеть это состояние… Я привез вам несколько брошюр, и везде говорится, что самое бессмысленное – пытаться одолеть депрессию молча.
Джеймс отдернул руку.
– Вы так настойчиво пытаетесь убедить меня, что я психически нездоров, – пробормотал полковник. – Зачем? Вы что, говорили с Лео?
– Нет, – удивленно произнес Марк. – Последний раз я беседовал с ним еще до похорон. – Он в недоумении покачал головой. – Какая разница, говорил я с ним или нет? Вас все равно нельзя признать недееспособным только на основании депрессии… Но даже если бы такой вердикт и был вынесен, все полномочия поверенного и распорядителя имуществом принадлежат мне. Лео получит права опекуна лишь в том случае, если вы отмените мои полномочия и передадите их ему. Вас это беспокоит?
Странный смешок как будто застрял в горле у Джеймса.
– Уже вряд ли беспокоит, – ответил он резко и опустился в кресло, погрузившись в мрачное молчание.
Тяжело вздохнув и смирившись с невозможным характером старика, Марк присел на корточки и снова занялся разведением огня в камине. До самой смерти Алисы жизнь в доме шла как часы. Марк провел в Дорсете пару выходных, «изучая» собственность Локайер-Фоксов. Ему тогда показалось, что он нашел свой главный шанс в жизни. Приличное состояние, хорошо размещенное, богатые клиенты, к тому же без особых претензий. И главное, люди, которые ему по-настоящему нравились, честные и достойные. Даже после смерти Алисы его привязанность к Джеймсу сохранялась и была довольно сильна. На протяжении всего допроса он находился рядом с полковником. У Марка было такое чувство, что он узнал его даже лучше, чем собственного отца.
И вот теперь между ними пролегла пропасть. Он не имел представления, спит ли полковник, расстелив, как подобает, постель. Складывалось впечатление, что скорее всего нет. Впрочем, вмешиваться в подобные, совсем уж интимные стороны жизни старика Марк не собирался. Как-то раньше он останавливался в Голубой комнате, где стены были увешаны фотографиями, сохранившимися с XIX столетия, а полки уставлены семейными дневниками и папками в кожаных переплетах с юридическими документами, связанными с ловлей омаров, которая процветала в Шенстед-Вэлли при прадеде Джеймса.
– Эта комната как будто специально для вас устроена, – сказала Алиса Марку во время его первого приезда. – Два ваших любимых предмета – история и юриспруденция. Дневники старые и пыльные, дорогой мой, но их стоит почитать.
Смерть Алисы очень сильно расстроила Марка еще и потому, что у него тоже не было ни времени, ни возможности по-настоящему погоревать о ней. Вокруг ее смерти возникло такое нагромождение всяких домыслов и крайне неприятных последствий – некоторые из них касались его лично, – что он, чтобы со всем этим справиться, ушел в холодное молчание. Алиса нравилась Марку по целому ряду причин: из-за доброты, чувства юмора, щедрости и совершенно искреннего интереса к нему как к человеку, а не только как к юристу. По-настоящему Марк так и не смог понять одного – пропасти, разделявшей Алису и ее детей.
Алиса вспоминала разнообразные грехи Лео, заключавшиеся как в совершении недопустимого, так и в несовершении необходимого.
– Он постоянно воровал у нас, – призналась она как-то, – самые разные вещи, на которые мы не обращали особого внимания… Большая часть из них представляла значительную ценность. Джеймс страшно разозлился, когда обнаружил пропажу. И поначалу обвинил Веру… Это повлекло за собой массу неприятного.
Она замолчала, мрачно задумавшись.
– И что же случилось?
– О, ничего особенного, – ответила Алиса со вздохом. – Лео признался в кражах. Наше отношение к происшедшему рассмешило его. «Разве такая дура, как Вера, способна понять, что имеет цену, а что нет?» – сказал он. Бедная женщина. Думаю, Боб избил ее, испугавшись, что они могут потерять жилье. Ужасно… ужасно… С тех пор она стала воспринимать нас как настоящих деспотов.
– Я думал, что Лео хорошо относился к Вере. Разве она не присматривала за ним и Элизабет, когда вы были в отъезде?
– Вряд ли он питал к ней теплые чувства. Откровенно говоря, он не питает теплых чувств ни к кому, кроме, возможно, Элизабет. Вера, конечно, обожала его… называла своим «голубоглазым малышом» и позволяла обманывать себя на каждом шагу.
– А у нее что, своих детей не было? Алиса отрицательно покачала головой:
– Лео заменил ей сына. Она из кожи вон лезла, защищая его… что впоследствии принесло очень дурные плоды.
– Какие?
– Он начал использовать ее против нас.
– А как он тратил деньги?
– Самым банальным образом. Проигрывал.
В другой раз Алиса рассказала Марку следующее:
– Лео был очень умным ребенком. В одиннадцать лет его IQ составлял 145 баллов. Не знаю, от кого он это унаследовал – у нас с Джеймсом результаты были всегда более чем средние, – но его способности с самого начала стали вызывать массу проблем. У Лео возникло убеждение, что ему может сойти с рук буквально все, в особенности же после того, как он обнаружил в себе умение манипулировать людьми. Конечно, мы постоянно задавались вопросом, где мы ошиблись в воспитании. Джеймс винит себя зато, что не наказывал его. Я нахожу исток многих проблем в том, что мы так часто уезжали за границу и полностью полагались на воздействие школы. – Алиса снова покачала головой. – Теперь я думаю, что истина гораздо проще. Ленивая голова, как говорили в старину, – мастерская дьявола. А Лео никогда не любил трудиться.
Об Элизабет она сказала:
– О, она всегда существовала как бы в тени Лео. И естественно, отчаянно пыталась добиться нашего внимания, бедняжка. Она боготворила отца; когда он надевал форму, у нее начиналась истерика, ведь это почти всегда предвещало расставание. Помню, как однажды, ей было лет восемь или девять, Элизабет отрезала штанины у его армейских брюк. Отец страшно разозлился, а она кричала и вопила, приговаривая: «Заслужил, заслужил!..» Когда я спросила ее почему, она ответила, что не выносит его вида и форме. – Алиса сокрушенно покачала головой. – У нее был очень сложный переходный возраст. Джеймс винит Лео за то, что тот познакомил ее со своими друзьями… а я виню наши частые отлучки. К восемнадцати годам Элизабет стала совершенно неуправляемой. Мы сняли для дочери квартиру и поселили ее там с подругами, но большая часть того, что нам говорили о ее образе жизни, была ложью.
В чувствах Алисы ощущалась какая-то двойственность.
– Невозможно перестать любить собственных детей, – сказала она Марку. – Всегда продолжаешь надеяться, что наступит момент – и они переменятся к лучшему. Но проблема состоит в том, что на каком-то достаточно раннем этапе своей жизни они окончательно отказались от тех ценностей, которые мы пытались им привить, и сочли, что мир обязан предоставлять им абсолютно все, по первому же их желанию. Подобное отношение в конечном итоге ведет к постоянной обиде, постепенно перерастающей в ненависть. Дети думают, что у них жестокий и мстительный отец, который не желает снабжать их деньгами, но им не приходит и не может прийти в голову гораздо более простое объяснение – они слишком часто ходили к колодцу и вычерпали всю воду.
Когда огонь стал разгораться, Марк немного отодвинулся от камина. В его собственном отношении к Лео и Элизабет не было никакой двойственности. Он просто их ненавидел. Они не только «слишком часто ходили к колодцу», они прорыли целые каналы эмоционального шантажа, основанные на уроне семейной чести, чувстве родительской вины. Марк считал Лео не более чем психопатом с патологическим пристрастием к игре, а Элизабет – алкоголичкой и нимфоманкой. Не видел он я никаких «смягчающих обстоятельств». Судьба дала им множество преимуществ, а они ни одним не сумели воспользоваться.
