Альтернативным способом использования маневра является выигрыш фланга или тыла неприятельских войск. Несмотря на всю привлекательность такого образа действий, он редко приводит к решающему успеху: если только в тень операции не попадают особо важные пункты, противник сможет избежать окружения, пожертвовав арьергардами. Так было после Приграничного сражения в 1914 году, после прорыва германских войск к Ростову на Дону в 1942 году. Шлиффен потому и планировал обходный маневр огромного размаха, что не рассчитывал на грубые ошибки противника. По его мнению, войско, подвергнутое угрозе охвата, всегда успевает отступить и для достижения победы необходимо сначала парализовать подвижность противника. В маневре правого крыла это достигалось последовательным захватом центров связности.

Необходимость предварительного сковывания противника понимал и младший Мольтке, и его командующие армиями. Они, однако, оказались во власти распространенного заблуждения. Понятно, что силы, вышедшие на оперативный простор (то есть перешедшие ко второй стадии), более подвижны, чем связанные боями или находящиеся на блокированных позициях силы противника. Поэтому всегда можно разменять успех прорыва на удар по ближнему флангу противника — то есть сразу «выиграть материал». В такой схеме, однако, есть слабое звено: затраты на стадии прорыва обычно бывают больше, чем приобретения за счет такого вымороченного маневра. (Может быть, самыми характерными примерами являются второе наступление при Сомме в сентябре 1916-го или сражение при Камбе. В обоих случаях реализованный прорыв не привел к существенному изменению в соотношении сил и не оказал воздействия на устойчивость фронта.)

Итак, наступление следует вести против таких пунктов в глубине расположения противника, которые он обречен защищать. При этом наступающие войска порождают сразу множество угроз, то есть создают оперативную тень, в которую попадают войска противника. А потому наиболее перспективным будет самый дальний маневр, который мы сможет совершить до перехода операции в стадию контрудара.

Итак, кризисом оперативного маневра является именно момент перехода к третьей фазе. Именно здесь спектр возможных исходов операции максимально широк.

Если предыдущие рассуждения в принципе были справедливы для армий любых исторических периодов, то теперь мы переходим к непосредственному рассмотрению сущностей XX века. Для современных армий характерна огромная разница в скоростях перемещения войск по полю боя, по оспариваемой территории вне поля боя, по тыловым коммуникационным линиям. Первая скорость определяется тактической подвижностью войск и является минимальной. Вторая — зависит от скорости самого медленного транспортного средства в наступающих порядках армии (телеги, позднее автомобиля, бронетранспортера, танка). Третья скорость связана не столько с особенностями вооруженных сил страны, сколько с состоянием ее системы коммуникаций. Речь идет о переброске частей и соединений по магистральным железным дорогам, по морю или авиатранспортом (наибыстрейший способ). С развитием механизации возрастали все характерные скорости, но соотношение между ними оставалось практически неизменным. В этих условиях кризис маневра, как правило, наступает раньше, чем маневр может привести к значимым результатам.

Обосновать это несложно. Почти всегда (речь не идет об «ударе милосердия», обрывающем сопротивление поверженной стороны) стратегическим результатом операции должно стать уничтожение или изоляция резервов противника. Пока эти резервы в явной или скрытой форме существуют (например, в виде дивизий, которых можно снять с неатакованных направлений), в силу большей скорости перемещения войск по коммуникационным линиям, нежели по операционным, обороняющийся будет иметь преимущество в маневре. (Так, при всех тактических успехах немцев во Фландрии линия фронта непрерывно загибалась к северу, то есть, тактически наступая, немцы отступали в оперативном масштабе.)

Мы приходим к необходимости каким-либо способом запасти маневр: заранее выиграть время, пространство, оперативную конфигурацию. Подобный выигрыш (либо, наоборот, потеря) и называется оперативно-тактическим темпом операции. Измеряется как интеграл по запасенному времени от эффективной подвижности. Иными словами, оперативно-тактический темп есть расстояние (в пространстве позиций), пройденное эффективно свободными войсками за время принятия противником решения на контрманевр[193].

Итак, темп операции это запасенный маневр. То есть возможность произвести вне противодействия противника некоторое перемещение войск. К примеру, в Польской кампании 1939 года и Югославской 1941 года выигрыш темпа немцами был столь велик, что они смогли захватить все стратегические пункты страны. Во Франции выигрыш оказался меньшим, удалось только лишь окружить треть вражеской армии.

В очередной раз отметим, что выигрыш темпа не сводится к простому выигрышу (физического, тот есть внешнего) времени. Последний является лишь формой такого выигрыша, притом — не самой значимой. Скорее уж темп выигрывается созданием непосредственной угрозы флангу и тылу противника. В рамках замысла Шлиффена правое крыло создавало именно такую угрозу. Подобный выигрыш темпа неизбежно требует от наступающих сил движения уступом (шлиффеновское «корпусное каре»): в этом случае создается цепочка взаимосвязанных фланговых угроз.

Значительный выигрыш оперативно-тактического темпа может быть получен за счет десантной операции, когда войска перемещаются в глубокий тыл противника, обычно свободный от его сил, со скоростью корабля или даже самолета.

Ряд очевидных примеров подводит к определению темпа как запасенной соединением полезной работы.

Запасенная работа имеет смысл обобщенной потенциальной энергии. Создавая и тренируя армию, насыщая ее техническими, организационными, оперативно-тактическими инновациями, создавая наиболее выгодную геометрическую конфигурацию, командующий концентрирует энергию, запасая темп, который в дальнейшем будет расходоваться — более или менее оптимальным образом. Продолжая построение аналогии, можно сказать, что маневр превращает потенциальную энергию в кинетическую, а бой — в тепловую.

Энергетическое определение может быть расширено вплоть до понятия темпа в развитии цивилизации.

Что, собственно, означают такие часто употребляемые понятия, как экономический потенциал, военный потенциал, научный потенциал? Интуитивное значение термина здесь совпадает с научным — вне зависимости от того, идет ли речь о потенциальных физических полях, о термодинамических потенциалах или о потенциалах обобщенных (системных).

Потенциал (любой) есть интеграл по фазовому пространству от обобщенной силы (с точностью до нормировочного множителя). Для государства фазовое пространство включает все времена и территории, для которых экономическое и энергетическое взаимодействие с данным государством не может считаться пренебрежимо малыми. Назовем это фазовое пространство «локальной Ойкуменой». Заметим, что размеры «локальной Ойкумены» не обязательно определяются системой коммуникаций. Так, например, Китай входил в «локальную Ойкумену» любого из европейских государств, а вот фазовое пространство Китая Европу не содержало (в силу замкнутости страны и чрезмерной приверженности традициям, что мешало использовать даже собственные научные и технические достижения).

Тогда проигрыш темпа — есть обобщенная работа, которую необходимо проделать для того, чтобы нагнать конкурента. Фуззи-Вуззи из стихотворения Киплинга «Суданские экспедиционные части» смог прорвать британский строй, но для того, чтобы победить в войне, его племени пришлось бы по меньшей мере создать промышленность, способную поддерживать армию современного (по европейским понятиям) типа, соответствующую социальную структуру, и саму армию, разумеется.