Для Запада начальной и конечной точкой маршрутизации является человек (ориентация на личность), направление мета-онтологического вращения рационально — онтодеятельность предшествует мыследеятельности, а последняя социодеятельности.

Для Востока маршрутизация начинается в мире идей, направление обхода рационально — от мира идей в мир людей и лишь затем в мир вещей: социодействие предшествует онто-действию, оргпроект — проекту. Характерный иерархический уровень — НОМОС.

Наконец, Юг начинает технологические маршруты в мире вещей, находится на иерархии НОМОСа[69] и обходит координатную систему в том же направлении, что и все остальные — рационально. Можно себе представить Юг, овладевший космическим уровнем иерархии, но это будет уже совсем другая цивилизация и «совсем другая история».

Итак, восемь цивилизаций С. Хантингтона свернулись в три, причем Запад остался Западом, и в этом смысле название одной из глав труда американского исследователя идеально отражает содержание: «Запад против всех остальных». Различие между замкнутыми, живущими в остановленном (с точки зрения европейца) времени буддистской и конфуцианской культурами мы определили как цивилизационно несущественное. Может быть, зря. Исторически Китай всегда придерживался «рационального» направления обхода, в то время как в культуре Индии прослеживаются трансцендентные устремления. В перспективе это может оказаться важным, но, впрочем, не в рамках стратегического подхода С. Хантингтона.

Что действительно вызывает недоумение, так это выделение в самостоятельную сущность Японской цивилизации. Даже сами японцы не скрывают, что их утонченная культура представляет собой крайнюю, «островную» форму культуры Китая, из которого Страна восходящего солнца заимствовала все — от иероглифов до единоборств. Если считать особенности японской культуры настолько существенными, то и Запад придется разделить на несколько фракций: различие между США и Германией заведомо сильнее, нежели между Китаем и Японией.

Относительно латиноамериканской «цивилизации» все уже сказано. Нельзя же в самом деле использовать страницы геополитического трактата для обоснования империалистических устремлений, к тому же давно удовлетворенных… Проблема Африки остается открытой. Можно согласиться с С. Хантингтоном, что там что-то формируется, но это что-то станет кризисом завтрашнего дня.

И еще остается Россия, которую С. Хантингтон, вероятно по договоренности с РПЦ, именует «православной цивилизацией», хотя едва ли 10% ее населения серьезно относится к религии и вряд ли более 1 % из числа «относящихся» способны внятно объяснить, чем православные отличаются от католиков.

Россия, в особенности — Россия Петра, как правило, претендовала на роль самостоятельной культуры в рамках Западной цивилизации. Это стремление стать частью Запада подогревали тесные контакты петербургской элиты с европейскими столицами. Как следствие, Петербург, столица и воплощение Империи, быстро приобрел имидж города более западного, нежели сам Запад. В советское время этот образ несколько потускнел, но до конца не стерся.

Постперестроечные события похоронили надежды российской интеллигенции на действительную унию с западным миром. Во-первых, выяснилось, что никто не ждет Россию в этом мире. Во-вторых, оказалось, что именно теперь Евроатлантическая цивилизация вступила в период глубокого кризиса, да к тому же оказалась на грани войны. Наконец, в-третьих, определилось, что, следуя путем «конкордата», Россия не только найдет, но и потеряет. Может быть, не столько найдет, сколько потеряет.

Исторически сложилось так, что Россия выполняет роль «цивилизации-переводчика», транслируя смыслы между Востоком и Западом (а в последние десятилетия — между Югом и Западом). Таково ее место в общемировом разделении труда. Положение «глобального переводчика» в мире, структурированном Западом, привело к своеобразному характеру российских паттернов поведения: они всегда неосознанно маскировались под чисто западные.

В результате русский поведенческий паттерн оказывается скрытым от взгляда социолога: он воспринимается — в зависимости от системы убеждений исследователя — либо как «недозападный»[70], либо же — как «перезападный».

В действительности этот паттерн просто другой, что, как мы увидим, дает нам возможность отнести Россию к совершенно самостоятельной и уникальной культуре, имеющей предпосылки к формированию на своей основе четвертой основной цивилизации современности — Севера.

Первой из таких предпосылок является наличие в сугубо российской иерархии мира людей отдельного структурного уровня. Если Восток (а в известной мере и Юг) есть цивилизации этносов/НОМОСов, если Запад представляет собой цивилизацию нуклеарной семьи, развившуюся до КОСМических размеров, то характерным российским явлением считается домен.

Домен представляет собой группу людей численностью обычно 10—20 человек, идущих по жизни как единое целое. Домен всегда имеет лидера, разумеется неформального, и вся структура домена выстраивается через взаимодействие с лидером. Интересно, что связи внутри домена не носят национальной, религиозной, родовой, групповой, семейной окраски. Вернее, каждый человек связан с лидером (и с другими членами домена) по-разному: для каждой конкретной пары можно указать природу связующей силы, но придумать единое правило для всего домена невозможно. В отличие от кланов домены динамически неустойчивы: они живут ровно одно поколение.

Структура домена выглядит довольно рыхлой, что не мешает домену реагировать на любые внешние события как единое целое. Это проявилось, в частности, после дефолта 1998 года, когда социальные паттерны восстановились удивительно быстро — примерно на порядок быстрее, чем это должно было произойти по расчетам западных социологов, ориентирующихся на иерархический уровень семьи.

Идентичность домена является скрытой, поэтому его существование можно установить только тонкими косвенными исследованиями. Очень похоже, однако, что именно доменной структуре русский этнос обязан своей эластичностью («ванька-встанька», как известно, один из общепризнанных символов русского народа), а также высочайшим потенциалом социокультурной переработки.

Второй важнейшей особенностью России является трансцендентный характер русской культуры. В рамках трехмерной мета-онтологической модели для России, как и для Запада, отправной/конечной точкой является мир людей. Однако обход осуществляется в противоположных направлениях: Евроатлантическая цивилизация сначала связывает мир людей с миром вещей (рациональная, предметная деятельность), а затем мир вещей с миром идей. Для русской культуры характерно первичное связывание мира людей с миром идей (иррациональная, информационная деятельность).

Таким образом, наши различия с Западом очень существенны. Но:

• уровень домена лежит между ПОЛИСом и НОМОСом и, как правило, трудно обнаружим (особенно в те периоды истории, когда Россия занимает привычную для себя нишу Империй и существует на иерархическом уровне КОСМОСа[71]);

• еще сложнее определить направление обхода мета-онтологической доски —различается не столько сама деятельность, сколько трансцендентное обоснование этой деятельности, которое, как правило, не рефлектируется.

То есть при минимальном желании Россию можно воспринять как «неправильный Запад» и приступить к исправлению ошибок. Проблема, однако, в том, что исправить ошибки, вытекающие из цивилизационной парадигмы, практически невозможно: за каждым исправлением будет вырастать новая задача.

Так, при всем желании невозможно инициализировать в России западное отношение к авторскому праву. И равным образом — восточное отношение к государству. Внутри некоторых пределов устойчивости (как показал опыт монголо-татарского нашествия, эти пределы очень широки) при любых операциях с русским социумом будет восстанавливаться доменная структура общества и трансцендентный характер его существования.