3
Из отчета Д. Е. Тучина:
…В ту же ночь вывел отряд в лес, за шесть километров в сторону Мундуксы, а сам решил идти в штаб финнов, выяснить, что с Машей, с дочками. Ребята уговаривали не делать этого. «Вместе пойдем». Но я не мог брать отряд с малым количеством оружия на верную, гибель, зная, что за каждого человека отвечаю…
После поверки последним откликнулся семьдесят третий. Но это было не все: местные жители ждали по домам выброски оружия. В отряде собрались только те, кому нельзя было находиться дома. Но и увеличивать численность отряда не решался — скопление безоружных людей было рискованным.
Собрал отряд, изложил задачи. Послал разведку по деревням — уничтожать мелкие группы врага, захватывать оружие. Знал, что Красная Армия близка, в погоню за отрядом никто не бросится.
24 июня дал распоряжение двигаться в деревню Калиностров. Разведка, посланная ранее, сообщила, что военная полиция начинает эвакуацию… Я уже малых групп не боялся, в случае чего стал бы принимать бой. Но никого не встретили и на ночь расположились рядом с деревней на возвышенности, где нас не могли застать врасплох.
Утром 25 июня в 4 часа повел людей к Тихониште. В 6 утра там был поднят первый в районе красный флаг. Финны издали полюбовались на него и ушли.
А мы двинулись в Залесье. Люди встречали отряд со слезами радости, спрашивали, далеко ли Красная Армия… Здесь отдали последние почести Алеше Николаеву. Финны три дня никого не подпускали к нему, и он лежал в поле, терпеливый, как в жизни, словно ждал свободы и товарищей.
Уходила война, но не кончались горькие вести. Подорвался на мине Коля Гринин. Он еще не был выявлен финнами и оставался в деревне связным. Утром 25 июня он вышел по Матвеево-сельгской дороге к Большому камню, оставил в условленном месте мешок с продуктами. На обратном пути и случилось. Ему оторвало ногу, он истекал кровью, а мы ничем не могли помочь…
До прихода Красной Армии отряд занял все деревни Горне-шелтозерского сельсовета. Затем мы оседлали дорогу под Шелтозером, чтобы отрезать финнам отступление к пристани. Здесь в два часа ночи встретились с передовыми частями нашей армии.
4
По иронии судьбы война уходила с вепсских земель в Иванов день. Не пылать в сосновом бору на берегу Онего кострам Юханнуса. В белую карельскую ночь не накаляться речам о Финляндии до Урала, о вечном антикоммунистическом вепсско-карело-финском братстве…
В Ладве, не дождавшись «соплеменников», уходил из тисков 368-й дивизии и 150-го укрепленного района последний поезд оккупации. Между Шелтозером и Петрозаводском, в бухте Уя, высаживала десант Онежская флотилия — около тридцати бронекатеров. Пушкари Москвы драили стволы для залпов в честь освободителей Петрозаводска.
Тучину выделили роту солдат — показать народу Красную Армию. Просил пару танков — не дали: танкам, сказали, еще далеко до парадов.
Он шел впереди пыльной семиверстной дорогой, увешанный автоматом, биноклем, компасом, пристегнутым к пуговице пиджака, и по-мальчишески радовался солдатским пожертвованиям — так не хватало ему все эти годы этих честных бойцовских регалий.
В толпе ребятишек трусил следом босой старик Матвей Лукич Четвериков. Молоденький солдатик, выйдя из строя, все навязывал ему ботинки, а тот все отнекивался: «Почем же дело, сынок, почем же дело», — ощупывал его, как слепой, и плакал и смеялся.
В Калинострове уморила войско Авдотья Горбачева, мать Дмитрия: пока у трех солдат документы не выверила, не убедилась старая, что Красная Армия пришла…
— Дайте-ка партизану веселенького! — деловито говорил в ту же ночь приведенный Тучиным военврач.
Бледный, едва оторвав от постели спину, Коля Гринин равнодушно цедил из кружки спирт. Выпил, не открывая глаз. «Киитос»[28], — сказал.
— Что ты, что ты! — ласково испугался старик Гринин. — Наши, милок, пришли, наши. Теперича по-русски надо… Вот такой результат.
В палате военврача Коле сделали переливание крови. От трех солдат по поллитровке. Открыл глаза, осмотрелся, привычно полез рукой к волосам:
— Там… там мины, товарищи… Мины не по колее, а посередке.
— Ну, слава богу, — вздохнул Тучин. — Родная кровь заговорила.
И заспешил домой.
Отбивать свою последнюю радиограмму.
«ЦК. Куприянову. Сорокину. Солякову. — Радировал открытым текстом.
Работаю я, Тучин.
Коммунисты и комсомольцы вышли из подполья, наводят большевистский порядок в районе. На этом заканчиваю работу подпольной рации.
Тучин».
ОТ АВТОРА
Отшумели, читатель, события, которым четверть века, а время не утолило жажды знать — кто эти люди, наполнившие оккупационную «зону вакуума» борьбой, самопожертвованием. Из уважения к ним, живым и погибшим, автор стремился к подлинности событий и дат, оставил героям имена, записанные в их метриках и паспортах.
Это так понятно — родина. Свое озеро Кодиярви и своя Запольгора, отцовский дом, мосток за окном — через протоку Теткиного болота; сосна, у которой что ли сук — то век.
Это так просто, чтобы восходящее солнце не казалось каской, голова дятла — танковой башней, муравейник — дзотом.
Я прощаюсь с людьми, любившими Родину. Я подхожу к их обелискам, стучусь в их дома двадцать пять лет спустя.
Там, где тянется вдоль Онежского озера аллея тополей с ошпаренными огнем и до сих пор не залеченными боками, стоит в Петрозаводске двухэтажный деревянный дом. Здесь, за горкой ступенек, по-карельски протертых до древесной чистоты, вас встретит светловолосая женщина с высоким тучинским лбом, с его внимательными глазами. Светлана. Рядом с ней дочь, внучка Тучина. В том самом возрасте, когда говорят: «У нас корова на первое ест щи, на второе — кашу».
В просторной комнате Тучиных пощелкивает камин. Когда-то здесь грели руки мечтательные деятели «Онежской крепости» — были далеко, до Урала идущие планы.
Вечерами, вернувшись из детской больницы, к камину присаживается с вязанием Мария Михайловна. Частенько наведывается из Сортавалы брат Дмитрий Михайлович Горбачев. Изредка приезжает Галя с мужем. Но давно уже не подбрасывает дров в семейный очаг Дмитрий Тучин.
25 июня 1944 года он поднял в районе первый красный флаг.
25 июня 1947 года его не стало.
— В ту пору вся наша семья перебралась в Суоярви, — просто, переболевшим голосом расскажет вам Мария Михайловна. — Дмитрий Егорович был назначен туда замом председателя райисполкома… Утром в воскресенье в клуб его тяну. «Не хочу вставать». Потом говорит: «Поедем в Сортавалу скоро, к Дмитрию»… В понедельник проводила на работу его. Приехал на обед. Покатал Светку на райсоветовской машине. И оставил нас.
Под вечер мы с Катей дрова пилим, с двоюродной его сестрой. Вдруг грузовая машина подходит. Снимают его. Писакин, второй секретарь райкома, директор картонной фабрики, фамилии не помню… шофер.
— Пьяный? — говорю.
— Да нет, — говорят.
Подбегаю к нему.
— Дмитрий! А, Дмитрий!
А на пиджаке кровь. Хрипит.
— Да что с тобой?..
Послали машину за врачом… Пришел из Петрозаводска санитарный самолет, райком вызвал. А он уже мертвый был. На руках у меня и умер, ни слова не сказавши…
Смерть Тучина — одна из загадок, от которой у автора нет ключей. Одни: диверсия финской контрразведки, которая не могла ему простить… Другие: месть предателей, пытавшихся замести следы. Третьи: просто автомобильная катастрофа. И немы архивы — одна строчка за месяцы поисков: «Умер от раздавления грудной клетки».
Стоит в Горнем Шелтозере восстановленный, отремонтированный дом Тучина, ставший музеем. Мраморная доска на стене: «В этом доме находился и действовал в 1943—1944 годах Шелтозерский подпольный райком КП(б)». Над холмиком Неглинского кладбища в Петрозаводске хранит его имя скромный обелиск: «Д. Е. Тучин».
