Литмир - Электронная Библиотека

Он, как бы там ни было, пытается рассуждать логично и образумить меня, но не может. Он не способен сказать: «О'кей, ты меня достала, я ухожу» — это не его. Он со мной, смотрит на меня, иногда улыбается без упрека. Я ненавижу его «хорошесть», его терпимость. Из-за этого я чувствую себя недостойной, ничтожной, убогой. Пытаюсь спрятаться, скрыться, уткнуться лицом в подушку, убежать от проблем. Я не способна быть такой спокойной, такой ровной.

Потом он берет меня за руки и шепчет:

— Я люблю только тебя.

Я в это не верю. Ни во что не верю.

Не спрашивайте меня почему, не говорите со мной об этом, забудьте.

Я не верю.

Потом он говорит мне о свободе, говорит, что ему ее не хватает. Говорит, что я вырвала ему крылья. Вот дура, я-то думала, что я буду его свободой, его крыльями и что со мной он сможет полететь куда захочет, он будет лежать на моей спине и направит меня за облака. Сквозь облака с высоты птичьего полета мы увидим дома и будем смеяться над тупыми и бессильными людьми, которые ползают по улицам, как улитки.

Он говорит, что у него есть право встречаться с кем он захочет, это не уменьшит его любовь ко мне. «Ты должна мне доверять» — вот его слова.

Но я, в свою очередь, имею право умереть, разрушать себя, право чувствовать, как разрывается мое тело, сходить с ума, встречаться с моими кошмарами-кукловодами.

У меня есть право поддаться инстинкту. У меня есть право плакать и наслаждаться этим. Еще у меня есть право думать, что если он чувствует, что я удавка у него на шее, то я больше не та нежная, текучая волна, которая подхватывала его и на которой он скользил. Теперь я — буря, а у него нет ничего, чтобы защититься.

За исключением Виолы и ее нормальности.

31

Аромат твоего дыхания - i_002.png

Почему ты так бьешься, прекрасная стрекоза, кончиками красных крыльев? На этой белой стене твое черное тело кажется словом на исписанной странице. Почему ты вздымаешь крылья на каждом вздохе? Как будто ты испытываешь ненависть, злобу, гнев. Ты остановилась в нескольких сантиметрах от его фотографии… Нет, стрекоза, этого ты не сделаешь. Я подойду к тебе, возьму его фото, прижму к груди, а ты будешь смотреть на меня разочарованная и в слезах, а я буду бросать тебе взгляды, наполняться ненавистью, злобой, гневом. Ты сходишь с ума сейчас? Я вижу, что твой полет становится запутанным и неточным, ты теряешь курс. Если я покажу тебе его фото издалека, ты поблагодаришь меня?

Я не убью тебя, успокойся. Я хочу смотреть, как ты умираешь медленно-медленно.

Я знаю, что не должна оставлять тебе это ужасное послание над дверью, стрекоза, но оно написано моей кровью, я хочу разрушить все, что стремится разрушить меня.

Молчи, ты ничего не знаешь. Ты не знаешь, что такое прощание, что такое траур по любви. Ты не понимаешь, что каждый раз, когда ты смотришь на него своими зелеными глазищами, ты вырываешь у меня кусок жизни, отбираешь воздух? Если ты отберешь мое дыхание, он не сможет больше любить его, не сможет больше вдыхать его.

Моя мама, мама, с которой я разговариваю, говорила, что стрекозы должны быть убиты и забыты. Но я хочу увидеть, как ты немного пострадаешь, хочу поиграть с твоей жизнью и подержать ее подвешенной на тончайшей нитке.

Я расскажу тебе о том дне, когда мы пошли на реку. Это был чудесный день, камни сияли, растительность вокруг ничем не напоминала о смерти и уродстве. Все было светлым, чудесным, полным силы.

Я привыкла плавать в море, сталкиваться с волнами, чувствовать, как волнующий страх захватывает меня, когда синева была такой темной и глубокой, что я практически ничего не видела. Я всегда сражалась с бесконечными пространствами, с неопределенными горизонтами. Мне это нравилось, но я это не любила. Мое сердце желало плавать в чем-то, что было ясным, чистым, имело четкие контуры, которые я могла бы видеть, к которым я могла бы прильнуть.

Так что, когда он предложил пойти на реку, я запрыгала от радости, обняла его и прошептала: «Не пытайся отвертеться, на сей раз мы точно узнаем, можно ли заниматься любовью в реке», — и он, откинувшись назад, ухмыльнулся: «Посмотрим».

И на самом деле любовь была прекрасной, радостной, игривой, с тысячью брызг на наших разгоряченных телах, и я чувствовала себя сиреной с моим тритоном — король и королева воды в этом уединенном месте, в этой красоте.

А еще я могу тебе рассказать, как я была в гостинице, далеко, в Южной Америке, мне было плохо, я дрожала от холода, но сердце билось ровно. Он прижал меня к себе и тихо заговорил со мной, слезы высохли, я улыбнулась. Он сказал мне, что в эту ночь я могу забыть, кто я, что значу для остальных людей. Он прошептал, что в эту ночь я просто женщина, которую он любит, и больше ничего, а все остальное — смешная шутка.

Я могу сказать тебе, что обожаю в нем все, и не солгу.

Объясни мне, зачем тебе эта красная кайма на крыльях?

Ты хочешь проскользнуть незамеченной, хочешь оттенить свой цвет, хочешь стать соблазнительной?

Когда в двери поворачивается ключ, она понимает, что настал момент уйти. Для нее, я думаю, это всего лишь развлечение.

32

В коридоре нашего дома есть огромное пятно, прямо напротив моей комнаты. Я думала, что это профиль Хичкока, каждый раз, когда я проходила мимо него по ночам, я закрывала глаза и быстро проскальзывала мимо его контура, дрожа от страха. Более того, сначала я смотрела, как ты спишь. Я разглядывала тебя несколько минут, наклонив голову, как кошки, поглупевшие от любопытства. На глаза наворачивались слезы, потому что я чувствовала нежность. Потом тень Хичкока снова появлялась перед моими глазами, я падала во тьму, в отчаяние, в одиночество. И искала твое тепло.

Однажды ночью, когда я бежала с закрытыми глазами, я увидела, что дверь вашей спальни закрыта. Я бежала, как неукрощенная лошадь, не понимая, что происходит, чувствуя только ночь и ее кошмары. Я сильно ударилась о ручку двери и ощутила такую боль, какой никогда до этого не испытывала, но сделала вид, что ничего не произошло, чтобы не беспокоить вас. Я, как всегда, скользнула в вашу постель и заснула с этой болью. Наутро, глядя в зеркало, я увидела запекшуюся кровь на лице.

В этот момент я казалась себе божественной.

33

— Ты понимаешь, какое дерьмо ты сотворила? — спросил он, пытаясь сохранять спокойствие. Однако глаза его потемнели и наполнились гневом.

— А что я сделала? Она первая начала, — отвечаю я.

— Начала что? — зло спрашивает он.

— Быть с тобой, — шепчу я по слогам.

— Да ты понимаешь, что ты — сумасшедшая маньячка? — бросает он острые, истеричные фразы.

— Я защищаю то, что принадлежит мне.

— Эта бедняжка пришла ко мне в слезах, говоря, что ты оставила угрожающее послание над дверями магазина! Ты совсем сбрендила! — продолжает он.

— А! Вот! Она! Пришла! К тебе! — восклицаю я разъяренно. — Она и ко мне приходила, знаешь?

— Когда? — удивленно спрашивает он.

— Сначала скажи мне, трахался ли ты с ней. Или еще проще: скажи мне, любишь ты ее или нет, — спрашиваю я, уткнув ему палец в грудь.

— Шлюха! Ничего не было, да и с какой стати я должен тебе об этом говорить? — Он в отчаянии обнимает меня. — Почему ты продолжаешь причинять себе боль? Почему ты считаешь, что она что-то для меня значит?

Я вырываюсь и смотрю ему в глаза.

— Я это чувствую, — говорю я шепотом.

Проходит какое-то время в молчании и полном бессилии, потом он спрашивает:

— И когда же она приходила?

— Она ушла незадолго до тебя. Она вылетела в окно, — я показываю на окно.

— Какого ху… — восклицает он.

— Мудак. Я ее не убила. Она пришла в другой форме. Но я ее узнала. Она хотела развести меня, проститутка, но у нее ничего не вышло, — говорю я с гордостью.

12
{"b":"216735","o":1}