2011 * * * Не блеснул он на экране, И померк в огне витрин. Но в армянском ресторане Танцевал, как армянин… В ресторане Станцевав грузинский танец, Всех я нынче поразил, И журналов яркий глянец Мой успех отобразил. Мне цветов понадарили – И букетов, и корзин. «Вроде, русский, – говорили, – А танцует, как грузин!» В ресторане же армянском, Клином выбивая клин, Я блеснул армянским танцем – Танцевал, как армянин! «Браво!» – слышал я нередко, А когда вконец устал, Взял и встал на табуретку И стихи свои читал. Хлопал зал, дойдя до точки, И толпа кричала вслед: «Как танцор, рифмует строчки, А танцует – как поэт!» 2011 * * * Ходит-бродит в доме морок сумрачный Тяготится мёртвой тишиной. Двадцать лет прожил с женой придурочной, А поди ж ты, – всё ёще живой! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Годы-звери! Хари неумытые! Вас давно на этом свете нет. И пылятся книги позабытые, И с душою мается скелет. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Джойс и Кафка! Фолкнер с Кобой Абою! Где вы нынче? Вам большой привет!.. Годы-звери Хлеб жуя, живя напротив булочной, Написавши множество стихов, Двадцать лет прожил с женой придурочной Не один, как видно, Котюков. Годы-звери, вдохновенью вторя, Подогрели творческий накал, И, с женой придурочною споря, Наш поэт немало настрокал. Годы-хари нынче корчат рожицы, Он с женой не знался много лет. Только что-то творчество не множится И с душою мается скелет. Сколько ж написали и создали Прозы и стихов, без дураков – Джойс и Кафка! Фолкнер со Стендалем, Лев Толстой и тёзка Котюков. А последний, торопясь из булочной, На изломе выстраданных лет Вспомнил о жене своей придурочной, Чтоб с душой не маялся скелет. 2011 * * * … И опять слова забытой песни, И почти что рядом – мир иной, Где пою, весёлый и безвестный, На углу, в трёх метрах от пивной. И опять несбыточные думы, И тоска по инобытию. И стою, известный и угрюмый, У пивной – и песен не пою. Памятник
Когда в трёх метрах от пивной Жизнь протекала безупречно, Казалось, молодость со мной И будет продолжаться вечно. Ходил я юный и хмельной, Я знал и пел немало песен, И мир в трёх метрах от пивной Был чрезвычайно интересен. А нынче пива не хочу, Не склонен нынче я к запою, Теперь мне слава по плечу – Идёт народною тропою. Я, словно Кришна, многолик. Язык мой чёток и проворен, Литературный мой язык, Как памятник, нерукотворен. 2011 * * * Хозяин сдохнет, и собака сдохнет, И рухнет дом, и небо упадёт, И сад забытый за холмом засохнет… У попа была собака… У попа была собака – Он её любил. Не писал стихов, однако, И счастливым был. У поэта жизнь – атака – Всякого полна: Пишет сам, его собака, Дети и жена. Поп живёт, и жизнь – отрада – Явно жизни рад: Многочисленные чада Поливают сад. У поэта бобик сдохнет, И жена уйдёт, Сад запущенный засохнет, Небо упадёт. … Сочинил про пораженья Наш поэт сполна. В жизни ж есть стихосложенье, Дети и жена. Сад цветёт, в нём нет ненастья, В доме жгут огни. А в стихах – такие страсти! Боже сохрани! 2011 * * * Окна в доме промёрзшем забиты, И никто не выходит из тьмы, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Жуткий вой над промёрзшим болотом, Краснотал в соловьиной крови… Но, быть может, согреют кого-то Беспросветные строки мои… Оптимистическое Жуткий вой над промёрзшим болотом, Леший бродит, русалка не спит, Словно хочет в болоте кого-то Утопить среди ив и ракит. Не ловите поэта на слове, В суете небеса не гневи, Ведь закат задохнулся от крови, Краснотал в соловьиной крови… Вурдалак во Вселенной глумится, Жуткий хохот в порядке вещей, И поймать у дороги стремится Запоздалых прохожих Кащей. … Встанут тени в ночи за спиною, Заслонивши собой белый свет, И на шабаши ведьм под луною |
