— Вы поедете.

— Почему?

Алексей встал:

— Вы поедете, дорогой. И давайте не будем ссориться.

— Вы мне нравитесь…

Ученый завозился в кресле, оперся худыми руками со вздувшимися синеватыми венами о край стола и встал.

— Идемте прогуляемся, голубчик, — сказал он. — Вы возвращаете меня в жизнь своей бесцеремонностью. Так и хочется занять у вас немного здоровья и силы… Идемте, идемте Алексей Иванович.

Инженер подошел к двери, прихлопнул ее и, повернув ключ, сунул его в карман брюк.

— Давайте говорить серьезно, — сказал он. — Неужели вы не понимаете, на что идете, не желая лечиться?

— Мне поздно лечиться, — спокойно сказал Николай Георгиевич, — болезнь перешла в неизлечимую стадию. Вы сами должны понять, что при этих обстоятельствах бросить работу, не доведя до конца своего открытия, — это предательство перед наукой.

Алексей почти выкрикнул:

— Надо послать все к чорту, перевернуть кверху дном институты, покончить с этой болезнью, а не сдаваться на ее милость.

— Поздно, Алексей Иванович. — Старик холодными пальцами сжал его руку: — Я прошу вас не говорить Оленьке о моем положении. Она ничего еще не знает. И знать ей не надо. Для нее это будет слишком тяжело… А вы… молодчина.

Ученый попытался улыбнуться, губы его дрогнули, но из улыбки так ничего и не вышло — глаза остались строгими.

— Я живу только одним — наукой. Жить иначе, думать о себе в моем положении невозможно, ни один человек этого не вынесет. Дайте мне, пожалуйста, ключ.

Алексей молчал. Он столкнулся с тем же упорством, какое владело им в его стремлении лететь в ракете. И, может быть, впервые он ясно ощутил свое бессилие перед подобным упорством в другом человеке. Сможет ли он побороть его волю?

— Ну что же, — помолчав заметил Гусев, — у меня остался последний шанс, и я нм сейчас воспользуюсь…

Он внимательно оглядел комнату, и взгляд его задержался на узких окошках, прорубленных в стене в аппаратную, откуда техники управляли электроаппаратурой радиолокаторов.

Понизив голос, инженер очень серьезно сказал:

— Я не хочу здесь раскрывать свои карты, нас могут услышать. Выйдем в сад…

Они долго прохаживались по дорожкам сада, под высокими стрельчатыми тянь–шаньскими елями, так долго, что Ольга стала беспокоиться за результат разговора.

Отец согласился уехать лечиться. Это известие было для Ольги неожиданным. Старый ученый оставлял все свои дела и уезжал в крымский санаторий.

Ольга была так обрадована, что первое время ей не приходило в голову задумываться над причиной столь крутого Поворота в решении отца. Что бы там ни было, самое важное, что он начнет скоро лечиться.

Ольгу охватила жажда бурной деятельности. Она помогала Николаю Георгиевичу складывать вещи, переписывала ему какие‑то цифры и формулы, искала по его указанию в библиотеке книги, которые он собирался взять с собой. Даже зная от врачей, что болезнь неизлечима, Ольга в эти дни лихорадочных сборов поверила словам Гусева — отец объедет несколько институтов и обязательно где‑нибудь найдет ученых, смело ломающих старые взгляды в медицине. И они спасут его.

Позднее она стала спрашивать себя: что произошло, почему отец бросил все и решил ехать? После того памятного дня, когда они впервые увидели на экране локатора новую звезду, Алексей несколько часов беседовал с отцом. Неизвестно, о чем они говорили, — Алексей не пожелал ничего ей сообщить, — но в тот же вечер отец сказал, что он решил на время оставить свою работу и уехать лечиться. Сколько ни раздумывала Ольга о происшедшем, она не могла найти причины такого поступка отца.

Через несколько часов все были уже на аэродроме.

— Как вы тогда сказали — перевернуть кверху дном институты? — усмехался старик, пожимая руку Алексея. — Я сделаю все, чтобы прожить еще лет десять — пятнадцать. Сейчас это необходимо…

Ольга слушала отца, стараясь скрыть волнение. Знал ли он о безнадежности своего состояния? Наверно, нет. Она постарается, чтобы и в будущем он оставался в неведении. Но, может быть, и в самом деле все‑таки удастся совершить чудо?

Два месяца со страниц зарубежных пухлых газет так называемой «свободной прессы» не сходили сенсационные сообщения о необычайном космическом происшествии. Сначала это были короткие информации под многострочными огромными заголовками о появлении нового спутника Земли. Вслед за тем слово «спутник» стало непременным модным гостем в рекламных объявлениях (губная помада «Милый спутник», порошок от клопов «Ни шагу без спутника», «Наши подтяжки «Надежный спутник» носит президент» и т. д.).

Потом появились «научные сообщения». Вот содержание одного из них: заокеанская держава направляла в пустыню на территорию одной из «дружественных» стран экспедицию для изучении спутника Земли, а также нефтяных запасов.

Время от времени проскальзывали туманные заявления «нашего шанхайского корреспондента, который, по сведениям из Вены» сообщал, что появление спутника связано с испытанием нового «сверхатомного» оружия.

И, наконец, на свет божий появились десятки «научных» романов, в которых просто–напросто были фантастично обработаны все перечисленные газетные басни и которые неизменно кончались гибелью мира или по крайней мере трех четвертей человечества.

Потом кому‑то пришло в голову обратить внимание на то, что все газеты Советского Союза, как обычно, заполнены сообщениями об уборке выдающегося урожая, досрочном выполнении плана предприятиями и что. только два месяца назад там было без всяких комментариев опубликовано короткое сообщение о наблюдениях советского астронома за новым спутником Земли. Тогда представители «свободной прессы» разделились на два враждующих лагеря, впрочем иногда мирно уживавшихся на одной газетной странице: одни утверждали, что новый спутник — это «рука Москвы», другие, что это предвестник конца коммунизма в ближайший срок.

Но мало–помалу межпланетное происшествие было забыто, и вскоре известия о нем совсем исчезли в угрожающих волнах сообщений о падении биржевого курса акций; разорительно–низких оптовых ценах и голодных бунтах домашних хозяек; забастовках рабочих и победах наступающих демократических армий в колониальных и полуколониальных странах.

Для всех на полигоне так и осталось тайной, почему конструктор отложил на неделю полет очередной ракеты, зачем ему понадобилось ездить в горы. Все знали огромную работоспособность Гусева и понимали, что дело здесь вовсе не в том, что он решил отдохнуть. Даже для тех, кто был все это время вместе с Гусевым —для Ольги и Бурова, — поездка в горы была совершенно непонятна.

Но едва только они вернулись в городок среди пустыни, как работы по сборке ракеты были вновь ускорены. На сборку поставили три крана, и Буров несколько суток почти не выходил из цеха.

Эта атмосфера лихорадочной деятельности безраздельно захватила и Ольгу. Чувство неуверенности как‑то внезапно исчезло, и девушка вместе со всеми принимала участие в снаряжении летательного аппарата в далекий рейс. Она десятки раз проверяла действие регистраторов лучей, вводила различные усовершенствования в способы записи их показаний, установила дублирующие устройства, с помощью которых можно было передавать по радио с летящей ракеты показания приборов дважды по двум различным передатчикам. В ней постепенно зрело спокойное убеждение в успехе дела, и она гнала от себя всякие сомнения.

День, назначенный для полета, Ольга встретила очень рано. Ракета должна была уйти вверх в шесть утра, но уже часа за два до начала полета девушка была в ангаре. Здесь, сверкая зеркальными стенками, помещалась «Игла-2», Ракета была укреплена на стартовой тележке, установленной на рельсах. Стальные отблескивающие полоски рельсов выбегали из широкой двери ангара и уходили вдаль.

Инженеры в последний раз проверяли тот отсек, в сборке которого участвовали. Вместе со всеми Ольга забралась в ракету и прошла в свое отделение. Регистраторы работали четко, прямо‑таки безукоризненно. Выкрашенные серой масляной краской в тон стенкам и другим приборам, регистраторы как бы слились с остальными частями ракеты, и это