Ладно.
Поняла.
Внимательно осмотрев то место у поребрика, где она припарковала служебную «GTI», она наткнулась на маленькую, почти незаметную лужицу крови.
35
Аннелиз. Выводы, Тянь?
Ван Тянь. Если это не Жюли Коррансон, значит, это кто-то другой.
Аннелиз. Тянь, вы слишком долго служите в полиции, чтобы довольствоваться подобными выводами.
Ван Тянь. ...
Аннелиз. Что бы вы сделали, если бы вся полиция страны была у вас на хвосте, но у вас были бы неоспоримые доказательства своей непричастности?
Ван Тянь. Я бы представил эти доказательства в первом попавшемся полицейском участке.
Аннелиз. И не откладывая. Только Жюли Коррансон нигде не объявлялась.
Ван Тянь. ...
Аннелиз. ...
Ван Тянь. Может, ее уже нет в живых?
Аннелиз. От Ливана до Афганистана эта девица прошла сквозь пекло самых ужасных войн, она свалила министра внутренних дел Турции, уличив его в торговле наркотиками, она выбралась живой из тифозных таиландских тюрем, она сама себе вырезала аппендицит, находясь на той дырявой посудине, в Китайском море. В прошлом году ее сбросили в Сену со свинцовыми кандалами на лодыжках... Вы знаете все это не хуже меня, Тянь. Эта чертовка такая же живучая, как какой-нибудь Астерикс.
Ван Тянь. Астерикс?
Аннелиз. Астерикс. Лучший из комиксов, во всяком случае так думают мои внуки.
Ван Тянь. ...
Аннелиз. ...
Ван Тянь. ...
Аннелиз. Как поживают ваши Малоссены?
Ван Тянь. У Малыша был кошмар, у пса – эпилептический припадок, Клара – на восьмом месяце, Тереза собирается открыть салон предсказаний, Жереми мастерит свою зажигательную бомбу, а у Верден режется четвертый зуб и страшно ее мучает.
Аннелиз. Зажигательную бомбу?
Ван Тянь. Сейчас он как раз возится с запальным механизмом.
Аннелиз. Цель?
Ван Тянь. Склады «Тальона» где-то в пригороде, если не наврал.
Аннелиз. Он сам вам это сказал?
Ван Тянь. При условии, что я не проболтаюсь.
Аннелиз. ...
Ван Тянь. ...
Аннелиз. Книги плохо горят. Особенно на складах. Воздуху мало.
Ван Тянь. ...
Аннелиз. А Малоссен?
Ван Тянь. Проблемы с почками. Подключили к искусственной почке. Но Тереза по-прежнему убеждена, что он выкарабкается.
Аннелиз. ...
Ван Тянь. ...
Аннелиз. Ну почему же Коррансон не объявилась у нас со всеми своими десятью пальцами, чтоб ей пусто было?
Ван Тянь. Может быть, она не знает, что я отстрелил этому парню два пальца?
Аннелиз. Сомневаюсь.
Ван Тянь. Я тоже.
Аннелиз. Просто удивительно, как мне помогают ваши выводы, дорогой Тянь.
Ван Тянь. Да, Пастора нам недостает. Вот у кого безупречная логика.
Аннелиз. Вы о нем что-нибудь слышали?
Ван Тянь. Нет.
Аннелиз. Я тоже.
Ван Тянь. ...
Аннелиз. ...
Ван Тянь. ...
Аннелиз. Есть только одно объяснение, Тянь.
Ван Тянь. Да?
Аннелиз. Она кого-то прикрывает.
Ван Тянь. Сообщник?
Аннелиз. Ну конечно! Кого же еще? Ну же, Тянь, не спите!
Ван Тянь. Ни в одном глазу, господин дивизионный комиссар. Только тот, кто вешает на вас три убийства подряд, не очень-то годится в сообщники, как мне кажется.
Аннелиз. ...
Ван Тянь. ...
Аннелиз. ...
Ван Тянь. ...
Аннелиз. Если только они не решили нас прокатить. Направить нас по ложному следу, а самим в это время спокойно обделывать свои делишки.
Ван Тянь. Возможно.
Аннелиз. Кто, по-вашему, из друзей Малоссена мог заварить эту кашу?
Ван Тянь. Длинный Мосси и Симон-Араб уже сидят, за Хадушем Бен Тайебом следят больше, чем за всем Бельвилем...
Аннелиз. И?
Ван Тянь. Кроме меня – никто.
Аннелиз. А я думаю, есть.
Ван Тянь. ...
Аннелиз. Убийца, Тянь. Настоящий убийца. Один из наших. Тот, кому по профессии положено.
Ван Тянь. ...
Аннелиз. ...
Ван Тянь. Пастор?
Аннелиз. Пастор.
Ван Тянь. Пастор в Венеции. У него большая любовь с мамашей Малоссенов.
Аннелиз. Это нетрудно проверить, Тянь. И прямо сейчас.
(Комиссар наклонился над аппаратом внутренней связи.)
Аннелиз. Элизабет? Будьте любезны, позвоните в гостиницу «Даниэлли» в Венеции. Да. Спросите инспектора Пастора.
***
Пастор... Жюли в конце концов тоже вышла на него. Больше никаких вариантов. Пастор спокойно любил себе мать Бенжамена, там, в Венеции. Так или иначе, он узнал о случившемся. Пастор уже успел почувствовать себя членом семьи настолько, чтобы попытаться достать этого гада, убийцу Малоссена. Пастор приехал. Пастор делал свое дело. В своей манере, не слишком разбираясь. Пастор убивал плохих. Пастор знал Жюли. Пастор знал, что она из тех женщин, которые мстят за своих мужчин. Пастор проследил за ней, воспользовался результатами ее собственных поисков, допросил Шаботта и вытянул из него сведения, которые ей не удалось из него вытрясти. Шаботт уходит со сцены. Затем Пастор допросил Готье. Нет больше Готье. Пастор все время дышал ей в затылок, это верно. Причем нужно было сделать так, чтобы его ни на секунду не смогли заподозрить в причастности к этому делу. Звонок в Венецию, чего проще. Нужно было, чтобы он действовал инкогнито. И вот незадача, Пастор оставляет два пальца в этой заварушке. Пастор в очередной раз увел ее машину. Теперь где-нибудь в большом городе Париже Пастор истекает кровью, спокойно дожидаясь прихода Жюли.
Жюли знала, где он может быть. Он мог быть только у нее, просто-напросто, в одном из ее укрытий, которые он вычислил, когда она там появлялась.
Пастор...
Пуля между глаз, естественно, отменяется.
Жюли обошла все свои пристанища. На улице Мобёж, в десятом округе, его нет. На улице Жорж-де-Порто-Риш, в четырнадцатом, тоже никого. Но вот на улице дю Фур, в доме № 49, шестой этаж, узкий коридор, последняя дверь налево, в самом конце...
За всю свою жизнь, не жизнь – а сплошной марш-бросок, Жюли достаточно наслушалась, как дышат раненые, чтобы понять, что тот парень, что сидит там, в ее комнате, был не в лучшей форме.
Дверь была не заперта.
Она ее открыла.
Хоть рука у него и была обмотана тряпкой, насквозь пропитанной кровью, но этот высокий парень, бледный и прямой, который стоял сейчас перед Жюли, не был Жан-Батистом Пастором. Жюли никогда его раньше не видела. Что не помешало незнакомцу изобразить подобие улыбки на бледном от потери крови лице:
– Ну, вот и вы.
И упал в обморок, как будто ему нечего было больше опасаться.
***
Ван Тянь. Бесполезно звонить в Венецию, господин комиссар. Никаких шансов, что это окажется Пастор.
Аннелиз. Почему?
Ван Тянь. Пастор – еще тот стрелок. Целясь в Калиньяка с высоты того окна, он, скорее, попал бы в вас или, на худой конец, в Святое Распятие.
