— Не мешать вам работать… Вернуться домой, уповая, что моей жене ничего не известно обо всех этих событиях.

— Если она о них узнает, свяжите ее с мной. У меня есть что ей сказать.

— Благодарю вас. Мне начинает казаться, что вы в самом деле настоящий друг.

— А до сих пор вы этого не понимали? Ну да ладно. В любом случае я желаю вам счастливого пути. И… пусть эта история послужит вам уроком! Пойду повидаю милых дам и откланяюсь.

— Только после того, как выпьете бокал шампанского! — предупредила тетя Амели, настаивавшая на целебных свойствах игристого вина, особенно при плохом настроении.

Госпожа де Соммьер выглядела всерьез озабоченной и всеми силами пыталась успокоить бедняжку План-Крепен, кипевшую от ярости. Хотя ярость имела и свои положительные стороны: она высушивала слезы, не давая Мари-Анжелин рыдать.

— Идиот! Нет, какой же он идиот! — твердила План-Крепен, в ярости расхаживая по ковру.

Альдо, обрадованный возможностью разделить свое недовольство Адальбером, тут же принял сторону Мари-Анжелин. После приключений в Ассуанской долине он знал: бедняжка вдруг поняла, что влюблена в египтолога. Ланглуа тем временем уселся рядом с маркизой де Соммьер.

— История с Адальбером мне тоже очень не нравится, — призналась она своему соседу. — Сердечные волнения приносят нашему ученому не столько радости, сколько всевозможные неприятности. И скажу без утайки: Торелли мне не по душе. Не спорю, она великолепная певица, ангел не пел бы лучше, но в ней есть что-то крайне неприятное. А что именно? Я бы сама хотела это узнать, — добавила она, горестно всплеснув руками.

— Жестокосердие, почти неизбежное у избалованных вниманием женщин. Да и характер у госпожи Торелли не из легких. Я исполнен искреннего сочувствия к господину Видаль-Пеликорну. Думаю, он выйдет из этой истории сильно ощипанным.

— Всякий раз стоит ему влюбиться, как его ощипывают! — громко заявила План-Крепен. — А с этой дамой, я полагаю, он лишится всего своего состояния. И что с ним станет?

— Он будет похож на ощипанного петушка, — вздохнула маркиза. — Но с ним останутся его обширные познания, душевные качества… Во всяком случае, будем на это надеяться. И еще три или четыре верных друга.

— Не знаю, не знаю, — проворчал Альдо, внезапно помрачнев.

— Ты прощал ему и большие обиды.

— Да, но теперь у меня нет уверенности, что я хочу его прощать теперь.

— Возвращайтесь поскорее в Венецию, — посоветовал снова Ланглуа, сжав руку Альдо. — В самом названии этого города есть что-то чарующее.

— Воистину наш друг комиссар — воплощение мудрости, — высказала свое мнение тетушка Амели, когда Альдо вернулся, проводив Ланглуа до дверей. — Постараемся теперь провести приятный и мирный вечер, а потом спокойную ночь, прежде чем ты снова покинешь нас, дружок! Я отправлю с тобой письмо Лизе. С таким курьером, как ты, мое письмо дойдет до нее скорее, чем по почте.

Несмотря на невеселое настроение, Альдо не мог не улыбнуться.

— Разве я сказала что-то смешное? — удивилась маркиза.

— Адальбер как-то бросил мне: «Возраст объяснительных записок для тебя миновал!» Вы, как видно, думаете иначе.

После недолгого ужина, за которым все были немногословны, они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам, твердо надеясь, что пожелание окажется действенным. В спальне Мари-Анжелин сгрызла яблоко и выпила большую чашку липового чая, но так и не смогла прогнать Адальбера из головы. Госпожа де Соммьер решила перед сном помолиться, чего с ней не случалось давным-давно. Альдо, хоть и успокоился, отведя от себя подозрение в похищении Полины, беспрестанно думал, что она в опасности, и возвращение домой в качестве умывшего руки Понтия Пилата не устраивало его ни в малейшей степени. Несколько часов сна, которые ему были крайне необходимы, он получил только с помощью волшебной пилюли Франко Грациани, хотя принял ее с отвращением, клянясь, что делает это в последний раз…

Когда Альдо спустился к завтраку, Мари-Анжелин уже вернулась с шестичасовой мессы и меланхолично макала круассан в чашку кофе с молоком, не отрывая взгляда от апельсинового джема, которым сегодня вопреки своему обыкновению не воспользовалась. Она едва заметила, что Альдо уселся рядом с ней, машинально пожелав ему в ответ доброго утра. По ее лицу было заметно, что она много плакала.

— Анжелин! — грустно окликнул ее Альдо. — Вы доведете себя до болезни и разорвете мне сердце! Вы — сила этого дома, и если впадете в отчаяние, что станет с вами и с тетей Амели? Вы понимаете, что я не могу спокойно уехать, если вы…

Мари-Анжелин пронзила его гневным взглядом.

— Не рассказывайте мне историй, Альдо! Если бы я сияла улыбкой, вы все равно не знали бы сейчас покоя! Или были бы совсем другим человеком!

— Что вы хотите этим сказать?

— Хочу сказать, что хоть вы и ни при чем в истории с похищением госпожи Белмон, но вы меня не убедите, что оно вам совершенно безразлично. И не будь вы женаты…

— Но я женат на чудесной женщине, и это все меняет. Конечно, не будь этого, я тут же кинулся бы на розыски, потому что, сколько бы я ни верил в таланты комиссара Ланглуа…

— Письмо для его светлости князя, — провозгласил Сиприен, войдя в столовую с маленьким серебряным подносом, на котором белел конверт.

— Для почты еще не время, — заметила План-Крепен.

— Так оно и есть, мадемуазель. Привратник только что нашел его у ворот.

Альдо взял письмо и торопливо вскрыл его, чувствуя, что у него слегка дрожат руки и замерло сердце. Послания, полученные необычным путем, не внушали ему доверия. Однако это, написанное на плотной бумаге красивым почерком, выказывало лишь самые добрые намерения. Оно гласило: «Не поддавайтесь соблазну вмешаться в розыски, а главное, не опоздайте завтра вечером на поезд. Вы никому не поможете, но для мира и согласия в вашей семье это может иметь драматические последствия». Вместо подписи — безличное: друг.

Не произнося ни слова, Альдо протянул записку Мари-Анжелин. Она взяла ее, быстро пробежала и нахмурила брови, перечитала еще раз, вернула, но озабоченность не покинула ее лица.

— Странно! Можно подумать, что она от человека, который хорошо вас знает. Неужели вы собираетесь задержаться здесь, дожидаясь результатов розысков, и вас нужно подтолкнуть, чтобы вы уехали?

— Видите ли, Мари-Анжелин, вы хорошо меня знаете, для вас не секрет, что я озабочен судьбой По… госпожи Белмон. Если она попала в ловушку, а это, скорее всего, так и есть, я просто не имею права…

План-Крепен покраснела и с большой опасностью для окружающих взмахнула чайной ложкой с апельсиновым джемом, который наконец удосужилась зачерпнуть.

— Если она попала в ловушку, то по своему собственному желанию! Почему вы не думаете, что она наслаждается последними днями чарующей осени на берегу озера в Швейцарии в обществе какого-нибудь дорожного друга?

— Без багажа и даже не уведомив администрацию «Рица», что уехала на два или три дня? Извините!

— Со своими деньгами она может одеться и купить все необходимое в любом уголке Европы! А в «Рице» ко всему привыкли, для них важно одно: что клиент снял комнату и не вывез оттуда багаж. А эти американки, они способны…

— На все! Черт побери, я это уже слышал! Но почему вы ее так ненавидите?

Не выпуская из рук ложки с джемом, Мари-Анжелин как-то съежилась на своем стуле, словно очень устала.

— Это вовсе не так… Я боюсь той власти, какую она возымела над вами. Стоит ей появиться, и вы уже сам не свой.

— С чего это вы взяли?

— У меня есть глаза и уши. Когда она говорит с вами, она просто воркует. И вы тоже.

— Я воркую?! — Альдо так изумился, что даже не успел разозлиться.

Его никогда еще не сравнивали с голубем. Зато План-Крепен кипела от возмущения:

— Именно, именно! И понятное дело, как только вы ее встретили в поезде, сразу пригласили на чашечку чая в вагон-ресторан, чтобы поболтать о том о сем?

Мари-Анжелин повысила голос и даже вскочила со стула, тут же вскочил и Альдо.