© Перевод. Е.В. Баевская, 2012

© Перевод. И.Г. Русецкий, наследники, 2012

© Перевод. Л.М. Цывьян, наследники, 2012

© ООО «Издательство Астрель», 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

На границе Пикардии и Суассона, на том куске французской земли, которая под названием Иль-де-Франс составляет часть давнего родового домена наших королей, посреди огромного леса площадью в пятьдесят тысяч арпанов[1], что тянется полумесяцем с севера на юг, стоит в сени большого парка, насаженного Франциском I и Генрихом II[2], городок Виллер-Котре; он прославился тем, что в нем родился Шарль Альбер Демустье[3], который в ту пору, когда началась эта наша история, писал там «Письма к Эмилии о мифологии» к вящей радости прекрасных дам, с упоением зачитывавшихся ими по мере их выхода в свет.

Добавим для полноты поэтической репутации города, которому его недоброжелатели, невзирая на королевский замок и две тысячи четыреста жителей, отказывают в этом звании и упрямо норовят именовать поселком, так вот, добавим, что он находится в двух лье от Лаферте-Милона, где родился Расин[4], и в восьми лье от Шато-Тьерри, где родился Лафонтен[5].

Добавим еще, что мать автора «Британика» и «Гофолии» происходит из Виллер-Котре.

Ну, а теперь обратимся к королевскому замку и двум тысячам четыремстам горожанам.

Королевский замок, начатый Франциском I, чьих саламандр он хранит на стенах, и достроенный Генрихом II, чей вензель, переплетенный с вензелем Екатерины Медичи[6] и окруженный тремя полумесяцами Дианы де Пуатье[7], его украшает, так вот, этот замок после того, как он служил убежищем любви короля-рыцаря и г-жи д’Этамп[8], а затем любви Луи Филиппа Орлеанского[9] и красавицы г-жи де Монтесон, оставался со дня смерти герцога Луи Филиппа практически необитаемым; его сын Филипп Орлеанский, взявший себе впоследствии прозвище Эгалите, низвел замок из ранга резиденции принца до положения простого места сбора участников охот.

Как известно, замок и лес Виллер-Котре являлись частью наследственного удела, дарованного Людовиком XIV своему брату Месье[10], когда младший сын Анны Австрийской женился на сестре Карла II Генриетте Английской.

Что же касается двух тысяч четырехсот жителей, о которых мы пообещали читателю сказать несколько слов, то они, как и во всех поселениях, где соединяются две тысячи четыреста человек, являли собой сообщество, состоящее из:

1. Нескольких дворян, которые проводили лето в окрестностях замка, а зиму в Париже и, рабски подражая герцогу, лишь изредка показывались в городке.

2. Довольно большого числа буржуа, которые в определенное время выходили с зонтиком в руке из своих домов, дабы совершить ежедневную послеобеденную прогулку, всякий раз заканчивающуюся у широкого рва, отделяющего парк от леса, каковой находился на расстоянии четверти лье от города; назывался этот лес «Охохо», надо полагать, по причине астматических вздохов, вырывавшихся из грудей гуляющих, которые тем самым выражали радость, что проделали такой большой конец и не заработали особо сильной одышки.

3. Ремесленников, составлявших подавляющее большинство населения, работавших всю неделю и только по воскресеньям позволявших себе прогулку, которой их более удачливые земляки могли наслаждаться ежедневно.

4. И наконец, нескольких жалких пролетариев, не имевших на неделе даже воскресенья, так как шесть дней они работали за поденную плату то ли у дворян, то ли у буржуа, то ли у тех же ремесленников, а в седьмой отправлялись в лес собирать хворост или сухостой, сломленный грозою, этим лесным жнецом, для которого и дубы не более чем колосья и который легко валит на влажную черную землю высокоствольные деревья, величественное достояние герцога.

Поскольку Виллер-Котре имел несчастье быть городом, игравшим довольно важную роль в истории, археологи занялись им и проследили последовательные стадии его преобразования из деревни в поселение, а из поселения в город, каковую стадию, как мы уже упоминали, кое-кто оспаривает; они неопровержимо установили, с чего началась эта деревня, представлявшая собою два ряда домов, построенных вдоль дороги из Парижа в Суассон; затем, сообщают они, удобное расположение деревни, стоящей на краю прекрасного леса, привело к тому, что население ее постепенно увеличивалось, к первой улице прибавились новые, расходящиеся подобно лучам звезды и устремляющиеся к другим небольшим селениям, с которыми важно было иметь сообщение; все эти улицы сходились в одной точке, ставшей, само собой разумеется, центром, то есть тем, что в провинции называется Площадь, вокруг которой строились самые красивые дома деревни, превратившейся в поселок, а в середине возвышается фонтан, украшенный в наше время четырехугольными солнечными часами; наконец, археологи точно установили дату, когда возле скромной церкви, предмета первейшей необходимости жителей, были заложены первые камни в фундамент будущего обширного замка, последнего каприза короля Франциска; замок этот, поочередно побывавший королевской и герцогской резиденцией, в наши дни превратился в унылый и безобразный дом призрения, находящийся на иждивении префектуры департамента Сена.

Но в те времена, когда начинается наша история, дела монархии хотя уже пошатнулись, однако еще не пали так низко, как сегодня; да, правда, герцог уже не жил в этом замке, но еще и не поселились нищие; он был просто-напросто пуст: обитали в нем только те, кто был необходим, чтобы держать его в порядке, среди каковых следует отметить привратника, смотрителя зала для игры в мяч и капеллана; все окна этого обширного здания, как выходящие в парк, так и выходящие на вторую площадь, аристократически именуемую Замковой, были закрыты, и это еще больше усиливало унылость и пустынность площади, по одну сторону которой стоял небольшой дом, и, я надеюсь, читатель позволит мне сказать о нем несколько слов.

Этот небольшой домик был обращен к площади, если можно так выразиться, спиной. Но как и у некоторых особ, эта спина имела то преимущество, что была самой авантажной и своеобразной его частью. И действительно, его фасад, сообщавшийся с Суассонской улицей, одной из главных улиц городка, посредством нескладных арочных ворот, которые восемнадцать часов из двадцати четырех были наглухо заперты, как бы вступал в противоречие с противоположной стороной, жизнерадостной и веселой; иначе говоря, противоположная сторона была окружена садом, и верхушки его деревьев – черешен, яблонь, слив – возносились над садовой стеной, а по обе стороны калитки, открывающей выход на площадь или, если угодно, вход с нее в сад, стояли две столетние акации, которые весной, казалось, тянули ветви из-за стены, стремясь усыпать землю вокруг благоуханными цветами.