– Главное – моего, – буркнул Рома и ушел из кухни подальше от неприятного разговора, возникавшего не впервые. «Она воспитывает ребенка, ой! Ребенок в детском саду, с девяти до шести, ведь у нее мигрени начинаются, если Аська «весь день топчется на материнской голове». А Юлька сидит целыми днями и расчесывает, расчесывает любимую болячку: жизнь пропала, молодость ушла, друзей нет, муж бездарный. «Я женщина»! Прямо, как «Я ветеран!». За «женщинство» ордена еще не дают? Слава Богу, а то она себе всю щуплую грудь завесила бы и удостоверение потребовала.

Вот Алена – мужчина, что ли? И сильная, и умная, и хваткая, притом как хороша стала! Глаза с поволокой, кожа аж светится, сама похудела, а грудь и бедра будоражат все низменные желания. Манеры мягкие, томные, и голос какой-то стал… глубокий, чувственный. Сашка – везунчик, вовремя разглядел в неуклюжей, крупной девчонке будущую секси».

Рома спохватился: как это он перескочил на подобные мысли, он что, предает Юльку, совсем предает? Нельзя, нельзя им предавать друг друга, их прошлое, все то, что связало так крепко, навсегда, можно сказать, обрекло друг на друга. Обручены-обречены, обручены-обречены… От всех этих поганых дум у Ромы разнылось то самое ребро, будто его по новой раскололи. Он тихонько застонал…

Максима Алена подхватила в районе «Академической». Голосовал, видите ли.

– Богатый мальчик, такси ловишь? – лукаво спросила она, когда он сел к ней в машину.

– Так папаша у меня щедрый! – тоже хитро прищурился мальчик.

– Фи, Макс, брать у родителей в наше время – стыдобища!

– А то ты не знаешь, Елена Степановна, что я сам с усам!

– Да слышала, слышала, что-то ты там работаешь…

– Ничего себе – «что-то там»! Технические переводы с английского и немецкого – вуаля! И хорошо платят… Поскольку, извини за хамство в твоей же машине, у многих твоих коллег, Елена Степановна, даже с русским большие затруднения… Но к тебе это ни в какой степени не относится! – горячо заверил он Алену. Та заулыбалась. – А ты не обидишься, ежели я музычку послушаю? – Максим показал Алене крохотные «ушки» плеера, лежавшие на его больших, уже совсем мужских ладонях.

– Ради Бога! Какой рэп-бэп у тебя там?

– Я же жуткий консерватор, что ты! Только «Битлз». – Он надел наушники, закрыл глаза и поплыл по музыкальным волнам.

«Какой парень вырос! – восхищенно думала Алена, косясь на Макса. – Рост, фигура, улыбка – Ален Делон в сравнении с ним мальчишка». В принципе, очень похож на Володю, только крупнее и мастью чернее, даже кудри вьются – прямо цыганский барон. Неужели он брат этой Юльки-дульки? Вот, что значит семя отца, совсем другая порода…» Алене казалось, что Макс уплыл от нее вместе с музыкой. На самом деле он просто не очень хотел беседовать с Аленой Прекрасной, прежде всего из-за ее отношения к его любимой сестре. В их доме чета Рамазанов-Старцева частенько бывала по делам у отца, а Алена не обладала дипломатическим даром скрывать свои истинные чувства. Кроме того, под «Битлов» Максиму всегда очень хорошо думалось. А сейчас он как раз вспомнил о сестренке…

Любит он ее, конечно, очень. Отлично помнит, как она с ним, маленьким, возилась, играла, гуляла, читала ему, сказки рассказывала. И всегда была такая ласковая, нежная.

Макс испытал шок, когда от мамы узнал историю Ромки и Юли. Он стал любить сестру еще сильнее, да и Ромку начал жалеть. Хотя этот Ромка… Видно, его тогда действительно сломали – и физически, и морально. Вялый он какой-то по жизни, и поговорить с ним особенно не о чем, такое впечатление, что он все на свете в гробу видал. Юлька рассказывала, что в школе у него были отличные способности к математике, но почему тогда сейчас он починяет видаки и не ищет другой работы, другого дела, чтоб самому интересно было и денежно?

В своем юношеском максимализме Макс производил на свет сплошные категоричные «почему». Хотя одно «потому» он уже давно нашел сам: Юлька. Сестра заблудилась в этой жизни, потерялась сама и заодно потеряла Ромку, скованного с ней одной цепью. Им трудно теперь выйти на цивилизованную тропу, они дважды ударены: сначала своей личной драмой, потом свалившимся на голову капитализмом. Ох уж этот капитализм… Макс считал подарком судьбы, что не поторопился родиться, что вырос и вступает в «большую жизнь», вполне в ней ориентируясь и соответствуя эпохе. Первый курс экономического вуза позади, языки – в порядке, сам себя обеспечивает официальным прожиточным минимумом, умноженным как минимум на пять…

Однако многие старшие товарищи вынуждены ради нормальной жизни ломать себя поперек хребта (хотя какая нормальная жизнь с переломанным хребтом?). Отец – молоток, переломил себя в чем-то и не оскотинел ничуть. Маме явно слегка дискомфортно в этом новом времени, но она смирилась. А вот Алена и Саша… Приспособились, соответствуют. Но что-то в них есть такое… противное. Какая-то неприкрытая, самодовольная сытость, что ли? Впрочем, чего плохого в сытости, скажите на милость? Да ничего, если только громко не отрыгивают… «Я морализирую, как престарелый коммуняка, – осудил сам себя Макс. – Ведь о сестренке думал… Бедная моя Юлька! И стрижка модная, и шмотки отец тебе дарит, а все равно жалко тебя. Все равно в глазах твоих – вечный испуг и тоска. И морщинок много, и волос седеньких. Куплю сейчас тебе самое лучшее мороженое! Ты его обожаешь, я знаю!»

Так размышлял Макс, делая вид, что слушает музыку. Тем временем «Опель» подкатил к Юлькиному подъезду.

– Ты зайдешь со мной? – вылезая, спросил Макс, заранее, впрочем, зная ответ.

– Нет, спасибо, Максик, у меня дел полно. В следующий раз. Сестре большой привет. Пусть звякнет, чего она пропала?..

Поток ненужных слов. Все неправда. И Юльке передавать ничего не будет, только расстраивать ее: Алена подвезла его на своей иномарке! Этого ей еще не хватало!

В это самое время Юлька чаевничала с Ритой. К столь долгожданному четвергу она тщательно подготовилась: навела в доме блеск и чистоту, купила самые дорогие сорта кофе и чая, коробку конфет и отличное французское вино. В результате в кошельке остался пшик, а до Ромкиной зарплаты еще две недели. Но об этом сейчас не думалось. Юле очень хотелось продемонстрировать свое благополучие. Тем более что в последние годы делать это было абсолютно не перед кем. Все былые друзья-приятели ушли в бизнес, в творчество, молодые мамаши, с которыми она болтала на детской площадке, выгуливая дочь, повыходили на работу… Она осталась совершенно одна, никому и даже себе не интересная. С Ромкой они давно уже сказали друг другу все и не по одному разу. Юлькины ум и чувства не получали новых впечатлений, не было пищи для произрастания чего-нибудь в голове или в душе. Книги не читались. А если и читались, то тут же забывались. Видак уже приелся своим однообразием, хороших фильмов становилось все меньше. Или просто она ко всему привыкла и пресытилась этими фантастиками-ужастиками?

Юлька недоумевала: откуда, где люди берут темы для разговоров? Она приставала к Ромке:

– Вот о чем у вас в конторе треплются, а?

– Цены, Гайдар – предатель, лечиться негде, сериал – дерьмо, «Жигули» угоняют чаще, чем «Москвичи»… Перечисляю в порядке убывания частоты упоминаний.

Юлька пожала плечами:

– Полное отупение. Значит, это всеобщее явление, мы не уроды…

Роман в ответ тоже пожал плечами. Действительно, говорить не о чем. Не о политике же в тысячный раз? А вот Юльке охота поболтать, ей хочется, чтобы он пришел вечером с гребаной работы и еще принес в клюве что-нибудь любопытное, эдакое, что заняло бы ее мысли хоть на сутки. Но где он это самое возьмет? Он же не общается со знатоками из «Что? Где? Когда?».

Было время, он много читал. Но потом вдруг это перестало его занимать. Как в каком-то детском фильме пел султан: «Ах, увы, увы, увы, я утратил вкус халвы». Вот так и Рома утратил вкус книг. Последним, что ему удалось одолеть, была автобиография Агаты Кристи. И что? И ничего – ни уму, ни сердцу. «Оставь меня, Юлька, в покое, я не знаю, о чем тебе рассказать…»