В этом разница между двумя учениями. Приспособление к среде — это от Дарвина, это человек и его окружение. Фрейд же смотрит внутрь человека. Человек обречен уже с детства. «Ядро всех неврозов», как сам Фрейд именовал все то же «преступное желание», поджидающее нас в начале жизни, — это какая-то правда о душе, о невротическом чувстве вины и мучительном сознании своего несовершенства. То, что подрывает наш мир изнутри, назовем это первородным грехом, эдиповым комплексом или беспокойством ума, знакомо каждому, и каждый стремится справиться с ним по-разному. Случается, довольно-таки агрессивно настроенные христиане обвиняют Фрейда в том, что он «отрицает чувство вины, а значит, и грех, а следовательно, он — безбожник».
Разумеется, Зигмунд Фрейд был безбожником в самом прямом смысле этого слова. Он честно работал с тем чудовищным образом Бога, который предлагает патриархальная религия, и, как следствие этого, был убежденным позитивистом. Это говорило о том, что он был искренним и прямодушным. На смертном одре, жестоко страдая от рака, после 33 тяжелых операций, он отказался от услуг священника. Для него это означало качества, которые он сам очень ценил: последовательность в поведении и твердость убеждений. Но, к сожалению, он не отрицает чувство вины и «грех». Он с горечью констатирует их невротическое наличие во внутреннем пространстве человека.
Разумеется, не приходится говорить, что Зигмунд Фрейд был непогрешим, а его теория строения и функционирования личности безошибочна. В том-то и штука, что его позитивизм, то есть отрицание всего, как ему казалось, «мистического», «иллюзорного», служил ему иногда скверным проводником в лабиринте человеческой души. Он стремился быть беспристрастным ученым, хотя, по отзывам его приверженцев, во многом творил страстный миф еще почище доисторических и древнегреческих. Он утверждал, что женщина несет в себе комплекс «кастрированного мужчины» и испытывает «зависть к пенису», — теория, просто-напросто обесценивающая женское начало, а значит, и человеческую душу в целом и вызвавшая гневную отповедь немалого числа известных психологов XX века. Он требовал поклонения психоаналитической теории как истине в последней инстанции и страшно гневался и огорчался, когда кто-нибудь из учеников решался оспаривать ее положения. Он наделял всех людей во все века и эпохи одной и той же психологией, не учитывая то, что каждое время формирует свои, особые установки и представления. Он был, как мы видим, авторитарен и патриархален.
Подчеркивая роль секса в эмоциональной жизни человека, Фрейд писал об опасностях, таящихся в сексуальности. Он настаивал на том, что человечество должно приложить все силы, чтобы подняться над уровнем «обычных животных потребностей». Автор концепции либидо был строг и требователен к себе и другим, властно вмешиваясь в чужие судьбы, — и нередко это имело печальный финал.
Драматична история его пациента д-ра Горация Фринка (Фрейд хотел, чтобы тот стал американским продолжателем дела психоанализа) и его подруги Анжелики Бижур. Именно Фрейд в конечном итоге способствовал тому, чтобы оба решили развестись со своими супругами и поженились. Но их брак был заключен, что называется, под несчастливой звездой. Бывший муж Анжелики вскоре умер от рака, а Дорис Фринк — от пневмонии. У самого Фринка началось нервное расстройство, и новообретенная возлюбленная оставила его. Он дважды лечился в психиатрической клинике, пытался покончить с собой, но прожил еще 12 лет, скончавшись от сердечного заболевания в 53 года.
История выглядит не слишком красиво. Однако кто может точно сказать, какова доля вины психоаналитика, имеющего мужество брать на себя ответственность, и какова доля вины людей, позволяющих другим перестраивать их судьбу? Вторжение в чужую жизнь всегда рискованно — но разве не этим изо дня в день занимаются, так или иначе, педагоги, врачи, родители, общество?
Столь же кардинальным было влияние Фрейда на любимую младшую дочь Анну, для которой он избрал роль преемницы. Застенчивая молодая женщина сделала психоанализ своей профессией. В письме 1922 года, написанном, когда Анна уезжала из Вены на 11 дней, он признается, как скучает по ней, и добавляет, что уже давно жалеет, что она все еще не замужем. Притом, что ее братья и сестры состояли во вполне удачных браках. Психоанализ Анны он проводил сам, и это продолжалось три с половиной года. Многие десятилетия этот факт не упоминался в публикациях. Со временем Анна открыла собственную практику (она занялась изучением детской психологии и принимала малышей в кабинете по соседству с тем, где Зигмунд принимал их родителей). И страшно ревновала отца к его «приемным детям» — ученикам. К тому времени все старшие братья и сестры Анны разлетелись из родного гнезда, и Фрейд о них совсем не вспоминал. Ведь свои отцовские чувства он давно перенес на молодых коллег, «родных по духу, а не по крови». Правда, требовал взамен полнейшего подчинения и абсолютного признания собственной правоты.
Считается, что теория неврозов Фрейда в значительной мере основывается на его собственном опыте, он писал, что «главным моим пациентом был я сам». Существует предположение, что гениальный психиатр страдал от глубокого вытесненного чувства вины, которое, в конце концов, в соответствии с тогдашними и сегодняшними теориями, привело его к мучительной смерти от онкологического заболевания (утверждают, что это болезнь психосоматическая, имеющая источником психологический конфликт).
Известный современный исследователь В. Лейбин считает, что корни этого чувства вины — в раннем детстве, и называет две причины. Одна — «семейная тайна: второй брак отца с некоей Ребеккой, о которой мало что известно», догадка Зигмунда «о каком-то неблаговидном поступке отца, за который он принял на себя часть вины». Вторая причина — смерть восьмимесячного брата Юлиуса. Известно, что Фрейд сообщал о «самоупреках», порожденных этим событием. Исследователь делает отсюда далеко идущие выводы. Но существуют еще два немаловажных фактора, которые могли вызывать, возможно, чувство вины куда более сильное.
Один — неоднократные драматические ситуации, связанные с вмешательством Фрейда в судьбы людей. А другим, менее очевидным фактором мне представляется шок от собственного открытия. Каково было Фрейду, декларировавшему ясность, дисциплину и самоконтроль, обнаружить, что в человеке таятся неизведанные бездны, неуправляемые механизмы (пользуясь сегодняшним фантастическим сравнением, в твоем теле поселился «чужой»…) и, что особенно возмутительно, сам автор открытия отнюдь не является исключением.
А исследования открывали все новые глубины, тайны, противоречия… Они не укладывались в рамки стройного классического психоанализа. Это понимали его ученики, создавая собственные теории (в случае Юнга — не менее гениальные). Это не желал принимать Фрейд — и отвергал своих бывших последователей. Логичным завершением стало неприятие и себя самого.
Впрочем, создатель психоанализа прожил 83 года — возраст вполне почтенный. Кто знает, что он думал (и думал ли) о том, что ждет его за этой дверью — еще одной дверью, единственной, которую открывает в конце концов всякий человек, кто бы он ни был…
* * *
Настало время вспомнить о еврейском происхождении мыслителя, который сам вспоминал о нем достаточно редко. Дед Фрейда Шломо и прадед Эфраим были учеными раввинами, отец вырос в хасидской общине. Сигизмунд-Шломо получил хорошее еврейское образование, а в день его 35-летия отец преподнес ему семейную Тору с посвящением на иврите.
Зимой 1902–1903 годов Шолом-Дов-Бер Шнеерсон, пятый Любавичский Ребе, совершил с сыном поездку в Вену для консультации с известным профессором. Встреча имела последствия для обоих: один получил помощь, которой искал, а другой… По всей вероятности, встреча с ребе вызвала у Фрейда шок, в результате которого он, пусть и на короткое время, вернулся к своим корням. Внешне Фрейд вел жизнь скептически настроенного еврейского интеллектуала. Но существовал и иной Фрейд, который раскрылся во время встреч с ребе и использовал в своем творчестве идеи хасидизма. В 1931 году, в ответ на поздравление с 75-летием, он пишет главному раввину Вены, что, к своему удивлению, обнаружил, что «где-то в душе, в потайном уголке, я — еврей-фанатик». В конце жизни им написана весьма спорная работа «Моисей и монотеизм».