В октябре 1859 года вконец обнищавшие Фрейды пустились на поиски счастья в другие города. Обосновались сначала в Лейпциге, затем в Вене. Леопольдштадт был в то время бедным районом, где ярко горели красные фонари. Тем не менее, через него прошло множество знаменитых венских евреев, позднее переехавших в районы побогаче: Штраусы, Зигмунд Фрейд, Густав Малер, Теодор Герцль… Якоб уже становился, если еще не стал, эмансипированным евреем. Кафтан — длинный жакет с поясом, традиционная одежда евреев в Галиции — сменяется европейским костюмом. Идиш уступает место немецкому. Но и Вена материального достатка не дала. «Бедность и нищета, нищета и крайнее убожество», — так вспоминал Фрейд свое детство. А еще прилежную учебу в лицее, успехи в языках, литературе (особенно античной), философии, похвалы учителей и ненависть сверстников, доводящих черноволосого отличника с тяжелыми кудрями до слез. Из школьных лет он, очевидно, вынес неудобный для последующей жизни комплекс: нелюбовь смотреть собеседнику в глаза.
Многие биографы этого ниспровергателя основ людского понятия о самих себе искали в его детстве необычные моменты. Фрейд помнил себя с очень раннего возраста. К примеру, он сохранил поразительно ясные воспоминания о младшем брате Юлиусе, который умер, когда ему самому было всего полтора года (этот скорбный эпизод стал для Фрейда источником идеи о братской ревности и желании братоубийства и о первичном чувстве вины). Чуть позже мать объяснила Сигги, что такое смерть: «Все мы сделаны из земли и должны вернуться в землю». Она потерла руку об руку и показала кусочки кожи — якобы земли. Мальчик был поражен демонстрацией!
Вообще биографы Фрейда поражались: чуть ли не все его теоретические положения об устройстве человеческой психики имели явные корни в его собственном детстве. Его мать была миловидной, молодой, жизнерадостной и честолюбивой, к тому же обожала первенца до самозабвения. А отец, пожилой, верующий, рабски покорный, вечно заставлял маленького Сигги краснеть. Во все биографии Фрейда вошел следующий эпизод: однажды незнакомец на улице смахнул с головы Якоба Фрейда шляпу прямо в грязь, крикнув в лицо: «Еврей, убирайся с тротуара!» — и тот смиренно сошел на мостовую. Если учесть, что некоторое время отец психоанализа жил с родителями в одной комнате и невольно видел многое из того, чего ему видеть не следовало, неудивительно, что именно он стал автором идеи: каждый мальчик непременно влюблен в мать и ненавидит отца (так называемый эдипов комплекс, по мнению современной психологии, действительно случается, но далеко не так обязателен, как представлялось Фрейду).
Впоследствии, как и положено бедному, но эмансипированному еврейскому юноше, он увлекся политикой и марксизмом. Его лицейский друг Генрих Браун, основавший в 1883 году вместе с Каутским и Либкхнехтом Die Neue Zeit (орган немецкой социал-демократической партии), приглашал его сотрудничать. Но Фрейд сам не знал, чего хотел. В те времена евреи в Европе уже имели возможность получать высшее образование без обязательного перехода в христианство, причем Австро-Венгрия была в этом в первых рядах. Сначала будущий отец психоанализа думал о занятиях правом, потом — философией. Но юристом некрещеному еврею стать было трудно. В результате, морщась от отвращения, он отправился в медицинский — типичное поприще для юноши его национальности в то время. Так он оказался на медицинском факультете Венского университета. Туда он записался не как Шломо Сигизмунд Фрейд, а как Зигмунд Фрейд — собственное еврейство его в то время раздражало. Может, он поменял бы и фамилию, но она ему слишком нравилась, ведь немецкое слово Freude означает «радость, наслаждение»! (Тут уместно сказать, что принятое в русской литературе написание и произношение «Фрейд» неправильно, свою фамилию Сигизмунд-Зигмунд произносил как «Фройд»). Преподаватели относились к нему так себе. Им не нравилась его непоследовательность в увлечениях, поверхностность и ориентированность на быстрое и легкое достижение успеха.
Оставаясь студентом медицинского факультета, Фрейд ринулся в лабораторию физиологии Эрнста Брюке, где и проработал с 1876 по 1882 годы. Он получал различные небольшие стипендии и с упоением изучал половые органы угря и других подобных тварей с малопонятными названиями вроде «петромизон». «Никто никогда, — кипятился Фрейд, — еще не видел яичек угря». «Это были не половые органы угря, а зачатки психоанализа», — хором говорили годы спустя его последователи-психоаналитики. Но дело в том, что Фрейд хотел обеспечить себе место работы после окончания института, стать ассистентом руководителя лаборатории. Не получилось. Вместо положенных пяти он учился восемь лет. И дело не только в том, что в 1879 году он понадобился Австро-Венгрии, готовящейся к войне с Россией, в качестве пушечного мяса (напряженность на Балканах удалось снять дипломатически, и будущее светило через год отпустили доучиваться). «Медицинские предметы не привлекают меня. Я учусь достаточно небрежно», — записал Фрейд в дневнике. В 1881 году 25-летний Фрейд получает медицинский диплом, но это не означает, что, вот, открыл частный кабинет и больные рекой потекли. Для начала частной практики нужны деньги, которых нет, и авторитет, которого тоже пока нет. В чистую науку его никто не приглашал. Кому интересен петромизон? Он нашел место врача в Венской центральной больнице. Центральная больница не принесла молодому еврею-врачу денег и славы.
Далее последовал неприятный период: Фрейд увлекся кокаином, сначала как химическим веществом, но очень скоро — как наркотиком. В лихорадочных поисках пути продвижения Фрейд взял заказ от химической фабрики «Мерк» на исследование свойств этого тогда малоизвестного вещества. Кокаин выделили из растения кока только в 1859 году. Он выяснил, что кокаин обладает болеутоляющим действием, улучшает настроение и повышает работоспособность. «Это средство целесообразно применять при расстройстве желудка, морской болезни, переутомлении, депрессии», — писал Фрейд в отчете для химической фабрики. Эксперименты он проводил по большей части на себе и на своих близких. Посылал небольшие дозы сестре, невесте («чтобы укрепить силы»), рекламировал кокаин среди медиков… Казалось, еще один шаг — и успех у Фрейда в кармане вместе с богатством и славой! В 1884 году выходит его работа о кокаине, 25-страничная статья в медицинском журнале, которая позже вырастает до объема книги. В то время самым близким другом Зигмунда был молодой врач Эрнст фон Флейшль. Однажды при вскрытии он инфицировал палец, пришлось ампутировать. Боль была страшная, и Фрейд, ничтоже сумняшеся, снабдил друга кокаином. Так Флейшель стал чуть ли не первым в мире кокаинистом. Дошло до белой горячки: бедняге виделись змеи, ползающие по его телу. А за Фрейдом надолго закрепилась репутация авантюриста и шарлатана. Куда податься?
И тут в далеком Париже, в больнице Сальпетриер, Шарко создает кафедру нервных болезней и за несколько лет становится светилом новой медицинской дисциплины. Врачи со всей Европы, кому был интересен головной мозг, ринулись в новую неврологическую Мекку. «Стажироваться у Шарко» стало престижным для всех будущих невропатологов. И причем здесь Фрейд со своим кокаином и микроскопическими изысками в организме угря? В той же венской лаборатории, в которой Фрейд резал своих угрей, работали другие исследователи, многие из которых занимались нервной системой. И этому есть свое объяснение. Печень, почки, легкие — анатомия известна практически досконально, а вот мозг, нервы — здесь во многих местах лежала еще непаханая в XIX веке целина. Евреи-врачи, которые получили наконец возможность работать наравне с прочими европейцами, вдруг обнаружили, что, оказывается, все теплые места в медицине уже заняты. Стать светилом в хирургии практически невозможно, профессором внутренних болезней — крайне затруднительно, везде уже своя медицинская мафия, а вот новые неизведанные области медицины — нервные болезни, кожные и венерические болезни, оториноларингология, глазные болезни, — области, куда неохотно идут врачи из-за небольших гонораров и обилия неисследованных болезней, вот туда и попадали такие неприкаянные еврейские врачи, как Фрейд. Если вы возьмете немецкое руководство по нервным болезням конца XIX века, написанное как коллективный труд, примерно треть авторов будут евреи.
