Как носительница нового гуманизма и сформировалась русская интеллигенция, явление ренессансное и именно эпохи Возрождения в России. Новый гуманизм в отличие от гуманизма эпохи Возрождения в странах Западной Европы, выдвигая человека, вместо Бога, в центр мира, проповедует не индивидуализм, а сострадание и сочувствие народу, из-за крепостного права пребывавшему в рабстве, отсюда и острое неприятие всех форм угнетения и принижения достоинства человека, независимо от его сословной принадлежности.

Но эта повышенная моральная рефлексия у интеллигенции сочетается с культом красоты и знания. Новая эстетика театра, можно даже говорить о поэтике, проступающая уже у Островского, и составляет новизну драматургии Чехова, непреходящую новизну классики. Да, да, ренессансной классики, именно поэтому столь близкой и понятной в мире. В статье «А.П.Чехов» в книге «Ренессанс в России» речь шла о становлении личности писателя и его эстетики, ренессансной по основным параметрам, с культом человеческого тела, ума, таланта и свободы, что окрашено красотой и юмором.

Примечательно, Чехов пишет первую свою пьесу, которая известна как «Пьеса без названия» еще студентом в одно время с первыми юмористическими рассказами; можно подумать, что именно с театром он хотел связать свою судьбу, а рассказы писал для заработка. Пьеса вышла громоздкой, в Малом театре ею не заинтересовались, но интерес к театру не пропал. Лет через пять была написана драма «Иванов». Первые постановки пьесы получили противоречивые оценки, как будет и с другими пьесами Чехова, поскольку в них была новизна, и поныне плохо понятая.

От юмористических рассказов Чехов спонтанно приходит к новелле и повести классического типа, как у Пушкина и Лермонтова, и к драме, в которой его персонажи, переходя на сцену, обретают плоть и кровь, поэзия искусства и поэзия жизни сливаются, что и есть венец ренессансной классики.

В письме к Суворину Чехов писал: «Я не сумел написать пьесу. Конечно, жаль. Иванов и Львов представляются моему воображению живыми людьми. Говорю вам по совести, искренно, эти люди родились в моей голове не из морской пены, не из предвзятых идей, не из «умственности», не случайно. Они результат наблюдения и изучения жизни. Они стоят в моем мозгу, и я чувствую, что я не солгал ни на один сантиметр и не перемудрил ни на одну йоту. Если же они на бумаге вышли неживыми и неясными, то виноваты не они, а мое неуменье передавать свои мысли. Значит, рано мне еще за пьесы браться».

Чехов говорит об эстетике, которая у него вполне вызрела, об эстетике, которая чужда и символизму, и модерну, хотя обнаруживает присущие им черты, но без тени предвзятости. Умонастроение эпохи, декаданс, модерн и символика - это сиюминутные явления как в общественной жизни, так и в искусстве, общие как для Европы, так и России. Чехов говорит о наблюдении и изучении жизни, с воссозданием персонажей как живых людей, что единственно для него важно, между тем как символизм и модерн проповедуют известные приемы и средства, нашедшие применение в поэзии, отчасти в театре и особенно выразительно в архитектуре.

Через семь лет после «Иванова» Чехов создает «Чайку» (1895-1896 гг.), которую переделывает несколько раз, постоянно впадая в сомнения. Но эстетика, или поэтика, пьесы ему была ясна с самого начала. В письме к Суворину, 21 октября 1895 года, он писал: «Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви».

Известно, на премьере «Чайка» на сцене Александринского театра 17 октября 1896 года успеха не имела, а Чехов принял за полный провал и покинул столицу. На репетициях одна Комиссаржевская, по словам автора, играла «изумительно», но и она на первом представлении была явно не в себе. Правда, на последующих спектаклях «Чайка» имела все больший и больший успех. Ее стали широко ставить в провинциальных театрах. И все же Чехов долго не решался на новую постановку «Чайки» - теперь на сцене нового театра в Москве, но именно с «Чайки» по-настоящему начинается история Московского Художественного театра, явления столь же ренессансного, как и Русская частная опера Мамонтова.

Казалось бы, Чехов в начале пьесы берет обыкновенный случай с устройством домашнего спектакля в деревне, на даче, - увлечение театром в ту эпоху было повсеместно, - а пьеса написана одним из действующих лиц, она явно символистского толка, играет главную и единственную роль девушка из соседнего имения за озером, но сцена домашнего театра устроена так, что при открытии занавеса возникает реальный вид на озеро, с реальной луной, - пейзаж, как при изображении Мадонны с младенцем у Леонардо или Рафаэля, пейзаж современный, какой видит художник в окно. Миф (в пьесе символистская сказка) и жизнь в настоящем смыкаются, что создает особый эффект восприятия действительности в ее сиюминутности и вечности, один из основных принципов эстетики Ренессанса.

В представлении сразу возникают особенная атмосфера и перспектива, вплоть до сроков, когда на Земле живая жизнь во всех ее формах исчезнет и останется лишь дух, воплощение всех душ земных, - это погружение в миф, как в древнегреческом театре, вместе с тем перед нами сцена, театр в театре с реальным пейзажем, и сама жизнь, как воспринимала публика игру актеров на сцене по пьесе Чехова «Чайка». На сцене МХТ эта жизненность происходящего на сцене стала основным из принципов новой эстетики театра. Только эта жизненность была не с улицы, не из быта, а пропущена через миф и театральность, по сути, она выступала как квинтэссенция культуры.

После «Чайки» Чехов приступает к обработке комедии «Леший», написанной в 1889 году и признанной «несценичной» членами Театрально-литературного комитета в Петербурге, теперь названной «Дядя Ваня» с определением жанра как «Сцены из деревенской жизни...». После публикации в сборнике «Пьесы» «Дядю Ваню» подхватили, как и «Чайку», провинциальные театры, и она шла с большим успехом, что было неожиданностью для Чехова.

М.А.Горький писал Чехову из Нижнего Новгорода, как понимающая писателя публика относится к его пьесам «Говорят, например, что «Дядя Ваня» и «Чайка» - новый род драматического искусства, в котором реализм возвышается до одухотворенного и глубоко продуманного символа. Я нахожу, что это очень верно говорят. Слушая Вашу пьесу, думал я о жизни, принесенной в жертву идолу, о вторжении красоты в нищенскую жизнь людей и о многом другом, коренном и важном. Другие драмы не отвлекают человека от реальностей до философских обобщений - Ваши делают это».

Казалось бы, какая символика в «Дяде Ване», даже в той мере, как в «Чайке»? Горький судит скорее, исходя из опытов символизма, из эстетики, в которой символы продумываются, у Чехова, как и у Пушкина, символы возникают сами собой, поскольку сама жизнь, как и природа, символична, что проступает в мифе, в восприятии действительности как эстетической действительности. Чехов не символами играет, он воспринимает жизнь во всех ее проявлениях, во всей конкретике быта - в ее текущей повседневности и вместе с тем в ее перспективе... Бытовая сторона жизни, конкретное содержание пьес Чехова, подспудно или явно пронизана высокими порывами и устремлениями, не просто романтическими, ожиданиями и озарениями не из сферы должного, а сущего - в соответствии с умонастроением эпохи.

Казалось бы, Соня всего лишь пересказывает мысли Астрова, а масштаб его мысли и тон отдают восторженными инвективами мыслителей эпохи Возрождения: «Он говорит, что леса украшают землю, что они учат человека понимать прекрасное и внушают ему величавое настроение. Леса смягчают суровый климат. В странах, где мягкий климат, меньше тратится сил на борьбу с природой, и потому там мягче и нежнее человек; там люди красивы, гибки, легко возбудимы, речь их изящна, движения грациозны. У них процветают науки и искусства, философия их не мрачна, отношения к женщине полны изящного благородства...»