Алупка 29 апреля 1886: «Теперь я поселился в Алупке. Ялта мне чрезвычайно надоела, общества нет, т.е. знакомых, да и природа здесь только вначале поражает, а после становится ужасно скучно и очень хочется на север.
Передайте Шехтелю... И пусть не беспокоится, - я север люблю теперь больше, чем когда-либо, я только теперь понял его...»
Чехов в письме к Шехтелю, Бабкино 8 июня 1886: «У нас великолепно: птицы поют, Левитан изображает чеченца, трава пахнет. Николай пьет... В природе столько воздуха и экспрессии, что нет сил описать... Каждый сучок кричит и просится, чтобы его написал... Левитан, держащий в Бабкине ссудную кассу...» (Имеется в виду, что у художника завелись деньги, - южные этюды его раскупались).
Чехов в письме к Сахаровой, Бабкино 28 июля 1886: «Со мной живет Левитан, привезший из Крыма массу (штук 50) замечательных (по мнению знатоков) эскизов. Талант его растет не по дням, а по часам».
Чехов в письме к Киселевой, Москва 21 сентября 1886: «Едва я кончил письмо, как звякнул звонок и... я увидел гениального Левитана. Жульническая шапочка, франтовской костюм, истощенный вид... Был он 2 раза на «Аиде», раз на «Русалке», заказал рамы, почти продал этюды... Говорит, что тоска, тоска и тоска...
- Бог знает, что дал бы, только побывать бы денька 2 в Бабкине! - восклицает он, вероятно, забыв, как он ныл в последние дни».
Первые впечатления от Волги, да еще в дождь и ветер, принесли разочарование и тоску, и все же... Весна 1887: «...Но что же делать, я не могу быть хоть немного счастлив, покоен, ну, словом, не понимаю себя вне живописи. Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью.
Без этого чувства не может быть истинный художник. Многие не поймут, назовут, пожалуй, романтическим вздором - пускай! Они - благоразумие... Но это мое прозрение для меня источник глубоких страданий. Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения...»
В 1888, 1889, 1890 годах Левитан совершит вторую, третью, четвертую поездку на Волгу вместе с С.П.Кувшинниковой - с созданием его лучших волжских пейзажей.
Париж 10 марта 1890: «Впечатлений чертова куча! Чудесного масса в искусстве здесь, но также и масса крайне психопатического, что несомненно должно было появиться от этой крайней пресыщенности, что чувствуется во всем.
Старые мастера трогательны до слез. Вот где величие духа!
Сам Париж крайне красивый, но черт его знает, - к нему надо привыкнуть, а то как-то дико все.
Женщины здесь сплошное недоумение - недоделанные или слишком переделанные..., но что-то не категорическое».
Чехов в письме к М.П.Чеховой, Иркутск 6 июня 1890: «Итак, горы и Енисей - это первое оригинальное и новое, встреченное мною в Сибири. И горы, и Енисей подарили меня такими ощущениями, которые сторицею вознаградили меня за все пережитые кувырколлегии и которые заставили меня обругать Левитана болваном за то, что он имел глупость не поехать со мной».
Чехов в письме к М.П.Чеховой, Петербург 16 марта 1891: «Был я на Передвижной выставке. Левитан празднует именины своей великолепной музы. Его картина («Тихая обитель») производит фурор».
Чехов в письме к М.П.Чеховой, Рим 1 апреля 1891: «Мне странно, что Левитану не понравилась Италия. Это очаровательная страна. Если бы я был одиноким художником и имел деньги, то жил бы здесь зимою. Ведь Италия, не говоря уже о природе ее и тепле, единственная страна, где убеждаешься, что искусство в самом деле есть царь всего, а такое убеждение дает бодрость».
Чехов в письме к М.П.Чеховой, Париж 21 апреля 1891: «Был на картинной выставке (Salon) и половины не видел благодаря близорукости. Кстати сказать, русские художники гораздо серьезнее французских. В сранении со здешними пейзажистами, которых я видел вчера, Левитан король».
Затишье 29 мая 1891: «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею - божественной Ликой!
Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета, и приедет только туда, где я. Больно тебе все это читать, но из любви к правде я не мог этого скрыть».
Затишье июнь 1891: «С переменой погоды стало здесь интересней, явились довольно интересные мотивы. В предыдущие мрачные дни, когда охотно сиделось дома, я внимательно прочел еще раз твои «Пестрые рассказы» и «В сумерках», и ты поразил меня как пейзажист. Я не говорю о массе очень интересных мыслей, но пейзажи в них - это верх совершенства, например, в рассказе «Счастье» картины степи, курганов, овец поразительны.
Я вчера прочел этот рассказ вслух Софье Петровне и Лике, и они обе были в восторге. Замечаешь, какой я великодушный, читаю твои рассказы Лике и восторгаюсь! Вот где настоящая добродетель!»
Из письма к П.М.Третьякову от 13 мая 1892: «Глубокоуважаемый Павел Михайлович! Не подумайте, что я забыл Вашу просьбу и мое собственное сознание исправить воду в моем «У омута». Я не решался переписывать его до той поры, пока не проверю этот мотив с натурою. Теперь напишу несколько этюдов воды и в конце мая приеду в Москву и начну переделывать картину. Если картина не покрыта еще лаком, то соблаговолите не покрывать ее до поправки».
Из письма к А.М.Васнецову из Ниццы от 9 апреля 1894: «Воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси - реки разлились, оживает все... Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист.
Здесь тоже хорошо, но бог с ней».
Чехов в письме к Суворину, Москва 19 января 1895: «Был я у Левитана в мастерской. Это лучший русский пейзажист, но, представьте, уже нет молодости. Пишет уже не молодо, а бравурно. Я думаю, что его истаскали бабы... Эти милые создания дают любовь, а берут у мужчины немного: только молодость. Пейзаж невозможно писать без пафоса, без восторга...»
Горка 23 июня 1895: «Дорогой Антон Павлович! Ради бога, если только возможно, приезжай ко мне хоть на несколько дней. Мне ужасно тяжело, как никогда. Приехал бы сам к тебе, но совершенно сил нет».
Из письма к А.П.Ланговому становится ясно, в чем дело. Горка 13 июля 1895: «Вам я могу, как своему доктору и доброму знакомому, сказать всю правду, зная, что дальше это не пойдет. Меланхолия дошла у меня до того, что я стрелялся, остался жив, но вот уже месяц как доктор ездит ко мне промывать рану и ставить тампоны. Вот до чего дошел Ваш покорный слуга! Хожу с забинтованной головой, изредка мучительная боль головы доводит до отчаяния. Все-таки с каждым днем мне делается лучше. Думаю попытаться работать».
Чехов приезжал к Левитану.
Горка 27 июля 1895: «Не знаю, почему, но те несколько дней, проведенных тобою у меня, были для меня самыми покойными днями за это лето.
Как ты, что делаешь? Здесь тебя почти полюбили и ждут, как обещал».
Финляндия, Сердоболь. Июль 1896: «Видишь, мой дорогой Антон Павлович, куда занесла меня нелегкая!
Бродил на днях по горам; скалы совершенно сглаженные, ни одной угловатой формы. Как известно, они сглажены ледниковым периодом, - значит, многими веками, тысячелетиями, и поневоле я задумался над этим. Века, смысл этого слова ведь просто трагичен; века - это есть нечто, в котором потонули миллиарды людей, и потонут еще, и еще, и без конца; какой ужас, какое горе! Мысль эта старая, и болезнь эта старая, но тем не менее у меня трещит череп от нее! Тщетность, ненужность всего очевидна!
