К началу XVIII века классицизм и барокко в европейских странах отделились от эстетики Ренессанса как самостоятельные художественные направления, с видоизменениями в разных видах искусства и жанрах. То, что строительство Санкт-Петербурга начинается с барокко, имеет свои объяснения. Барокко - последний отголосок Ренессанса в Италии, вместе с тем стиль, более близкий к древнерусской архитектуре, чем новоевропейский классицизм, что сразу постиг Доменико Трезини, приехав в Москву, прежде чем узнал об основании нового города у Балтийского моря.

Ясно, что той же ориентации придерживался царь Петр, при этом барокко был придан сразу светский характер, ни тени смятенья и мистицизма, даже в сооружении Петропавловского собора. Таким образом, русское барокко изначально утверждается как эстетика Возрождения, возвышенная и праздничная. Это не только эстетика, но и идеология Возрождения в России. Религия и церковь сохраняют свое значение, но без диктата и догмы, а как вера и обряд. Так было и в эпоху Возрождения в Италии.

Преобразования Петра - это начало культурной революции в России, что и есть самая суть Ренессанса, в условиях которой был естественен переход к классицизму, но не к новоевропейскому, как решили, а к другой ипостаси ренессансной эстетики, с непосредственным обращением к античности, когда древнегреческая мифология становится определяющим компонентом миросозерцания культурной части общества, как было в эпоху Возрождения в Италии.

Именно античность, а не новоевропейский классицизм или романтизм, которые так и не укоренились в новой русской литературе, а в архитектуре и живописи лишь частично, и определяет блистательное развитие русской поэзии, архитектуры, живописи, музыки, прикладного искусства в первой половине XIX века в России, с формированием единого стиля эпохи, классического стиля, как в Золотой век Афин или в Золотой век Флоренции.

Ведь ничего подобного в это время в странах Западной Европы не было, кроме разновидностей классицизма и неоклассицизма, сентиментализма, романтизма или стиля «ампир», реализма, к которым поныне приобщают русских поэтов, архитекторов и художников, творивших в условиях Ренессанса в России.

Русское барокко и русский классицизм (в архитектуре) - это эстетика Ренессанса, ренессансная классика, что и воплощает Санкт-Петербург в яви и что мы узнаем в лирике Батюшкова, Пушкина, Дельвига, Лермонтова, Фета, Тютчева, в живописи Кипренского, Карла Брюллова и Александра Иванова...

В эпоху, когда на Западе искусство развивалось под знаком романтизма, с проявлениями его и в России, именно в России ренессансная классика достигает вершин, как в Высокое Возрождение в Италии. Вообще Ренессанс не просто классическая, а романтико-классическая эпоха, с обращением к античности и обозрением всей мировой культуры и созданием классического искусства по форме, а по содержанию нередко сугубо романтическому. Ренессанс - это высший синтез человеческой мысли и культуры во всех их проявлениях, но на классической основе.

Мы видели, как исследователи, приобщая к новоевропейским художественным направлениям русских художников, путались между классицизмом и романтизмом, между тем Орест Кипренский никакой не романтик, а классик, как Батюшков и Пушкин, которые романтическое содержание эпохи претворяют в классическую форму, как Рафаэль. И также Карл Брюллов никакой не классицист, а классик ярчайшей красочности, как Тициан. И Александр Иванов не романтик и не классицист, а классик с его открытием природы в ее первозданности и библейской мифологии наравне с древнегреческой, то есть мифа как такового.

«Библейские эскизы» Иванова, как и «Богоматерь с младенцем» Кипренского, воспринимаются в русле библейских историй художников эпохи Возрождения в Италии с их осовремениванием до портретов персонажей из современников, то есть миф воспроизводится как сиюминутная и вечно текущая жизнь. Такова эстетика Ренессанса вообще и русских художников в частности. И русский пейзаж зарождается в русле этой эстетики в творчестве Сильвестра Щедрина, волей его судьбы в Италии, природа которой им была воспринята как эстетика жизни и бытия.

Исследователи априори принимают С.Ф.Щедрина (1791 - 1830) за романтика, поскольку классицистом его уже нельзя выдать, но при этом им приходится постоянно оговариваться. К картине «Новый Рим. Замок св. Ангела» (1823 - 1825, варианты в ГРМ и ГТГ), находя в ней то, чего нет, типичного романтического противопоставления далекого - близкого, великого и будничного, старого и нового, пишут: «Однако оно лишено у Щедрина той тенденциозной, конфликтной аффектации, которая свойственна, например, пейзажам К.-Д.Фридриха, и представлено естественно и ненавязчиво, как гармоническая слитность, единство прошлого и настоящего, поэзии и правды».

Ничего от романтизма, классическая эстетика, как она проявилась и в творчестве Пушкина. Исследователь сознает это, но никак не может оторваться от романтизма. «Своеобразие Щедрина в том, что искомый романтиками, постоянно отодвигаемый в бесконечность и заведомо недостижимый идеал он нашел овеществленным в образах итальянской природы».

Пейзажи Щедрина, эти жемчужины, мировые шедевры русского искусства, и нельзя рассматривать в русле романтизма, или классицизма, как и творчество Кипренского, Карла Брюллова и Александра Иванова. Перед нами ренессансная классика. При этом следует заметить, при всем южном великолепии и богатстве историческими воспоминаниями природы Италии, здесь главное - именно эстетика русских художников, которые очень скоро откроют и природу России, ибо исходят от натуры, а не догм классицизма или грез романтизма, как доныне исследователи.

Пейзажи Щедрина с постоянными повторениями одних и тех же видов (успех был велик) тем исключительны, что он не копию делал, а всякий раз наново писал с натуры. Он не искал «заведомо недостижимый идеал» романтиков, чтобы найти его «овеществленным в образах итальянской природы». Он искал натуру, чем-то пленительную для него, и нашел бы ее и в России, если бы не ранняя смерть. Но русский пейзаж, как и портрет, неуловимо окутанный атмосферой эпохи Возрождения в Италии, хотя это была еще не осознанная атмосфера Ренессанса в России, был создан и сразу достиг классического совершенства.

Приведу высказывание другого исследователя, которая (это женщина) тоже исходит в оценке творчества родоначальника русского пейзажа от романтизма. «Щедрин отверг холодную рассудочность и сухость классицизма, но сохранил классическую ясность стиля и эллинское радостное и светлое отношение к природе. Он не принял романтического бунтарства и бури страстей, но как истинный романтик поставил вдохновение и «жизнь сердца» выше холодной игры ума. Щедрин не внес в свои картины социальных обличений, но его вдохновляли природа и жизнь, он правдиво писал то, что видел, - прекрасную солнечную южную природу и беспечную непринужденность итальянских бедняков. «Дурные погоды» и дурные страсти лежали вне интересов Щедрина, жизнь в его картинах прекрасна и радостна.

В творчестве Сильвестра Щедрина сильнее, чем у кого-либо из русских пейзажистов, проявилось светлое пушкинское начало - неомраченность, внутренняя свобода и поэтическая ясность отношения к миру».