Но, естественно, ненадолго. Хотя тем не менее теперь не было необходимости брать машину напрокат или заказывать билеты на поезд или самолет, а его командировка должна была закончиться раньше, чем закончится срок действия временных номеров для автомобиля.

При оформлении покупки он, согласно инструкции, назвался Андерсоном. Однако, делая это, он чувствовал себя не очень уютно. Чем реже он будет использовать это имя, тем легче ему остаться в тени. Но он уже успел оставить свой след в этом городе, хотя и незначительный — фамилия была довольно распространенной, — и даже эта мелочь могла сыграть роковую роль.

Выехав за пределы Ричмонда, Кущенко улыбнулся. Глядя на просторы фермерских земель, он чувствовал себя более спокойно. Этот ландшафт, в отличие от кварталов Ричмонда, напоминал ему Россию. Он не ощущал себя совсем чужим на этой земле. От мысли, что он сам себе хозяин, его переполнял бурный, чуть ли не первобытный восторг. Наслаждаясь свободой, он даже начал забывать о том, зачем он здесь и что ждет его впереди.

Кущенко включил радиоприемник и наугад крутанул ручку настройки. Оголтелый рок, хлынувший из динамиков, показался ему слишком несуразным по сравнению с елейным сортом этой музыки, разрешенным в СССР. Кущенко стало даже не по себе. Дикое завывание гитар и мощные пульсации ритм-барабанов были слишком примитивны для его вкуса, не привыкшего к американским хит-парадам.

Итак, настало время сделать следующий шаг на пути к намеченной цели.

Кущенко думал об этом с сожалением. Не потому, что он был не согласен с планами руководства, просто выполнение задания означало окончание американской сказки. Действительно, он не мог не восторгаться страной, где покупка автомобиля занимает всего час времени, а не десять лет ожидания своей очереди.

Следующий шаг... Затем еще и еще... Он двигался к цели. Он обязан был сделать это, хоть и находился в свободной стране.

Болан начинал нервничать. Более всего он ненавидел ожидание. Его собственная война была остановлена на неопределенный срок, а враги получили долгожданную передышку. Но злокачественная опухоль существовала. Воплощенная в лице КГБ, она жила и продолжала разъедать здоровую ткань организма, уничтожая клетки.

Теперь, ожидая Элбрайта, который должен был раздобыть данные контрразведки, Болан умирал от нетерпения. Инструменты, касающиеся его рода занятий, чистые и готовые к действию, лежали на низком столике гостиничного номера. Шагая по помещению, Болан, кажется, начинал даже слышать, как они ржавеют. Огромная энергия, сосредоточенная в четырех стенах, приобретала довольно взрывоопасную концентрацию и, кажется, приближалась к критической отметке. Чтобы хоть как-то снять напряжение, Болан выключил свет и опустился на кровать.

Вскоре нервное возбуждение превысило критическую точку и сменилось безграничным унынием. Болан попал в медленно вращающиеся жернова бюрократии, и его воля и терпение уже начали надламываться, превращаясь в серую муку отчаяния. А отчаяние было его злейшим врагом.

Потеря уверенности в себя делала его неосторожным, и это могло стоить ему жизни. Но, несмотря ни на что, он рвался в бой, изнывая от невозможности продолжать свою войну. Каждая минута ожидания была утеряна безвозвратно, в то время, как рак прогрессировал, вгрызаясь в тело Америки.

Болан допускал, что Элбрайту может понадобиться много времени, и надеялся, что тот не потратит его даром. Он нуждался в действиях, как наркоман жаждет спасительной дозы зелья. Хотя между такой самоотверженностью и одержимостью было тонкое различие, тем не менее его преданность идее в большинстве случаев принималась официальными кругами за манию, навязчивую идею, за безрассудное проявление животных инстинктов.

Поэтому Болан и состоял в черных списках многих организаций, преследовавших по сути те же цели, что и он сам.

Преданность. Некоторые из этих самодовольных идиотов были удовлетворены своим положением. Развалившись в кресле своего кабинета, они потягивали кофе, курили сигары и спокойно дожидались пенсии. Другие были просто тупицами и не могли себе представить, как крепко их руки связаны системой, которой они служили. Но наихудшими оказывались те, кто продавал свою преданность любому, заплатившему им побольше. К ним Болан не чувствовал ничего, кроме презрения.

Болан подозревал, что именно такой человек находился в центре всей этой головоломки и по взмаху его дирижерской палочки события принимали тот или иной оборот. Кто бы он ни был, его позиция была выбрана удачно: не слишком близко к месту действия, дабы не оказаться обнаруженным, и не слишком далеко, чтоб иметь возможность следить за происходящим. Пока что Болан не мог ничего с этим поделать, но в скором времени, когда ситуация прояснится, этот человек не проживет и дня.

Уж об этом-то он, Болан, позаботится лично.

Полумрак действовал усыпляюще — Болан медленно погружался в сон, продолжая тем не менее слышать все, что происходит за пределами его номера. Это удивительное свойство, присущее немногим, служило ему охраной.

Глухой стук был едва различим. Болан сравнил бы его с тем, который издает домашняя туфля, упавшая на пол в соседней комнате мотеля, или с хлопком автомобильной дверцы где-нибудь в двух кварталах отсюда. Но инстинкты никогда не подводили детектива. К тому же загадочность событий последних дней говорила о необходимости быть крайне осторожным. Болан медленно сел на кровати, стараясь угадать, откуда исходит этот странный звук.

Он неслышно соскользнул с постели, взял "Беретту" со столика и в одних носках прокрался ко входной двери. В этот момент послышался еще один глухой удар. Сомнений не было — эти звуки имели отношение к нему и ничего хорошего ему не обещали.

Тот, кто их издавал, старался делать это как можно тише. Болан на цыпочках подошел к окну и осторожно отодвинул край занавески.

За окном виднелась пустынная улица. Заходящее солнце окрашивало асфальт в густой оранжевый цвет. Вдоль тротуара выстроились несколько машин, но что происходило перед дверью, ему не было видно. Болан опустил занавеску и прислушался.

Тишина была просто оглушительной. Он вспомнил Вьетнам. Такая тишина обычно предшествовала жестокому бою. Казалось, все животные и растения в джунглях окаменели, даже ветер в такие минуты почему-то стихал. Но тишина казалась обманчивой — через мгновение начиналось нечто такое, что возникало впечатление, будто вся Преисподняя вырвалась на поверхность земли. Теперь же оставалось несколько минут до захода солнца, и кто-то, видимо, ждал этого момента, чтобы сделать то, за чем пришел...

У Болана напряглись нервы. Развязка приближалась, а он должен был просто сидеть и ждать. Раздался еще один тихий удар, на этот раз со стороны, обращенной во двор. Болан несколько минут колебался, потом направился в ту сторону. Ему очень не хотелось, чтобы незваные гости застали его посреди комнаты.

Слабое оранжевое пятно на занавеске темнело с каждой секундой. Решив, что необходимо либо немедленно что-то предпринимать, либо оставаться там, где он был, Болан неслышно пересек комнату, остановился у двери в ванную и прислушался. Ничего, кроме звука капающей из крана воды. Он осторожно открыл дверь и вошел в сырое помещение. В этот момент он услышал поскребывание со стороны окна ванной, и через секунду раздалось металлическое дребезжание наружной решетки, ударившейся о землю. Приглушенное ругательство и ответное "Тсс!" дали понять, что взломщиков было, по крайней мере, двое.

Теперь они безуспешно пытались поднять раму. Болан просунул руку под штору и осторожно откинул шпингалет, мешавший открыть окно. Затем он быстро выскользнул из ванной.

Детектив действовал быстро и четко. Нельзя было терять ни секунды. Он взял стул с металлическими ножками и подставил его под ручку двери ванной комнаты. Дверь открывалась вовнутрь и стул, зацепленный ручкой и упираюищйся в косяк, был хорошим препятствием. Убедившись, что стул продержится достаточное время, он схватил с полки "Большой Гром" и, сняв оружие с предохранителей, вложил оба пистолета в две симметричные кобуры. Даже в темноте пистолеты зловеще блеснули, как бы ухмыльнувшись при мысли о предстоящем развлечении.