- Одно плохо, - совсем помрачнел он. - Дорогущие падлы, аж жуть. И пока Сидор не доставит с Запада новое оборудование, так дальше и будет продолжаться. На коленке, кувалдой и с помощью какой-то матери много и дёшево снарядов не наделаешь.
- Всё, - хлопнул он себя ладонями по коленкам, подымаясь. - Главное я тебе сказал, а если что и забыл, потом вспомню. Действительно, пошли отсюда из этих мрачных подземелий. А то духи погибших здесь ящеров нам не дадут здесь спокойно поговорить.
Глава 12. Будни Легиона и всё что рядом...
Жизнь под выворотнем...
Если Тур дуа де Соха, или для своих Тур, или ещё короче - просто Соха думал, что сбежав с Чёрной речки от родного дядьки он обретёт здесь на озёрах свободу, или хотя бы почувствует себя самостоятельным вершителем собственной судьбы, то он здорово ошибся. Суровые реальности пограничных войск вдребезги разбили его чаяния.
Здешняя реальность оказалась столь сурова, что Тур быстро понял - быть под крылышком у родного дяди, даже если тот тебя и ненавидит, намного лучше, по крайней мере для сохранения здоровья, да и вообще, для самой жизни, чем быть простым легионером, хотя бы и сотником. Особенно в пограничном легионе. Да ещё и в таком как Чёрный - особом, отдельном, элитном и прочее-прочее-прочее.
Служить в Чёрном пограничном легионе, да быть в нём простым, самым обычным сотником, да ещё со знатной приставкой высокородного "дуа" к родовому имени Соха - хуже не придумаешь. И где - в Богом и людьми, да и самими ящерами забытых верховых предгорных озёрах и ржавых болотах пограничья, где даже на банальную приставку "де" к родовому имени, показывающую, что ты не один такой в роду, местные ублюдки посматривают косо.
Родовая приставка дуа - много давала её обладателю. Везде, кроме этих болот. Здесь она была ни к чему. Здесь она была опасна. Попробуешь выделиться - не поймут, убьют тишком, чтоб не выделялся. Потому и не надо высовываться.
Это ему сразу в штабе при переводе посоветовали убрать приставку Дуа и нигде о ней не упоминать. А то можно и не вернуться из рейда. И люди здесь будут ни при чём, свои тишком зарежут.
А вот потом, когда заработает признание своих боевых товарищей, если заработает, то можно случайно как бы и вспомнить о "дуа" - вот тогда и можешь упоминаться полным своим именем.
Знать бы об этом всём раньше, когда были ещё дядины связи и возможности, многое можно было б переиграть ещё в самом начале, когда только-только собрался уходить от дяди, и когда можно было ещё подобрать себе иное, более тёпленькое местечко.
- "Невероятно, - тяжёлые, неподъёмные мысли с трудом ворочались в, казалось, вымороженном навеки мозгу ящера. - Когда охотились за патрулями и схронами лесовиков на Чёрной реке никогда такого не было. А тут пара месяцев и в легионе нет ни одного ящера, в тайне не мечтавшего бы поскорей и, главное, бесследно исчёзнуть отсюда. И особенно чётко это видно по глазам раненых, отправляемых в тыл на равнину, на лечение. Молчат, а по глазам видно как радуются".
Воистину, день когда он решился уйти от своего дяди, стал самым чёрным, самым проклятым днём в его жизни.
А уж когда прибыл сюда на границу, в межозёрье, мечтая втайне перебежать на ту сторону и там, в пограничном городе Старый Ключ найти другого своего родного дядю, брата матери, для Тур дуа де Соха окончательно перечеркнул всю его прежнюю жизнь. Отрезав от прошлого, и ничего не дав в будущем.
Глупец, как он мог так легко попасться на такую дешёвую провокацию своего первого дядьки, дав согласие на этот перевод. Откажись, и ничего бы не было.
Ничего бы ЭТОГО не было!
Ни этих изнуряющих ночных маршей по зимним буреломам и бездонным болотам под покровом ночи, единственного времени, возможного для проникновение на занятые людьми земли. Ни этого унизительного понимания не было бы, что здесь он никто. Ни этого вечного, казалось впившегося глубоко в мозг чувства постоянного сосущего голода. Ни каждодневных похорон кого-нибудь из твоих боевых товарищей. Ни этого страшного чувства полной безысходности и чёткого понимания что ты следующий.
Ничего бы ЭТОГО не было!
Это там, на Чёрной речке он был что-то, даже сам по себе представляя собой молодого, крепкого, уже набравшегося опыта воина.
Здесь он был никто и звать его было никак. Потому как вдруг выяснилось что по своим умениям, которые прежде так высоко ценил и он, и его командиры, не говоря уж о товарищах, здесь он оказался пустое место. Здесь, в межозёрье, на болотах, эти его казарменные умения легко перебивались суровым опытом выживания местных ящеров в каждодневных стычках с егерями.
Здесь кругом была смерть.
И ещё. Никак не получалось ему дать весточку родному дяде на ту сторону границы, в Старый Ключ, что он здесь, что он его помнит, что не забыл родного дядю, что передаёт родственный привет от его родной сестры, и чтоб тот его вытащил с границы. Не получилось до сих пор, и уже стало окончательно ясно, что не получится никогда.
Граница была перекрыта намертво и сношения с той стороной не было. Все слухи, что болтали меж собой легионеры на Чёрной речке, что по озёрам можно свободно ходить туда-сюда, здесь, на месте, оказались пустым звуком. Если ТАМ что и было, на словах, ТУТ этого не было, на деле.
И здесь он понял полную бессмысленность своих прежних планов. Да ежели бы он и дал своему дяде весточку на ту сторону, то кто поручится, что его не зарежут по дороге в тот город эти страшные егеря и не менее страшные лесовики, которыми буквально кишит пограничный лес.
Хотя, в чём там между ними была разница, Тур откровенно не понимал. Что те, что эти, одинаково были страшны, и ими всеми буквально напичкан был каждый припорошенный снегом куст.
Каждую минуту нахождения в этих лесах, Туру казалось, что под любым снежным бугром этого проклятого леса сидит по тайному секрету и что из-под ближнего выворотня тебе в лицо обязательно смотрит чёрное зево смертоносного пневматического пулемёта.
Страшное дело! Никогда раньше Тур дуа де Соха не предполагал что обычный воздух может быть так страшен. Что так страшно будет стоять замерев в зимнем лесу, и затаив дыхание настороженно вслушиваться в окружающую тишину, страшась уловить слабый, едва слышимый шелест стравливаемого воздуха из неплотно закрученного вентиля газового баллона. Единственный посторонний звук, возможный в мёртвой тишине зимнего леса.
Оказывается нет ничего страшнее едва слышного шипения воздуха. И ещё страшнее потом, если сам успел упасть мордой в снег быстрее своего товарища, и с ужасом смотреть как его буквально пополам разрезает пулемётной очередью и два половинки бывшего только что живым твоего товарища медленно валятся от тебя по разные стороны.
А ещё бывает так - ноги ещё стоят, а верхняя часть туловища уже лежит на земле, словно бритвой срезанная. Жуть.
Видел он те пулемёты, что называется вживую. Захватили как-то по случаю парочку, вырезав неосторожный секрет. Да беда что пришлось испортить и бросить. До сих пор сердце от одних воспоминаний о том кровью обливается. Такой ценности лишиться.
И всё почему - по дурости замшелого руководства, решившего что им такого не надо. Нет возможности заправки газовых баллонов - значит оно им не надо. Выбросить! Бред! Огнестрел, мол, лучше. Дороже, да и с боеприпасами хуже, но зато нет таких неразрешимых проблем как с воздухом. И приказало было утопить ценный трофей в ближайшем болоте
Дурь несусветная. Нельзя использовать? Так это сейчас. А что если завтра попадётся тебе этот компрессор, что заправляет баллоны. И что? Тоже утопить? Потому как заправлять нечего?
Нет, Тур был не дурак. Прямой приказ руководства он выполнил. На глазах у всех утопил в ближайшем болоте неудобный трофей. А потом ночью тайком достал оттуда всё что сам же утопил и спрятал. С помощью верных товарищей то и достал. Есть у него теперь такие, появились.
