— Слава Богу, папа! А я-то подумала, что тебя арестовали и даже не разрешили попрощаться со мной и взять вещи.
Карл решил не рассказывать дочери о том, что его дело будут время от времени пересматривать и в любой момент его могут интернировать. Вместо этого он отложил вилку и буднично поинтересовался:
— А ты не хочешь сосисок с пюре? Любопытно, куда отправят Дэнни? Керри тебе этого не сказала?
Первые месяцы войны казались кошмаром. Керри так ничего и не узнала о Дэнни, зато Кейт была уверена, что Тоби еще в Англии. Он писал:
«Милая Кейт! Нас послали в какую-то чертову дыру. Здесь дьявольская стужа, можно замерзнуть, вдобавок дует ураганный ветер. Прошлой ночью ветром сорвало с креплений два самолета. Нам постоянно приходится скалывать лед и счищать грязь с машин. В общем, дела обстоят паршиво».
Для Кейт было важно одно: Тоби жив и здоров.
В январе он сообщил ей, что скоро будет переведен в 54-ю эскадрилью в Хорнчерч, графство Эссекс. Это была его хорошая новость. Плохая же заключалась в том, что недавно у деда случился сердечный приступ. Хотя домашний врач и полагал, что здоровье старика вне опасности, Тоби не рискнул бы сейчас оповещать его об их намерении пожениться, как они собирались сделать.
Кейт восприняла эту новость со смешанным чувством. После разговора с отцом она настроилась на встречу с мистером Харви. Но теперь знакомство откладывалось из-за его плохого самочувствия, и для волнений больше не было оснований. В конце концов, рассуждала она, со свадьбой можно повременить, ведь отца не интернируют, а значит, у него не будет повода тревожиться о дочери, оставшейся в одиночестве в измученном войной Лондоне.
Кейт было жаль Тоби, переживающего за дедушку, и самого мистера Харви, здоровье которого наверняка подорвало беспокойство за внука. В целом же она отнеслись к этому известию спокойно. Ей хватало и своих ежедневных забот, так что бессонницей из-за сердечного приступа Харви-старшего она страдать не стала.
С тех пор как ее отца столь поспешно освободили от обязанностей капитана местной крикетной команды, Кейт перестала здороваться с членами правления клуба, в том числе и со старыми знакомыми — мистером Ниббсом и свекром Керри, Дэниелом Коллинзом.
Сообразив наконец, что это их не задевает — они просто не замечают ее, Кейт была потрясена. Холодное безразличие этих людей оскорбило ее, хотя она сама решила прекратить с ними дружеские отношения. Неужели соседи и ее считают немецкой шпионкой? В это трудно было поверить, и Кейт отбросила нелепое предположение. Пересмотреть свою точку зрения ее вскоре вынудила Керри.
Солнечным февральским утром Кейт увидела ее, необычно бледную, на своем крыльце. Пряди курчавых волос выбивались из-под шерстяного платка. Тепло укутанная Роза спала за домом в детской коляске. Голос Керри звенел.
— Нужно поговорить!
— Что-нибудь с Дэнни? Проходи в дом!
Керри развязала узелок на подбородке и стянула платок.
— Нет, речь не о нем, хотя я до сих пор не знаю, где его там, во Франции, черти носят. Я хотела поговорить с тобой о другом, только не знаю, с чего начать…
Подруги прошли на кухню. Видя, что Керри чем-то расстроена, Кейт предложила:
— Я поставлю чайник. А Роза не простудится? Еще холодно, хотя солнце и припекает.
Керри потупилась и устало села за стол. Помолчав, она тяжело вздохнула и, глядя куда-то в угол, нехотя сказала:
— Она тепло одета, а где стоит коляска, там не дует.
Наступила томительная пауза. Кейт налила воды в чайник и поставила его на плиту.
— Если с Дэнни ничего не случилось, то какая же у тебя новость? Не очень плохая, надеюсь?
Бледное как мел лицо Керри так напряглось, что она стала похожа на тридцатилетнюю женщину.
— Мама, папа, бабушка и Кристина вчера устроили семейный совет, — с трудом выдавила она. — Мне велено передать тебе, чтобы ты к нам больше не приходила.
— К вам в дом? — переспросила Кейт, не понимая. Как это не приходить к ним в дом? Кейт считала его почти своим, она то и дело забегала к Керри, с тех пор как научилась ходить. — Что стряслось? Заболела бабушка? Или…
Керри тряхнула головой, и длинная прядь густых черных волос упала ей на глаза. Она откинула ее красной от постоянной стирки пеленок рукой и с болью в кошачьих глазах вымолвила:
— Бабушка здорова, слава Богу. Все из-за этой проклятой войны… Сама знаешь, как поступают немцы сейчас с поляками, чехами и другими людьми.
Голос у нее окончательно сел.
Кейт застыла возле плиты в тягостном ожидании. Что еще наговорит ей лучшая подруга?
Из неплотно закрытого крана в раковину капала вода.
— Кристина познакомилась со многими беженцами, — теребя платок в руках, продолжала Керри, так и не сняв застегнутое на все пуговицы темно-коричневое пальто. — Они рассказывают невероятные истории! Одна полька, подружка Кристины, поведала моим родителям, что в ее деревне гестаповцы согнали всех учителей в школу, подожгли ее и наблюдали, как дом горит вместе с людьми, а сами пили и хохотали, пока на месте пожара не остались угли. Маму стошнило, а папа сказал, что немцы — ненормальные извращенцы и он больше не станет с ними разговаривать до конца своих дней,
— И с моим отцом в том числе? — с трудом произнесла Кейт, проглотив подступивший ком.
— Да, — кивнула Кейт. — Разве твой отец не говорил тебе, что вчера они встретились на улице и мой папа высказал ему все, что думает?
— Нет, — покачала головой Кейт, чувствуя желание наклониться к раковине и сделать то, что сделала Мириам, услышав страшный рассказ беженки из Польши. Чайник на плите начал выпускать пар, но она этого не заметила. Она гадала, что еще скрывает от нее отец и кто следующий из соседей последует примеру Дженнингсов.
— А что думаешь обо всем ты, Керри? — взяв себя в руки, спросила Кейт. — Ты согласна с родителями, бабушкой и Кристиной? Мой папа, по-твоему, тоже ненормальный садист, способный жечь людей заживо?
Керри вздрогнула, словно бы Кейт ударила ее по лицу, и, вскочив со стула, срывающимся голосом воскликнула:
— Нет! Разумеется, нет! Мои родители и бабушка тоже так не думают. Но они не знают, как реагировать на происходящее. Неужели ты не понимаешь, что трудно дружить с немцами после всего, что очевидцы наговорили об их зверствах? С этим нельзя смириться, и ты, Кейт, не должна винить за это моих родных.
Чайник уже плевался струями пара, целые облака устремлялись к потолку кухни. Кейт повернулась спиной к Керри и, надев рукавицу, сшитую ею еще в начальной школе на уроках кройки и шитья, сняла, чайник с конфорки.
Керри тоже выпустила пар, и голос ее теперь звучал глухо и тихо.
— Твой отец двадцать лет живет с нами бок о бок, и, разумеется, никто не считает его нацистом или шпионом. Однако он немец! И люди не знают, как теперь им себя с ним вести.
— Я тоже наполовину немка, — заметила Кейт, заваривая чай. — И твоя семья наверняка не сможет с этим примириться.
— Оставь чайник в покое, Кейт, — едва слышно сказала Керри. — Пожалуй, я пойду…
Кейт кивнула: ей самой уже расхотелось пить чай — она с удовольствием выпила бы сейчас виски.
Керри вышла из дома, и Кейт увидела из окна, как она покатила коляску обратно, в дальний конец площади. Немного постояв в задумчивости, Кейт надела пальто ярко-вишневого цвета, обмотала горло шарфом, нахлобучила берет и выскочила из дома.
Ей пронзительно недоставало всего того, из чего складывался окружающий ее мир: дружелюбия соседей, которое она считала чем-то естественным, возможности погулять с Бонзо, обмена приветствиями при встречах с Ниббсом или Коллинзом. Все это теперь стремительно исчезало, уходило в небытие.
Оказавшись на вересковой пустоши, Кейт побрела через нее по диагонали, без какой-либо определенной цели, просто чтобы не оставаться на месте. Вот уже полгода Великобритания воевала с Германией, тысячи людей исчезли без вести, многие — навсегда, и рассудок подсказывал Кейт, что их с отцом личные проблемы ничтожны в сравнении со страданиями миллионов солдат и прочих граждан Европы. Но от этого шок и боль не ослабевали.
