Он пытался ускорить процесс установления взаимопонимания сначала своими поступками, потом словами. Когда нервная система дикого рукаса несколько успокоилась благодаря исчезновению угрозы неминуемой пытки или смерти, появилась известная степень доверия. Затем появилась речь. Часть словаря Ревущего Камня умерла вместе с рукасом Открывателя Пещер. Но кое-что удержалось, а кое-что запомнилось вновь, когда на некоторое время крылос единства был заменен вторым рукасом. Дикий рукас страшно сопротивлялся этому. Выяснилось, что его культура рассматривает хииш из трех частей, где две части одинаковы, как своего рода извращение, но выбора-то у него не было. Контакт нейронов, а также кровеносных сосудов происходил автоматически когда «щупальца» соединялись. Флэндри пустил весь свой талант лингвиста, проведя эту комбинацию через множество речевых упражнений. Получив толчок науки, свойственная дидонцам способность к адаптации дала быстрые положительные результаты.

К тому времени, когда отряд преодолел перевалы и вышел на западный склон гор, Флэндри уже мог беседовать с разумом, который он, можно сказать, создал лично.

Это новое единство явно не слишком нравилось самому себе. Названием, которое принял, хииш, скорее в силу частого употребления, нежели по согласованному выбору, было хрюканье, по словам Кэтрин, переводившееся как «Исполненный Печали». С этим хиишем Кэтрин возилась мало. Ей, во-первых, мешало эмоциональное напряжение, а во-вторых, общая накопившаяся усталость. Это вполне устраивало Доминика. Разговаривая с Исполненным Печали один на один, если не считать часового, который ровно ничего из их разговора не понимал, Флэндри мог использовать в своих интересах и частичную амнезию, и затаенный гнев рукаса, чтобы сделать из дидонца то, что ему хотелось.

— Ты должен мне верно служить, — повторял он снова и снова. — Возможно, нам предстоит бой, и тогда тебе придется заменить собой тот хииш, которого не станет. Никому не верь и не повинуйся, кроме меня. Я один могу освободить тебя потом, освободить с богатыми дарами для тебя и для твоей общины. У меня тоже есть враги, даже среди моих подчиненных.

Флэндри мог бы сочинить куда более сложную и похожую на правду байку, если бы она потребовалась. Но он быстро обнаружил, что в этом нет нужды и что, напротив, чрезмерная сложность была бы даже вредна. Исполненный Печали был куда менее умен и далеко не так любознателен, как Открыватель Пещер. Для хииша все люди были фигурами сверхъестественными. Флэндри, который, ясное дело, был их вождем и который играл роль повивальной бабки и учителя для пробудившегося сознания хииша, являлся средоточием маны. Какие-то обрывки воспоминаний о том, что рассказывали Флэндри и Кэтрин Открывателю Пещер, подкрепляли сегодняшние слова капитана о конфликте среди Высших Сил. Мозг прежнего рукаса — самый развитый из трех частей хииша — добавил свой менталитет к личности Исполненного Печали, чью подозрительность в отношении остальных ногасов, рукасов и крылосов в отряде Доминика ни в коей мере не собирался ослаблять.

Когда они добрались до предгорий, Исполненный Печали стал слепым орудием в руках Флэндри. Под влиянием ногаса и крылоса дидонец всерьез готовился принять участие в грядущих приключениях на службе у человека.

Как он использует этот инструмент, Доминик еще не знал, как не знал и того, будет ли он его применять вообще. Все зависит от той ситуации, которая сложится к концу похода.

Однажды вечером Кэтрин отозвала Флэндри в сторону. Влажная жара и густые переплетения ветвей окружали их, отгораживая от мира. Однако местность здесь была гораздо плодороднее, и кости дидонцев быстро покрывались новым слоем жирка. Они с Кэтрин стояли в зарослях камыша, стеной отделявшего их от остальных, и пристально всматривались друг в друга.

— Почему мы теперь никогда не говорим наедине, Доминик? — спросила она. Ее взгляд был серьезен, а руки сжали обе его ладони.

Он пожал, плечами:

— Слишком много дел.

— Нет, тут что-то другое. Мы не осмеливаемся. Каждый раз, когда я вижу вас, я думаю о… Кроме Хью, вы единственный человек на свете, которого я ни за что не хотела бы обидеть.

— После Хью, значит.

— Вы же возвращаете мне его! Никакой Бог не смог бы сделать больше, чем вы!

— Из этого я делаю вывод, — сказал он, сжимая зубы, — что вы не переменили своего решения в том, что касается нас?

— Нет. Но вы заставили меня желать этого. Но… ах, мне так жаль… Я так надеюсь, что вы найдете себе наконец нужную вам женщину.

— Уже нашел, — ответил он.

Она поморщилась. Только тогда он понял, что с такой силой сжимает ее руки, что Кэтрин с трудом удерживается от стона, и тут же ослабил хватку.

— Кэтрин, любимая, мы уже вышли на финишную прямую, но мое предложение все еще в силе. Мы с тобой… отсюда и до Порт-Фредериксена… а потом я перехожу на вашу сторону.

— Это недостойно вас, — ответила она, бледнея.

— Я это знаю, — ощерился он. — Обыкновенная измена. Но за тебя я продам и душу. Впрочем, она и без того — твоя.

— Как вы смеете произносить такие слова… измена? — воскликнула Кэтрин, как будто он ее ударил.

— Еще как смею! Измена, измена, измена! Слышите? А ваш мятеж не только зло, он еще и глупость! Вы…

Она вырвалась из его рук и убежала. Он долго стоял в одиночестве — пока тьма не укутала его. «Ну, Флэндри, — подумал он, — и как это ты посмел когда-то предположить, что весь космос создан специально для твоих развлечений?»

После этого Кэтрин не то чтобы избегала его. В их положении такое было бы просто невозможно. Да, пожалуй, она к этому не очень и стремилась. Напротив, она часто улыбалась ему с застенчивостью, которая глубоко ранила его, а когда им случалось о чем-то заговорить, в ее голосе звучала теплота. Он старался отвечать ей тем же. Но теперь они никогда не оставались наедине.

А спутники их были вполне довольны таким исходом. Они прямо вились вокруг Кэтрин при каждом удобном случае — плоская равнина создавала для этого массу возможностей. Нет сомнения, Кэтрин в глубине души искренне сожалела, что обидела Флэндри, но что она могла сделать, если с каждым километром, пройденным на запад, в ней поднималась радость, которая вырываясь наружу смехом, изяществом жестов, готовностью с охотой отозваться на каждое доброе слово. Хэвлок с легкостью выяснил у нее все, что она знала об энейской базе, причем она даже не заподозрила, зачем ему нужны эти сведения.

— Черт побери, мне просто отвратительно использовать ее таким образом, — сказал тот своему командиру, оставшись с ним наедине и докладывая о результатах разговора.

— Вы делаете это ради ее собственного счастливого будущего, — ответил Флэндри.

— Ничего себе возмещение за ту жестокость и предательство, с которыми ей пришлось встретиться в прошлом!

— А возможно, придется и в будущем. Да, но тем не менее… Том, мы же только собираем информацию. А будем ли мы действовать на ее основе, зависит исключительно от того, какова будет обстановка, которая сложится в Порт-Фредериксене к моменту нашего прихода. Я уже говорил вам, что не собираюсь пытаться совершить невозможное. Вполне вероятно, что мы спокойно отдадимся в руки властей.

— А если нет, то…

— Тогда мы постараемся нанести этой с самого начала обреченной затее такой удар, чтобы она рухнула чуть пораньше, что даст нам возможность спасти какое-то количество жизней. И мы очень постараемся, чтобы среди этих жизней была и жизнь Кэтрин. — Флэндри хлопнул мичмана по спине. — Не вешай нос, сынок! Все это, так сказать, образные выражения. Я был бы большим дураком, чем есть на самом деле, если бы имел в виду именно это. И тем не менее не вешай нос, сынок. Помни о девушке, которая ждет тебя.

Хэвлок ухмыльнулся и удалился, расправив плечи. Флэндри остался один. «Для меня никогда не найдется нужной девушки, — думал, он, — если Хью Мак-Кормак не будет столь любезен и не нарвется на пулю. Может быть, тогда… А не смогу ли я это как-нибудь сорганизовать? Но если она о том узнает… А мог бы я? Да нет, все это всего лишь пустые мечтания… Однако если предположить, что случай подвернулся… Мог бы? По чести говоря, не знаю».