Дверь их комнаты всегда была открыта, и Дима ждал, когда пройдет по коридору Вика, а она, шествуя мимо, всегда оборачивалась, махала ему рукой и кричала низким, грудным голосом:
- А-а, Димочка! Привет холостякам! На свадьбу скоро пригласишь?
Дима в ответ лишь усмехался. «Ишь ты, на свадьбу». Об этом он пока не думал. Привычно тянулся к пластмассовому стакану с карандашами, брал карандаш, постукивал им по столу, и опять усмехался. «Ха, свадьба». А мысленно виделась Вика: крепконогая, веселая, с массивным узлом волос на затылке, и ему хотелось растрепать этот узел, рассыпать, а Вику притянуть к себе, прижать и целовать ее слишком большие губы, ее волосы, лицо, которое так розово сияет. Но думалось об этом невсерьез. Он думал: «вот если бы…», не веря, что это «если бы» когда-нибудь станет фактом. Сам он ничего не добивался. И ничего бы не было, не встреть он ее однажды летом в тире.
В тире бывать он любил, ходил туда по субботам. И вздрогнул от неожиданности, когда, как-то раз, проталкиваясь к приступке с ружьями, налетел на нее. В тесноте они оказались рядом… А потом гуляли по парку, крутились на цепных каруселях, катались на лодке, и Вика без конца сосала мороженое, которое он покупал ей.
Троллейбус качнулся, остановился. Дмитрий Юрьевич взглянул в окно: нет, еще не та остановка.
Тогда, в свои двадцать, ни над чем Дима не задумывался. И лишь позднее мелькнула догадка: а может, она нарочно вечно попадалась ему на глаза в те дни? И в тире тогда?.. Видно, не такая уж она простушка, какой кажется. Да и любил ли он ее вообще? Все вышло быстро и просто, очень уж просто. Дурман какой-то. Мало-помалу выяснилось, что говорить им друг с другом почти не о чем. Вот вяжет она действительно ловко, и мастерица вышивать на кофтах розочки. Но не будешь же обсуждать это каждый день… А вышивает красиво, ничего не скажешь. Воткнет в материал иголку, потом этак намотает на острие нитку, и продернет ее вперед. А на нитке такая колбаска получится. Тут она эту колбаску замотает полубубликом и закрепит нитку. Вот и лепесток. Кроме умелой вязки и вышивки, жена еще и готовит прекрасно, что немаловажно в семейной жизни. К тому же, она может часами говорить о том, что сегодня «выбросили» в Гумме или «дают» в гастрономе. С ней не соскучишься…
Плотная, в халате, с мотком волос на затылке, хозяйственная. Таких хозяек Лиза называет колотилками. А впрочем, таких ли? Нет, тут Лиза, скорее всего, не права. Вика-то как раз все эти домашние дела выполняет с удовольствием. А вот Лиза, резковато-деловая, всегда в одной и той же серой блузке, с усталым лицом, – вот она, пожалуй, больше напоминает «колотилку». Целый день гудит на электромашинке. И дома дел хватает.
Зато с Лизой он может болтать обо всем. И общие темы откуда-то берутся. Да она сама приходит к нему со всеми вестями-новостями, с рассказами и вопросами. К примеру - она ни за что не будет печатать текст, ей непонятный. Ну что ж, почему не разъяснить? С удовольствием. Ах, насчет скважин что-то неясно? Ладно. Но сначала давай поговорим вот о чем… Поговорим о жизни. Вот, ответь, почему ты такая умученная сегодня пришла? А ведь еще утро. Да и у меня, знаешь…
Она усмехается уголком рта, уводит взгляд в сторону.
- Да так как-то все, вчера вот сын…
Она замолкает. И некоторое время они сидят молча. Потом заговорит сразу вдруг упавшим, тусклым голосом:
- Сын вот вчера обругал меня по матушке. Пошла ты, говорит… Правда, повод был совсем особенный. Я сама виновата… Но…
Телефон перебивает ее. Он берет трубку, но и разговаривая по делу, огорченно глядит на погрустневшее Лизино лицо.
Впрочем, долго им беседовать не приходится. Работы у нее полно: в управлении всего одна машинистка. Одна – на три отдела. И, кстати, он, заместитель начальника, загружает ее больше всех. Печатает она к тому же и его диссертацию в свободное время. Он знает, Лиза никогда не откажет. Иногда ему кажется, не нарочно ли он обхаживает ее, чтобы «использовать в своих интересах?» Ну нет, это не так. Когда он устает, то идет к ней в отдел. Она стучит на машинке, утомленная и сосредоточенная. Он слышал – у нее опять какие-то неприятности с сыном. Какие? Она не скажет. Деловито, как-то по своему отшутится.
Вчера вот так проговорили они с Лизой целый час, не меньше. Потом он вышел. Вернулся – телефон министра трещит. Белый, без диска, телефон охрип совсем. Дмитрий берет трубку, а министр ему:
- Тебе что, мой телефон не нужен? Чего не подходишь?
- Сергей Хасанович, я только что вошел, меня не было.
- То-то же, а то, смотри, возьму и срежу аппарат.
- Что вы, Сергей Хасанович, не срезайте!
- А почему из трубки табаком несет? Дымите там без конца? Ну, ты вот что, давай пройдись по показателям и сделай мне отчет по форме ЕК-12…
Да, дымил он вовсю, чтобы как-то оправдать свои беседы с Лизой в коридоре у окна. Впрочем, курил он только так, для вида. Лиза курила много, по-настоящему. Как-то он сказал ей, что вредно так много курить на работе. И без того душно в помещении. «А, пустяк! – ответила Лиза. – Все равно уволюсь. Надоело. Не могу так…» - «Как – уволюсь?» - испугался он. Она промолчала.
Троллейбус тряхнуло.
- Граждане, не забывайте оплачивать… Следующая остановка…
Мимо многолюдных улиц, магазинов, кинотеатров катит троллейбус. А на тротуаре сидит серый котенок. Глядит на троллейбус с таким понимающим видом. Ишь, цуцик… Вот такой же самый как-то странно вмешался в их жизнь. Все из-за котенка началось. Глупо все вышло.
Утром он проводил мать не поезд – уезжала в санаторий. И на работе пригласил Вику к себе. Они обедали в одном кафе. Последнее время все чаще оказывались за одним столиком… Вот он и пригласил Вику к себе.
К ее приходу он все приготовил: вымыл пол на кухне, достал из шкафа крахмальную, пахнущую прачечной скатерть. Поставил на стол вино и фрукты. Для храбрости хватил немного заранее. А потом пришла она и принесла с собой котенка. Зачем ей котенок? Просто увидела на улице, понравился, и принесла? А он не знал, что сказать ей, о чем вообще говорить. Наверно, и захмелел малость. Наверно, котенок почувствовал это, потому и цапнул. Может, он принялся теребить котенка, гладить, а тот цапнул. Вика расхохоталась. А его тогда зло взяло… Вообще-то, его трудно было разозлить. А вот тогда разозлился. Взял котенка за шкирку и вынес за дверь. В коридор. Вика обиделась и стала собираться домой. Хлопнула дверью, ушла. И котенка этого унесла с собой. Неделю не звонила, а потом вообще пошла в отпуск.
Граждане! Машина дальше не пойдет, просьба выйти.
Люди сначала медлят, ожидая чего-то, - каждый надеется: «А может, еще пойдет?» Потом протискиваются к выходу, ворча и спрашивая:
- А что случилось-то, не знаете? Авария?
- Да нет, делегацию встречаем.
- Так вчера же ведь встречали…
- Вчера провожали, другую…
Все вышли, кроме самых недоверчивых – те остались на местах.
Дмитрий Юрьевич заспешил по тротуару налево, свернул за угол большого блочного дома, перешел по подземке на другую улицу и вскочил в подоспевший как раз автобус. За окном замелькали коробки панельных домов. Он опаздывал на службу. Злился и, чтобы отвлечься от беспокойных мыслей, стал вспоминать о приятном. Как в детстве катался на карусели, как вчера вошла Лиза в его кабинет и захлопала форточка от сквозняка…
- Ой! – сказала Лиза и небрежно, с иронией пожала плечом. На миг остановилась: в одной руке - тоненькая пачка испечатанных листов, другая неприкаянно повисла… Неуверенность, надежда на ее лице. Дмитрий Юрьевич так это и понял, ему вдруг стало не по себе. Отвернулся. А Лиза? Он не видел – почувствовал, как у нее дрогнула нижняя губа, как, словно подавив в себе что-то, с наигранной легкостью подцепила ногой – на ней сияли новые черные лакировки – ножку стула, шумно двинула его к столу, и расслабленно опустилась на стул. Откинулась на спинку, свесила голову набок. Он обернулся, перед ним была лишь Лизина прическа: густо начесанные волосы… На столе лежала работа, и она локтем чуть придвинула к нему листы.
