Когда она вышла, его темно-синий «Бентли» уже стоял возле подъезда, дверца распахнута, Вадим прохаживался рядом. Увидев ее, замер, на лице отразилось восхищение. Она на миг остановилась на крыльце, лучезарно улыбаясь, и медленно спустилась по ступенькам.

Катя удобно откинулась на сиденье. Вадим обошел машину и сел за руль.

- Знаешь, - сказал он, когда «Бентли» выехал со двора и свернул на дорогу, - у меня в позапрошлом году погибли жена и сын. Автокатастрофа. Хотя этого не должно было случиться – она прекрасно водила. Сама была за рулем.

- Кошмар! - ужаснулась Катя.

Он замолчал, прикуривая. Катя принялась рассматривать машины, застывшие на светофоре.

- Со мной тоже вечно что-то случается, - призналась она. – Вот сколько я себя помню, без конца что-нибудь происходит. В детстве я так хотела стать солдатом, что однажды, когда мы с папой были на рыбалке, я надела себе на голову металлическое ведерко, и для верности закрепила под подбородком ручкой. Ну, типа, я такой вот солдат в красивой новой каске. Правда, я ничего не видела, кроме своих сандалий, но я все равно была страшно довольна своей выдумкой. И металлически-гулко спросила у папы, закидывающего донки, возьмут ли меня теперь в армию. Папа сперва молчал, а потом сказал очень плохое слово, означающее, что рыбалке пришел конец, и стал стаскивать с меня ведро. Тогда-то я и испытала на себе все тяготы военной жизни: ведро то жутко врезалось ручкой мне в подбородок, когда папа тянул его вверх, то натягивалось на голову и сжимало мой глупую детскую головку при попытках освободиться. Папа грозился отрезать мне голову. «Потому что все равно с такими дурными мозгами, - ругался папа, стараясь разделить нас с ведром, - тебе нормальной жизни не будет». Мою голову, папину рыбалку и Советскую армию спас проезжающий мимо автомобиль. В багажнике у шофера нашлись пассатижи.

Папа ловко разогнул ими крепление ведерной ручки и освободил меня. А потом долго хохотал.

- Да, нескучным ты была ребенком, - смеясь, ответил Вадим.

Сашка не мог вырвать из души эту боль, это потрясение. Он так и жил с этим, хотя минуло уже много лет, но годы текли, словно вода из сломанного крана. А картинки все прокручивались, как в слайд-шоу, снова и снова, и спасала лишь водка… Но только на время…

Он влюбился в Катю еще в школе, разом, безоглядно, словно его оглушили. Просто увидел на перемене эту девочку, она была в седьмом, он – в девятом. После уроков шел за ней, она – в куче подружек, болтала и хихикала. Оказалось, что живет она в его доме. И как он не замечал ее раньше? Может, потому, что мелкая была, ведь он старше на целых два года!

Любил издали, но все же ему удалось внедриться в число ее постоянных приятелей. Помогал ей готовиться к выпускным. Катя с ним не церемонилась. Общались по-соседски. Он, Настька, еще две-три подружки - их число варьировалось.

Когда вернулся из армии, у нее уже был жених. Сообщила об этом Настька, и у него с грохотом обрушилось сердце. Но надежда тлела. И он не позволил себе отчаяться. Ведь он же мужик, десантник! В армии был одним из лучших! Она должна это почувствовать, понять, оценить! Запомнился тот вечер, Восьмое Марта, кажется, праздничный стол, Катина мама разрезает торт, и тот поцелуй – у него аж душа перевернулась, уронил чашку и облился горячим чаем. Все бросились его вытирать… А Настя шепнула ему, что Катя выходит замуж. Он сам хотел сделать ей предложение, но не знал, как. Пригласить в ресторан и положить кольцо в бокал с шампанским, как в кино? А вдруг она поднимет его на смех? И пока раздумывал, опоздал.

Вот тогда он впервые напился. А потом опрометью женился на первой встречной. Ей оказалась Лана. Ну, и нахлебался он с ней! Вскоре родилась Леночка. Ланка ему спуску не давала. Держала в ежовых рукавицах. А потом она его предала. Это было уже в 2001-ом. Развелась через суд. Потом, в очередной раз, обманула его, и отчалила с Леночкой в Америку. Потом написала ему, что прекрасно устроилась, вышла замуж. Сообщила, что мужа она еще раньше нашла, до развода еще, через брачное агентство. Это был второй удар ниже пояса. К Ланке он уже успел прикипеть, и очень любил дочку. Леночка писала ему все реже, ее захватила новая, заграничная жизнь. Потом письма прекратились. На его звонки они отвечали односложно, кратко, а переписку он не вел – от обиды, разочарования, внутренней боли.

Ланка, почему она с ним так, за что? Она ведь так много о себе ему рассказывала, просто выговаривалась, выплескивала все, накопившееся за жизнь, и он многое о ней знал. И прощал.

Но его любовь к Кате была совсем другая, надрывная, колкая, как шип в сердце.

Катин жених оказался блефом. Но Сашка уже был несвободен.

И сейчас, чтобы не думать о Кате и ее очередном дружке, он стал вспоминать свою жизнь с Ланой…

Как же она однажды обидела его ни за что, Ланка. А ведь он все для нее делал. От злости ее глаза сузились и потемнели, лицо покрылось багровыми пятнами.

- Гад, подлец! – выкрикивала она, голос срывался, и слова раскатывались мелкими горошинками кашля.

- Да ты что, успокойся, шальная! – растерянно увещевал он жену.

Ему неловко было перед приятелем, которого он пригласил, поздновато, правда, к себе домой, обидно за такой ураган ненависти, обрушившийся на него, в общем-то, незаслуженно.

Правда, в последние годы Ланка нередко накатывала на него, и он уже устал от скандалов, которые она учиняла ему по всяким пустяковым поводам. Ну, да, он выпивал, порой слишком, и что?

Да, было. Но сейчас, после примирения, после подарков ей и Леночке, после всего…

Тут он рассвирепел.

- Ну, ты, потише! С-стерва!

Не помня себя, он ударил ее наотмашь по лицу.

Лана опрокинулась на обеденный стол, посуда со звоном посыпалась на пол.

В спальне заплакала Леночка.

Приятель схватил его за руки, Саша вырывался, его волокли к двери.

Опомнился он только на улице.

Сашка не был сильно пьян, а сейчас и тот хмель вылетел, который остался от водки, когда обмывали «халтуру». Для нее же, стервы, старался! За что она с ним так, за что… Ради нее он после работы пошел приспосабливать стеллажи, будь они неладны, в квартире какого-то работника издательства. Вот это квартирка так квартирка! Игрушка! И чего там только нет! Ковры, вазы индийские, а книг-то, книг! Хозяин поблагодарил и рассчитался.

Мутило от сегодняшнего дня.

- Все, пришли, - объявил приятель и распахнул дверь своего подъезда. – Заходи, Сашок. Да не мучайся ты, чего уж, бабы, они все такие. Сейчас выпьем по рюмашке коньячку, у меня армянский…

Так они просидели до утра.

* * *

Лана тоже не спала, плакала и металась от злости и бессилия. Утром, быстро подкрасившись, помчалась на работу.

На этот раз дежурство было спокойное. Лана сидела, подперев ладонью щеку, смотрела на провисающую сбоку казенную штору на большом окне… Разве так вешают? Она вспомнила, как выбирала шторы для дома, как радостно украшала ими квартиру. Слезла со стремянки за крючками, и ахнула: в комнате ни одного стула! Где они?.. А вон в уголочке все шесть тонконогих стульев, сваленные на бок, громоздятся горкой, сверху наброшено одеяло. Все это увенчивает большой чайник. Возле этого сооружения важно прохаживается Леночка.

- Что за беспорядок!

Пирамида с грохотом развалилась. Леночка обиделась и отчаянно заплакала.

- Это же вулкан, мама! – захлебывалась она. – Как ты не понимаешь! Это вулкан Камчатский! Он горячий и в нем лава! А ты хватаешься! Уходи скорее, сейчас вся сгоришь, сгоришь на совсем!

Пришлось Лане вернуть стул на место и включиться в игру.

Вчера она в истерике позвонила маме, и та с утра забрала Леночку, еще сонную, на дачу, посоветовав Лане поскорее развестись «с этим своим алкашом».

Так она и сидела в диспетчерской, погруженная в свои невеселые мысли.