- Володька, лопнешь, пол литра молока хватил. Можно, закурю?

- Тогда я пошел. Молоко с табачным дымом, ты же знаешь, я не перевариваю.

Какая-то пятнистая кошка потерлась о ножку стола. Девушка нагнулась и погладила ее.

- А я, может, кошек и собак не перевариваю.

- А сама гладишь.

- Володька, скажи, по-честному, ты псих?

- Ты ведь ненормальный, да?

- Нет, это не так, - сухо ответил парень. Он был не просто долговязый, как сейчас разглядел Саша, а извилисто-нескладный. Весь он окаменело изогнулся над столиком, как гигантский басовый ключ. Да и черная жестко-курчавая огромная башка его напоминала какого-то демонического маэстро типа Листа и Паганини.

- Это не так, - без выражения повторил студент.

- А почему ты тогда не пьешь и не куришь?

- Это вредно.

- А стихи пишешь зачем?

- Полезно для умственного развития.

- А домового зачем видел?

- Для развития воображения. И еще, я зарядку по утрам делаю.

- А жениться тебе можно?

Саша вспомнил, что Леночка тоже любит сказки про домовых и леших.

- Так можно тебе жениться?

- Да, конечно.

- Тогда, давай поженимся.

- Ну, наконец-то ты мне сделала предложение, - радостно сказал парень. – Долго же ты раскачивалась.

- Да почему я, а не ты?

- Ну, так я же застенчивый, - ответил парень.

- Что-то незаметно.

- У меня это в скрытой форме.

Дослушать не пришлось: он глянул на часы и метнулся вниз. Оттуда – на перрон. Состав, судя по густой толпе встречающих, был уже где-то на подходе.

Поезд подошел сразу. Повалили толпы прибывших. В этот час приезжало особенно много народу: кто за покупками, кто на работу… Саша сразу же увидел Леночку, сначала только ее – оранжевый с белым колпачок, румяный блинчик курносого в конопушках лица. На маминых руках она плыла на уровне сплошных шапок и платков, на уровне облаков и солнца – показалось Саше, - она была выше всех! И распевала во все горло:

- А облака-а-а, белокрылые лошадки-и-и!

И другие песенки.

«Вот и Леночка! Поет, как всегда, все вперемежку!». – обрадовано подумал, точнее, ощутил Саша. Потом и Лану увидел: шла деловито, несла дочку, через сгиб локтя провис объемистый баул…

Тут Сашка стал поспешно пробираться через встречные ряды людей. Леночка пела на разный лад:

- Не смотрите вы, пожалуйста, свысока-а, а по небу прокатите нас, облака-а…

- Прокачу, Ленок, и по небу!.. – крикнул ей Сашка на ходу, привставая на цыпочки, а Леночка уже его увидела и затормошила маму. Показывала на встречающего папу, и продолжала петь.

Тут Сашка пробрался через толпу, и предстал перед своими. Остановился даже, мешая движению людей вдоль узкой платформы. Толпа разбивалась об него, как река об устои моста, и обтекала с двух сторон, костеря Сашку на разные лады. Но он не слышал сейчас родного фольклора, в ушах его звучал Леночкин голосок.

Он взял у Ланы баул, и за ручку – дочку, ради этого сошедшую с небес на землю. И, влившись в общий поток, они пошли к спуску в метро.

- Вот не ожидала, - говорила по пути Лана. – А Леночка всю дорогу пела, потом спала.

- И не спала, - возразила Леночка. – Я про папу говорила.

- Да, она все про какую-то «папинскую голову» говорит. Ну, ты же знаешь Леночку, с ней не соскучишься.

- А бабушка сказала, что это я траву такую видела. – заспорила Леночка, и, как всегда, без всякой связи затараторила: - Пап, а пап, а помнишь, мы на крылечке лесенку к небу приставляли? Пап, а пап, а покатай меня на пожарной машине?

Сашка расхохотался:

- Да на чем хочешь, ах ты моя конопатушка! А сейчас мы на такси домой поедем.

- Саша, не надо на такси, - отозвалась Лана. – На метро же быстрей, по прямой.

- Ну, давай, - согласился он.

Они уже выходили на площадь. Повернули снова ко входу в метро.

- Только, погоди, я апельсинов куплю.

Подошли к лотку. Очередь была небольшая, но народу вокруг кишело тьма тьмущая.

Лана просунулась между покупателями, глянуть, что за апельсины, а Саша встал в хвост. Он выпустил Леночкину руку, поставил на носок своего ботинка баул, чтобы не пачкать, а в мыслях мелькнуло: «увесистый, как Ланка тащила только! Трудно ей, вообще, приходится…»

Задумавшись, не заметил, как Леночка отошла на шажок, на другой… Тут ее загородили и оттеснили от лотка чужие пальто и куртки.

Она сделала всего несколько шажков в сторону… Вдоль улицы шел целый ряд витрин и дверей, и еще одна стеклянная дверь с надписью «Булочная». И вдруг она увидела плачущую девочку. Совсем маленькую, годика три, рыженькую, кудерьки торчали врастопыр из-под шапочки. Малышка размазывала ладошками слезы по лицу, и вовсю ревела. Так умела реветь, когда очень надо, и сама Леночка. Но тут она поняла сразу, что девочка испугана, что-то случилось. Какие-то тети уже наклонились над ней расспрашивали… А девочка только лепетала:

- Ма-ама потелялась!

- Да не мама. А ты потерялась, - объяснила одна тетя. – Ты откуда, девочка? Приезжая?

- Плиезала, из Ситикая… К маме хочу!

Леночка видела, народу около вокзала очень много, все бегут, торопятся, с сумками, с пакетами. А девочка совсем одна, и рыженькая. А около булочной вообще давка. В дверях теснилась плотная очередь черной дугой. Как будто из норы высовывался хвост огромной ящерицы.

- Да где ты маму-то потеряла? – спрашивали тети. – Где, вспомни?

- Эй, Товарищ! Товарищ в форме! – большая дама в дубленке с громадной лисьей оторочкой тронула за рукав проходящего железнодорожника. – Отведите в комнату милиции! Видите, ребенок заблудился!

Железнодорожник растерянно остановился. Он был, видимо, не местный. Он и тетеньки стали что-то обсуждать…

Леночке все это очень не понравилось. И эта дама в мехе, и вообще, вся эта петрушка, как сказал бы сейчас папа, ее сильно рассердили… Какие-то тети, какая-то милиция! И почему «из Ситикала?» Что, девочка – японка? Японские сказки ей вчера читала мама… Ей бы такую сестренку… Она давно просит маму купить ей сестричку. Вот она и нашлась, и покупать не надо.

Мгновенно все это пронеслось в Леночкиной голове. Она решительно прошагала к месту происшествия, протиснулась между тетями, и схватила девочку за ручку.

- Пустите ее, это моя сестренка! Я знаю, где мама!

Женщины стали расходиться. Дама в дубленке, правда, все еще разговаривала с другой тетенькой. От истории с ребенком они перешли к более захватывающей, магазинно-закупочной, теме.

- Мы пойдем, пойдем к маме! – утешала малышку Леночка.

Та сразу перестала плакать, сжала холодными пальчиками ручку девочки. И они пошли.

Тут из булочной выскочила испуганная женщина с растрепанной огненно-рыжей, ярче, чем у малышки, копной волос, пряди язычками пламени метались из стороны в сторону. Она озиралась в поисках дочки.

«Придется вернуть сестренку», - подумала Леночка, и подвела к ней малышку.

- Вот она. Вы из Ситикала?

- Из Сывтывкара, да, да! Ой, спасибо, родненькая! Из Коми, да, да… Ой, Господи, чуть не потеряла дочку! Спасибо, девочка! Вот тебе гостинчик, - достала из сумки шоколадку.

А девочка все смотрела, почему-то, на Леночку, а не на маму, все таращила на нее свои карие глазенки.

Женщина подхватила дочку и вернулась в булочную. Две золотоволосые приезжие из Коми, большая и маленькая, ушли, и улица словно потемнела.

Леночке стало скучно, и она довольно быстро отыскала тот лоток, где оставила родителей – благо, он был рядом. Папа уже утрясал в целлофановом пакете апельсины, а мама держала баул. Они и не заметили Леночкиной отлучки. Девочка этому очень удивилась – ведь ее так долго не было, а что она сотворила, такое только во сне приснится! Нашла и спасла девочку с золотыми волосами!

Так и не узнали взрослые об этом удивительном, величайшем в ее жизни, происшествии… А когда Леночка все пыталась, торопясь и волнуясь, им рассказать, то оба заранее поддакивали, понимающе кивали ей и посмеивались: Леночка ведь! Всегдашнии ее фантазии!