— Он холуй. Хитрый, своенравный, но все-таки холуй. Так пусть же знает свое место!

* * *

А ужин выдался на славу. Вольдемариус после него подобрел настолько, что позволил мне обращаться к нему просто "Вол".

— Как в старые добрые времена... — благодушно заметил я по этому поводу.

— Добрые, говоришь... — уголки рта моего собеседника слегка дрогнули — он подавил усмешку. — Для нас никогда не было и не будет добрых времен. Знаешь, я столько раз слышал, что, дескать, со временем забывается все плохое. Вранье. Спроси сам себя, и ты поймешь: мы со временем забываем все хорошее, а гадость всегда остается на плаву. "Ну вот, — подумал я, — опять он норовит испортить настроение. Зачем он морализирует, зачем он показывает мне свой непоколебимый рационализм. Мне же ведь сразу становится ясно, как дико одинок он в этом мире, и как нравится ему самоистязаться по этому поводу..."

— Что же вы замолчали, ваше преосвященство? — вновь обратился ко мне Вол. — Как дела в святой церкви?

— Неважно... — Я провел по щетине подбородка, подумав в этот миг, что надо бы побриться. — Раньше люди верили в Бога благоговейно, но без особой надежды на чудо воскрешения. Но вот появились мы. Сначала многие не верили, что нас, действительно, возвращают из небытия, а когда убедились в этом, оправдывали данную практику необходимостью вести кровопролитную войну. Но вот киберы оставили нас в покое, и сразу же люди взбунтовались, возненавидели нас. Конечно! Почему кто-то не боится случайной смерти, а вместе с тем тысячи людей гибнут в расцвете сил? И, как правило, милых, добрых, талантливых, просто незаменимых людей! Что мешает завести на них матрицу бытия и воскресить в случае трагедии? По этому поводу бесятся парламенты и общественные движения. Такова еще одна причина нежелательности нашего существования.

— Меня тоже волновала эта проблема, — оживился доселе меланхоличный Вол. — Сколько раз я спрашивал у компетентных людей, почему, мол, нельзя подобным образом воскресить и обычного человека, но получал ответ, что у нас совершенно иная организация нервной системы, у нас изменен генетический код, изменена структура коры головного мозга, а значит, и восприятие мира. "Получается, что мы не люди?" — спрашивал я их открыто, но в ответ они ласково улыбались: "Ну, почему же... Вы люди, просто не такие, как рожденные биологическим путем... Вас можно воскресить, поскольку в вашем организме есть аппарат записи на матрицы бытия, а у нас его нет, и пока не представляется возможным его имплантация".

— Все дело вовсе не в строении тела, — я издал тяжкий вздох. — Некая высшая цивилизация сохраняет свою монополию на наши души. Именно она вселяет их в подготовленные тела. Вероятно, мы ведем нужную для высших существ войну, смысл которой не ясен нам самим до конца. Получается, что большинство селенитов или их союзников не волнует судьба простых людей. Мы с тобой избранные. Когда-то они уже сделали такой эксперимент — так возникла религия. Но с тех пор простые люди больше не интересуют их. Селениты согласились отпускать из хроноса только искусственно созданные души — души мальчиков для битья, которым мы готовим материальные тела. Собственно, термин "высшие существа" не совсем верен. Они просто живут в ином мире и оперируют иными субстанциями. Они тоже зависят от нас.

Я сделал долгую паузу, наполняя красным вином фужеры себе и Волу:

— Видишь, как все неоднозначно. Мистическое или нематериальное теперь стало немного понятнее нам. Мы, к сожалению, не можем воскрешать кого-либо исключительно по собственной воле. Нам пока что разрешают делать это. Иерархия цивилизаций не знает границ. Вышестоящие снисходительны к нижестоящим, но недоступны им до какого-то времени. Весь смысл в том, что одни расы прогрессируют очень быстро и обгоняют своих недавних покровителей, а другие тысячелетия прозябают в невежестве. Иногда одним удается вымолить у других некую благодать. Но, по сути дела, мы являемся не только богоподобными покорителями бескрайнего пространства, но, как ты хорошо сказал, чьими-то холуями. Хитрыми, своенравными, мечтающими о недостижимой абсолютной свободе, но все-таки холуями. И мы должны знать свое место.

Утром осаждавшие базу боевики устроили междоусобицу. Она не привела ровным счетом ни к какому результату, просто у многих с похмелья болели головы, и взаимное раздражение то и дело выливалось в скоротечные бестолковые перестрелки. Мы не без ехидства наблюдали сии баталии, когда с базой связался мэр мегаполиса. На экране галофона материализовался небольшой зал, в котором сидели девять солидных мужчин — руководство полиции, медслужбы, пожарных и представитель магистрата.

— Мы обращаемся к вам с просьбой о помощи, — голос мэра дрожал. — Ситуация грозит перерасти в кровавую бойню.

— Мне кажется, — перебил я его, — кровь уже пролилась. Я видел, что произошло на Министерской площади.

— Тем более вы должны вмешаться в конфликт! — это заговорил начальник полиции. — У нас всего восемьсот боевых киберов и около сорока тысяч полицейских. Мы не сможем сконцентрировать в одном месте достаточно сил, чтобы не дать прорваться повстанцам обратно в город. А если им вновь удастся развязать уличные бои — погибнет не одна сотня людей, которых, в отличие от вас, никто не сможет воскресить. Мы не просим, мы буквально умоляем вас помочь в разоружении боевиков.

Я посмотрел на Марта и спросил его шепотом:

— Ну что, командир экспериментального отряда, похоже, и тебе нашлась работенка?

— И не подумаю! — поспешно воскликнул Март. — У меня нет на этот счет никаких указаний из генштаба...

— Фобос, оставь его в покое. — Вол схватил меня за руку. — Мне кажется, нам нужно помочь.

Затем Вол обратился к собравшимся в мэрии:

— Мне кажется, что совместными действиями мы быстро разрешим конфликт.

Аудитория по ту сторону экрана обрадовано задвигала задами, начались перешептывания и одобряющие кивки в нашу компанию. Начальник полиции вещал теперь с куда большим оптимизмом:

— Спецсредствами мы рассеем большую часть толпы. Проблему представляют до полутора тысяч закованных в броню и оседлавших авиетки боевиков партии исторической справедливости.

Я слушал полицейского с нарастающим раздражением и, наконец, перебил его:

— Мы вам поможем, но мне крайне интересно, как вообще вы могли допустить вооружение целой дивизии?

Начальник полиции замялся и, посмотрев на двигающего скулами мэра, ответил, разведя руками:

— Что поделать, ваше преосвященство, у нас ведь демократическое государство. Граждане по закону имеют право приобретать оружие для охраны жилища...

— Ладно, — Вол поправил портупею, — об оплате наших услуг договоримся сейчас или потом?

— А... Что вы хотите? — настороженно поинтересовался мэр.

— Лом цветных металлов и немного электроники — в общей сложности на полмиллиона баксов.

Мэр посмотрел на одного из представителей общественности, щеголявшего отделанной бриллиантами золотой заколкой на черном бархатном пиджаке — тот кивнул, и городской глава повторил сей жест, адресуя его уже нам.

— Мы готовы начать операцию, как только вы дадите знак. — Вол поднялся, и мэр уступил канал связи начальнику полиции.

Военный совет был чистой формальностью. Вол собрал офицеров и объяснил ситуацию. Было решено не мудрить, просто поделить окружающее базу пространство на три тысячи пятьсот секторов — по количеству солдат, непосредственно участвующих в операции. Было также решено не усердствовать, не убивать, а только выводить из строя живую силу противника, то есть лишь калечить. У нас еще оставалось примерно полчаса до начала боя, поэтому исходные позиции ребята занимали не спеша. Они были возбуждены и несколько напуганы. Им было в диковинку стрелять в людей. Мне пришлось еще минут десять говорить с солдатами, чтобы окончательно убедить их в своей правоте. Они ежились, они опускали глаза. Они не хотели ввязываться в разборки людей. Им не терпелось уйти со мной к Плеядам. Они хотели там вновь сражаться с киберами, и все происходящее оставляло их равнодушными или немного раздраженными.