— Эх! Сюда бы моих орлов... — с досадой проворчал Вол, слушая меня. — Уж их-то не надо уговаривать постоять за себя.

А Март, тем временем, как тень маячил рядом с нами, ухмылялся и периодически талдычил:

— Доиграетесь вы... Я не собираюсь участвовать в самодеятельности... Я тут ни при чем... Без меня, без меня...

Полиция выжидала непонятно чего, и мы уже намеревались звонить начальнику, дабы выяснить, в чем же дело, как на собравшихся было обратно в мегаполис боевиков обрушилась лавина газовых снарядов, и были включены генераторы инфразвука. Но это был самый неподходящий момент для атаки. Вол, я и даже Март одновременно выругались, отлично понимая, что сейчас произойдет. Именно из-за того, что вся орда собралась в поход, бластеры были взяты наизготовку, и произведенный полицией эффект оказался совсем не тот, какой ожидался. Прежде чем, как было задумано, упасть без чувств, большинство повстанцев успели неосознанно, судорожно нажать на спусковые крючки. Небо и земля перемешались от взрывов сотен тысяч зарядов. Невообразимый, все поглощающий хаос заполонил мир. Грунт вибрировал под ногами. Камни лопались, и из них сочилась магма, будто кровь. Ошметки человеческих тел исчезали в клубах раскаленной пыли. Какой-то невообразимый звук рождался в этой какофонии, будто сам дьявол издал душераздирающий, утробный вопль торжества, выходя из преисподней. Но мои солдаты не дрогнули. Несколько сотен из них упали в первые моменты боя, но оставшиеся мгновенно перегруппировались, не оставляя ни единого свободного от огня сектора. Все было кончено в пять минут. Ужасающее зрелище представляла теперь местность вокруг базы. Она была припорошена черными хлопьями пепла органического происхождения и мертвыми телами, по которым ползали искалеченные обезображенные люди. Тысячи людей. Тут с неба свалилась настоящая армада санитарных и полицейских авиеток. По полю смерти забегали фигурки в белых и серых комбинезонах, напоминая диковинных муравьев, растаскивающих своих раненых и мертвых собратьев. Минут пятнадцать движение это было хаотичным, но затем действия спасателей стали более осмысленными, и мы решили связаться с мэром.

— Надеюсь, мы оправдали ваши надежды? — первым задач вопрос Вал, однако собравшиеся у городского главы словно лунатики уперлись в нас невидящими глазами. Их гримасы были полны оцепеневшего страха. Но вот начальник полиции опомнился.

— Но мы же договаривались бе-бе-без жертв... Он дышал прерывисто и временами заикался. — Но мы же п-про-сили б-без жертв...

Полицейский в отчаянии обхватил голову руками, и в этот момент мэр, глядя поверх камеры, громко и неожиданно произнес в тишине:

— Все. Твою мать. Теперь меня хрен переизберут.

— Вурдалак... — прошипел рядом со мной Вол.

— Это вы виноваты! — вдруг закричал городской глава, ткнув пальцем в нашу сторону. — Как же я не догадался?! Вы же специально устроили побоище! Вы нелюди, вы полны ненависти...

И тут он осекся, услышав, как Вол громко захохотал, толкнув меня локтем в бок:

— Ваше преосвященство! Похоже, мы опять остались в дураках. — Он закрыл слезящиеся глаза ладонью. — Господи, им понадобилось всего несколько минут, чтобы найти виноватых.

Вол буквально выпрыгнул из кресла в сторону камеры, заставив вздрогнуть сидящих в мэрии:

— Да будет вам известно, скоты, мы не убили ни одного человека. Вы сами наказали себя. И молите Бога, что у нас только раненые. Подумать только, из-за приказа не убивать у нас двести семьдесят три раненых! Да если бы мы хотели устроить бойню, то было бы достаточно дать приказ стрелять на поражение. За секунду наши мальчишки способны сделать от трех до пяти прицельных выстрелов. Люди слишком медлительны для нас! Слишком!

— К тому же ребята ни за что не стали бы убивать повстанцев, — поддержал я своего товарища. — Мне стоило великого труда уговорить их ввязаться в конфликт.

— Только попробуйте свалить вину на нас! — Вол замер, прищурился, зловеще улыбнулся и посмотрел на человека с алмазной заколкой:

— Я могу получить премиальные?

Человек с алмазной заколкой мелко закивал, и вид у него был такой, будто он готов был отдать все, что угодно, лишь бы наш разговор закончился побыстрее.

* * *

Примерно через час местность вокруг базы прибрали. Мертвецов сложили в аккуратный высокий штабель — каждого в отдельную ячейку, чтобы облегчить в последствии опознание. Раненых обрабатывали во временном госпитале и под конвоем из полицейских партиями переправляли в мегаполис. А около самых ворот базы киберы согнали в смердящую кучу сотни три легкораненых или чудом не получивших ни единой царапины боевиков. Я разглядывал на мониторе эти жалкие остатки некогда грозной орды и облачался в парадную, вышитую золотом сутану, когда в мои покои зашел изрядно провонявший дымом Скорпион.

— Куда это вы собрались, ваше преосвященство? — спросил он иронично, прислонившись устало к косяку.

— Мне надо отвезти митрополиту икону Спаса Сиротского.

— И лучшего времени ты не мог найти?

Спрятав в складку сутаны бластер и повертевшись у зеркала, убеждаясь, что он выглядит опрятно, отец Фабиан изрек:

— Мне надо осмотреть поле страданий людских. То поле, где настигла кара Божья братьев и сестер наших, обезумевших в своей гордыне и поправших закон Божий, и потерпевших за непомерную злобу свою. Я хочу видеть их лица, я хочу смотреть их очи, но нет у меня сил простить их. Знаю, что это тяжкий грех, но гнев переполняет душу мою, и нет у меня сил принять их покаяние.

Кардинал отстранил командора Скорпиона и направился к лифту, перебирая в пальцах четки и бормоча что-то себе под нос.

— Ну, ты даешь... — произнес ему вослед командор Скорпион, удивленно покачав головой.

Отец Фабиан специально распаковал икону и направился к тесно сидящим на холодных камнях арестованным боевикам. Завидев кардинала, несущего лик Спаса, они удивленно загудели. Те из повстанцев, кто не пребывал в прострации, напряженно вытягивали шеи, стараясь рассмотреть приближавшегося к ним священника. Взгляд кардинала, однако, был тяжел и не предвещал ничего хорошего. Арестованные зароптали, и киберы оцепления вскинули парализаторы, но отец Фабиан остановил жестом стражей порядка:

— Пусть они объяснят мне, что заставило их поступиться заповедями священного писания, что толкнуло их на безумие?

Говор в толпе арестантов на мгновение затих, и в этом мимолетном безмолвии пронесся женский вопль:

— Пощадите нас, ваше преосвященство!

В безумии ближайшие пленные поползли к ногам отца Фабиана. Они хватали вымазанными в саже пальцами полы его сутаны и пачкали их. Они плакали и лебезили, будто провинившиеся дети. Они размазывали сопли и глину по своим грубым, немолодым лицам и бормотали бессвязные оправдания, охваченные животным ужасом перед неминуемой расправой. Кардиналу стоило труда освободиться от схвативших его рук. Стоя за спинами церберов, он громко стал говорить слова проповеди, последней проповеди, как решил для себя в этот миг отец Фабиан:

— Отпустите меня, отпустите, уберите корявые пальцы!

Что хотите от нас, что хотите, вы, безмозглое племя страдальцев?

Все, чем маетесь вы, чем страдаете, все не ново, поверьте, не ново.

То камнями в распятье бросаете, то лобзаете тело Христово.

Сотни лет вас банальными фразами просвещали жрецы и учители.

Только ересь ползучей заразою вновь палит купола над обителью.

Отпустите, безумцы, сутану — от меня не дождетесь прощения.

Исповедовать вас я не стану и не дам на грехи отпущение.

Вы с рожденья не видели светлого. Вы с рожденья питались помоями.

И родители, пьянь беспросветная, вас учили тупыми побоями.

Поднимите глаза, окаянные, в них хочу я увидеть раскаяние.

Нет... Я вижу лишь бельма туманные. Нет...

Я вижу лишь страх наказания.

Толпа пораженно замолкла. Кардинал спокойно сел в подкативший бронированный мобиль. И лишь когда машина удалилась от ворот базы, вслед ей полетели комки глины и проклятья, потонувшие в криках боли — это церберы пустили в ход парализаторы.