— Они сидят там на запасах продовольствия, которых нам хватило бы на год! Они не дают нам ничего, ни одного рабочего места, ни копейки в казну. Наоборот — мы перечисляем им пять процентов бюджета!
Толпа опять заревела, замахала транспарантами и колоритными флагами. Снова в воздух уперлись стволы поднятых в приветствии бластеров, но этот рев потонул в поистине громоподобном голосе:
— Граждане! С вами будет говорить митрополит Валентин!
По толпе пробежало легкое замешательство, и в этот момент камера крупным планом показала какую-то бабу из первых рядов, окружавших трибуну, вероятно, известную одиозную фигуру мегаполиса. Она тыкала пальцем в небо. Она негодовала, показывая на зависшую авиетку, с которой собирался вещать архиерей, и вопила в усилитель, обращаясь, по всей видимости, к экипажу легкой ракетной установки, стоящей неподалеку и красовавшейся намалеванным белой краской крестом на броне:
— Сбить! Немедленно сбить!
Боевики тотчас скрылись в люке, башня взяла на прицел летательный аппарат, но выстрелов не последовало.
— Ой, мамочки, что сейчас будет... — раздался за кадром сдавленный, перемежающийся судорожными всхлипами женский голос.
— Таня, Танечка, ну, успокойся... —.и камера мельком показала, как в глубь здания увели напуганную женщину с наушниками на голове — вероятно, звукооператора.
— Сограждане! Братья и сестры! — пронеслось тем временем над площадью. — В этот час мы стоим на пороге непоправимого...
Но в это время раздался взрыв. Обломки ретрансляционной авиетки рухнули прямо в гущу людей. Истеричные визги и вопли раненых потонули в канонаде. Сверху над площадью кружили полицейские авиетки, засыпая ее слезоточивыми гранатами. Но в их строй врезались другие машины, поливая зарядами все вокруг себя, и вот уже груда обломков сыпалась вниз, калеча уйму обезумевших людей. Что было дальше, я не увидел. Цербер плечом оттолкнул оператора, и комнату стали сотрясать звуки гранатометного огня.
— Опомнитесь, люди! — вопил комментатор уже с настоящим ужасом в голосе, а оператор тем временем, судя по хаотичным кадрам, уже мчался по переходу к лифтам, забыв выключить камеры. Но съемочная группа все же задержалась возле узкого, похожего на бойницу бокового оконца, и из него открылась картина происходящего в прилегающей к площади улочке. Кордон церберов был сметен бегущей и стреляющей куда попало толпой. Однако кибернетические стражи сделали свое дело — их синтетические останки блестели в лужах темной человеческой кровушки, и целая вереница трупов обрамляла растерзанные тела церберов. Какая-то женщина с глубоко разодранной рукой стояла на коленях посреди этого содома и, не обращая внимания на собственную рану, прижимала кулаки к открытому рту и вопила сквозь них. А в толпе бегущих продолжал крутиться совершенно непредсказуемым образом автоматический водомет с уже иссякшей водой, пополняя скрюченные ряды жертв. Наконец, один из боевиков бросил в него гранату, но — вот дурачок-то — с такого близкого расстояния, что сам оказался под градом осколков. С совершенно обалдевшими глазами он опустился на мостовую около дымящегося водомета, и было видно, как душа покидает его тело. А мимо неслись навстречу канонаде испуганные, сумасшедшие и радостно-сосредоточенные люди...
Тут трансляция прервалась, и бледный диктор строгим, но готовым вот-вот сорваться голосом объявила:
— Перед вами выступит с заявлением временный комендант, командующий полицейским корпусом мегаполиса...
Фамилии я уже не расслышал, так как на мониторе появился взлохмаченный аббат Грегор:
— Вас же предупреждали, ваше преосвященство! — кричал он. — Мы не собираемся предаваться безумию. Это преступление перед богом! Если вам себя не жалко, то пожалейте ваших сотрудников!
Конечно же, аббат Грегор верил в загробную жизнь, но смерти он боялся тоже. Отец Фабиан равнодушно слушал его сбивчивый монолог, не пытаясь даже остановить секретаря. Вдруг аббат повернулся, а затем сообщил с непонятным злорадством в голосе:
— С вами хочет говорить митрополит Валентин.
Его преосвященство ожидал увидеть напуганного старца с трясущимися руками, но митрополит оказался совсем еще не старым человеком со светлыми волосами и густой бородой, серыми спокойными глазами. Ни о какой панике во взгляде не может быть и речи. Митрополит Валентин поприветствовал кардинала и совершенно обыденным голосом, будто говоря со своими домашними, промолвил:
— У нас возникли затруднения общественного порядка, которые делают проблематичным ваше прибытие в наш мегаполис.
— Я бы назвал эти затруднения восстанием, — слегка усмехнулся отец Фабиан, — мне тут показали репортаж о событиях на министерской площади.
— Тем более вы должны понимать...
— У меня найдется радикальное средство от мятежей.
Митрополит нахмурился:
— Надеюсь, ваша паства не будет участвовать в подавлении волнений?
Вместо ответа кардинал задал встречный вопрос:
— Вы слышали историю канонизации Спаса Сиротского?
— Это та икона, которую вы собирались преподнести в дар православной общине? — Валентин задумался. — Да. Я интересовался ее историей. По-моему, она чудесным образом предотвратила расправу над заключенными Спирит-Сити.
— Это официальная версия. — Отец Фабиан устроился в кресле. — А на самом деле все было несколько иначе.
Давным-давно отбывал в колонии срок один художник. Попал он в тот суровый край за мошенничество — делал копии с картин знаменитостей и продавал их как подлинники. В той же колонии мотался и один гениальный физик. По-моему, он сидел за свои сексуальные грешки. Сиба-Гейги дорожила интеллектуалами среди зеков и пристроила художника в группу дизайна, а физика — в лабораторию оргсинтеза. Первый предавался писанию икон, а второй соорудил всего-навсего первый в мире генератор силового поля. Бунт был не по кайфу ни тому, ни другому. И вот когда правительственные войска принялись всерьез обстреливать колонию, эти два человека, случайно запертые в подвале корпуса заводоуправления, придумали гениальный выход. Художник выбрал одну из своих икон — сурового Спаса, а физик вмонтировал этот лик в свой генератор. Они взялись за руки и вышли наружу. Ураганный огонь обрушился на них, но он разбивался о светящийся нимб вокруг иконы. Началось жуткое замешательство. Солдаты и заключенные побросали оружие и принялись молиться на чудодейственную икону. Конечно, потом выяснилось, в чем там было дело. Но с молчаливого обоюдного согласия, церковь забыла о генераторе, спрятанном в окладе, а фирма не посвятила никого в источник получения фантастического по тем временам прибора...
— Зачем вы мне это все рассказываете? — Митрополит заерзал, весьма рассерженный.
— Затем, — отец Фабиан улыбнулся и продолжил заговорщическим голосом, — что все можно будет утрясти с помощью очередного маленького чуда...
Кардинал не стал уточнять, что он имел в виду, а промолвил уже деловым голосом:
— Мы сядем в монастыре Святого Павла, в полной безопасности. Там я и оставлю своих спутников на попечение аббата...
— А сами...
— А сам я переберусь на базу.
Митрополит покачал головой:
— Мне кажется, что церковь не в силах повлиять на боевиков.
— Церковь — нет, а экспериментальный отряд экспедиционного корпуса — сможет. До скорой встречи.
Кардинал еще долго смотрел на мерцавшую в пространстве точку — место фокусировки остывавших лазеров галофона.
Как я и ожидал, база уже оказалась наглухо блокированной. Вокруг нее разместилась дивизия придурков. Свыше сорока тысяч кое-как вооруженных человек вели себя беспечно, поскольку полагали, что экспедиционный корпус никогда не нападет первым, а если даже свершится чудо, и этой ватаге удастся проникнуть сквозь силовой барьер базы, много крови наверняка тоже не прольется — устав запрещает нам вести активные боевые действия против людей. Полицейских, естественно, в округе не было. Обрадовавшись тому, что боевики почти в полном составе покинули черту города, полицейские формирования окружили снаружи мегаполис, дабы всеми силами воспрепятствовать возвращению этой оравы варваров на улицы. Тот факт, что повстанцы оказались в дурачках — база экранирована, а город оцеплен, — естественно, не привносил умиротворения в их разгоряченные спиртным и травкой мозги. Мэрия распорядилась снабжать орду всем необходимым, теша себя надеждой, что боевики так и останутся на веки вечные сидеть между изолированной базой и оцепленным мегаполисом.
