Я приглушил гитару, положив ладонь на струны:
— Мне кажется, командор, все уже на месте.
— Да? — Скорпион оглядел присутствующих, вздохнул и сделал серьезное выражение лица. — Мы слушаем вас, отец Фабиан.
Я включил запись беседы. Постепенно лица окружающих становились все более и более озабоченными. Некоторые ребята до белизны на костяшках сжали кулаки. Один оператор встал со стула и принялся терзать зубами ноготь. А один мальчишка, с багровой полоской шрама через правую щеку, отвернулся и, как мне показалось, едва ли не плакал. Запись закончилась. На мой вопрос, мол, что вы думаете об этом, никто, как видно, не решался ответить первым. Они давно знали о настроениях настоящих людей. Они сталкивались с этой проблемой сызмальства. Но никто не собирался наставлять их на путь истинный, помочь разобраться во всем происходящем. "Давай, солдат, вперед: жми на гашетку и получай за это конфетку", — я до сих пор помню поговорку инструктора. Ребятишки смотрели на меня с одинаковыми выражениями на лицах. Мальчишки искали правду у меня. И я знал, что им ответить. Мне кажется, я знал выход. Пусть мне давно не приходилось брать в руки гитару, но мелодия и слова родились мгновенно:
Под дождем, под дождем, под холодным, моросящим,
Мы немного подождем, подождем с лицом просящим...
И, промокшие до нитки, мы уходим навсегда...
Всюду заперты калитки — только слякоть да вода.
Знаю, знаю: вы устали от работы и забот.
Слишком много нас создали. Мы для вас чужой народ.
Мы у вас купили горесть, страх и лютую беду.
Вы без нас продали совесть за обильную еду.
Под дождем, под дождем размывает человечность.
Мы идем, мы идем по дороге в бесконечность.
Вы с огромным облегченьем отрекаетесь от нас...
Вы продали прегрешенья, мы купили их у вас.
Над дождем, над дождем в небе гром грохочет грозно.
Может статься, мы уйдем: вы спохватитесь, но поздно.
Вы нас снова воскресите, руки запустив в Тартар...
Страх и ужас выносите: мы возьмем у вас товар.
Звук последнего аккорда недолго блуждал в окружающей гробовой тишине. Я улыбнулся и обнял за плечи оцепеневшего Скорпиона:
— Прошу вас, мальчики, только об одном. Когда наступит время, вы пойдете за мной?
Они совершенно искренне упали передо мной на колени:
— Мы пойдем за тобой, — шептали они, — мы пойдем в бесконечность...
* * *
На площади Первопроходцев буйствовал ветер. Он завихрял падающий с серого неба снег и наметал сугробы вокруг памятника первым поселенцам. С этой стихией боролся лишь маленький трактор, управляемый человеком в утепленной рабочей одежде, какую я обычно видел у корабельных ремонтников. Однако эта героическая борьба с падающими на землю снежными зарядами казалась совершенно бесперспективной. Нижняя часть постамента уже была запорошена сантиметров на двадцать.
Сам памятник своим видом напоминал перст, указующий в небо. Очевидно, такое впечатление создавалось тем, что скульптурная композиция состояла как бы из трех частей, напоминающих фаланги пальца. Самой нижней фалангой служил четырехгранник основания монумента. Этот параллелепипед был обрамлен аллегорическими фигурами первых поселенцев. Лица гранитных изваяний, будь то младенец на руках женщины или пожилой, интеллигентного вида мужчина с книгой в руках, были напряженными и суровыми. Над постаментом возвышался также гранитный цилиндр с надписями: когда, где и в каком количестве высалился первый десант на эту планету. Самой последней фалангой пальца была чугунная фигура предводителя первопроходцев. Его голова была настолько высоко в снежной кутерьме, что лица не было видно. Предводитель, словно защищаясь от непогоды, приставил козырьком ладонь к бровям и всматривался вдаль, на заснеженную реку с черными полыньями, которая делила мегаполис на две половины.
Тут я ощутил нешуточный толчок в спину. Я посторонился. Дряхлая старуха в рваном полушубке, огромных валенках и покрытой грязными пятнами юбке, проворчав что-то в мой адрес, засеменила к мусорным бакам, словно хищная птица, нацелившись на пустую бутылку. Едва она успела схватить находку и спрятать ее в красивый, совершенно контрастирующий с обликом своей хозяйки пакет, как из-за угла дома выбежала тройка пацанов и тоже набросилась на контейнер. Я смотрел на то, как они ловко потрошили содержимое дымящегося на морозе мусорного бака, выгребая все, что можно было сдать в утиль, пока полицейский не разогнал эту компанию, подозрительно покосившись и на меня. А кругом быстро передвигались угрюмые и веселые люди в серых пальто и комбинезонах темно-синего цвета, и лишь изредка попадались никуда не спешившие личности, которые, словно валуны в бурлящем потоке, выделялись своей округлостью и обкатанностью. Они не спеша, нехотя поддавались движению этой толпы, перемещаясь от ларька к ларьку, вызывая приступы истерики у рекламирующих свой товар торговцев.
Минуло три дня с тех пор, как мы прибыли в систему Лебедь 61 А. Уже первые минуты пребывания отца Фабиана на этой земле ознаменовались не предвещающим ничего хорошего скандалом. Кардинал, как и положено, поцеловал воздух в сантиметре от плиток посадочного поля, перекрестил встречающих, сказал несколько фраз и, окруженный свитой, пошел через толпу католиков, сдерживаемую полицией. Процессия успела дойти только до середины живого коридора, как вдруг раздались выстрелы и в воздухе рассыпались простреленные охранниками камни и палки, брошенные с задних рядов. Кардинала быстренько взяли под локти и поместили в бронированный мобиль. Толпа превратилась в своеобразный водоворот. Те, кто стоял спереди, хотели посмотреть на покушавшихся, полиция колошматила всех подряд, а галерка вопила вслед отъезжающему кортежу:
— Пошел вон, кардинал нелюдей! Уберите синтетику с планеты! Не бывать нелюдям в наших церквах! Христос был рожден женщиной, а не в пробирке!
Как бы извиняясь за данный инцидент, вечером епископ устроил шикарный банкет. На нем, кроме священников, присутствовал весь местный бомонд. После вяловатой трапезной молитвы, началось поголовное обжорство. Пятьдесят человек предавались чревоугодию — одному из библейских пороков. Ради шутки, отец Фабиан прошелся было на эту тему, но в результате добился только того, что епископ подавился куском пирога. Аббат Грегор, кружившийся рядом, зыркнул на отца Фабиана, и его губы еле слышно прошептали: "Так-так"... Поставленный в неловкое положение, кардинал предпочел более не выступать, а молча принимать мадригалы в свою честь от фальшиво-любезных сотрапезников.
На следующий день уже с утра отца Фабиана засосала круговерть официальных процедур. Сюда относились и праздничная служба в кафедральном соборе, поразившем кардинала изысканной, псевдоготической архитектурой; и посещение пантеона первопроходцев; и, наконец, пресс-конференция, на которой аббат Грегор не давал открыть своему шефу рот, дополняя и комментируя каждое произнесенное кардиналом междометье. Под вечер, уже изрядно устав, кардинал должен был присутствовать на епископате, чей смысл заключался в том, чтобы отец Фабиан поведал слегка захмелевшим собравшимся, "как там, на Земле, и чем занимается Вселенский Папа". К тому времени командор Фобос уже активно вытеснял из моего уставшего разума благочестивого Фабиана, но в присутствии аббата я не решился потешить епископа со свитой несколькими пикантными историями, сохраняя деловой тон.
Приблизительно так же прошел и вчерашний день, вечером которого отец Фабиан полностью отдал бразды правления командору Фобосу, решившему наутро уйти из монастырских стен, чтобы побродить по мегаполису.
Вот так я и очутился в толпе на центральной площади, бредя мимо ларьков со всякой всячиной, то и дело получая тычки от озабоченных и спешащих людей. Думая о вчерашнем дне, я рассеянно смотрел на товары лоточников, как вдруг остановился, заинтересованный и удивленный. у самого края торговых рядов, на складном стульчике сидел закутанный с головы до ног старикашка. Он разложил на большом ящике свои товары — детали от всевозможных устройств: болты, гайки, смесители; батарейки для сканеров и галовизоров в герметичной заводской упаковке; разнокалиберные ершики для чистки посуды; прилично сохранившуюся и еще живую головную капсулу кибера-мажордома, провожающую прохожих печальными глазами. В этой механико-кибернетической кунсткамере тут и там лежали придавленные на пикантных картинках разными тяжестями порнографические книжонки и брошюрки, вроде "Как похудеть за день" или "Как из черствого хлеба, масла и яиц, приготовить сотню блюд". Но меня поразило вовсе не это.
