— Интересно, — отец Фабиан отложил вилку, — насколько мне известно, именно мальчики для битья спасли вас от неминуемой гибели тридцать лет назад. Если бы не они, вас бы не было в живых.
Архип посмотрел на женщину. Она промокнула салфеткой губы и заговорила тихим, но сильным голосом:
— Если бы не они, нас бы эвакуировали с Лебедя. Просто правительству было дешевле угробить тонны боеприпасов и сотню-другую солдат, нежели чем объявить колонию бесперспективной и начать эвакуацию. И речь вовсе не о том, что мы обвиняем солдат в нынешней ситуации. Мы просто не согласны считать их детьми божьими. Их творят люди, а значит, в них нет души, ибо они искусственные создания, пригодные только для борьбы с киберами. Киберы нынче не представляют собой угрозы. Мальчики для битья должны уйти. Бессмысленно кормить такую ораву.
— Вы предлагаете их уничтожить. — Отец Фабиан покачал головой. — Вы же сами понимаете, что это невозможно. Вероятно, поэтому вы столь сильно ненавидите их. Но вы ошибаетесь. Люди творят только тела, а душами они не ведают. Души вселяются сами по себе...
Женщина, недоумевая, переспросила:
— Извините, я что-то не понимаю...
Было похоже, что она, наконец, стала сознавать, с кем разговаривает. По физиологическому возрасту отца Фабиана можно было догадаться, почему он получил кардинала. Но тут аббат встал с места, напомнив присутствовавшим о том, что скоро служба, и не стоит задерживаться за столом. Прозвучала молитва. Они ушли, а за ними пошел и аббат, который обернулся на пороге и посмотрел на отца Фабиана с тревогой. Кардинал вроде как стушевался под этим взглядом, будто сознавая, что наговорил лишнего. Аббат секунду изучал выражение лица отца Фабиана, а потом кивнул чему-то своему, его губы изобразили некое подобие улыбки, он жестом выразил почтение и закрыл дверь.
Все то время, которое оставалось до вечерни, отец Фабиан мерил шагами свою каюту. Он думал о многих вещах. Он вновь стал командором Фобосом. Мне было обидно. Обидно за этих людей. Я помнил, как они целовали и обнимали нас тогда, тридцать три года назад. Они отыскивали нас среди обломков устоявшей цитадели. Эти люди клялись нам, что никогда не забудут своего спасения. А теперь все переменилось. Киберы не угрожают более этой части галактики. Экономический кризис породил множество проблем. Люди обнищали, компании разорялись, хозяева, как всегда, бежали в первых рядах. Миллионы людей, работавших в добывающей промышленности, оказались не у дел. Они искали виноватого, и надо же было додуматься указать им на мальчиков для битья. Меня подспудно преследовала мысль, что это сделали специально. Проще было развязать чудовищный конфликт между населением колонии и базами экспедиционного корпуса. Там погибнут сотни миллионов. Никто не останется в живых. Проблема будет решена — нет людей, нет и забот. Но эти стратеги не понимают, что вряд ли будет война. Мы можем просто уйти. Бросить все и уйти в просторы космоса. Интересно, что такой вариант не приходит в голову никому...
Тут звякнул селектор внутренней связи, и меня пригласили на вечерню. Отец Фабиан прогнал возмущавшегося командора Фобоса.
В самом начале службы кардинал нарочито медленно развернул холст и поставил икону Спаса Сиротского перед алтарем. Католики нахмурились, глядя на сдвинутые брови Христа, на его темное лицо, на непропорционально длинные пальцы, на кириллические надписи. Ортодоксы, завидев икону, отключились от остального мира. Они принялись неистово креститься, и их губы беззвучно задвигались в молитвах. Не обращая внимания на пилигримов, отец Фабиан начал католический обряд вечерни. Сегодня должна была быть произнесена проповедь. Кардинал чувствовал это. Он всегда ощущал необходимость высказаться, если ему казалось, что назревает конфликт. Но чем ближе к концу вечерни, тем более странные образы мелькали в воображении кардинала. Отец Фабиан решился на авантюрный поступок. Он знал, что аббат Грегор непременно доложит об этом Вселенскому Папе, но желание кардинала было слишком велико. Отец Фабиан неожиданно для всех сошел с алтаря и, взяв в руки Спаса, начал декларировать рождающиеся в его мыслях строфы, высоко подняв икону над головой:
Спаситель вечный, с нами ты!
Тут, на границе ойкумены,
Твои суровые черты
Узнают праведники веры.
Твой взор суров и строг твой жест,
Что нас благословил с икон.
Как будто ты сошел с небес,
Провозгласить Армагеддон.
Всмотритесь, люди, в этот лик:
Он — воплощение высшей меры.
Во мраке душных базилик
Ищите искры новой веры.
Затем отец Фабиан дал поцеловать оклад Спаса Сиротского ортодоксальным паломникам, которые были в полуобморочном состоянии от выпавшего на их долю счастья. Икона была вновь завернута в ткань и убрана. Вечерня закончилась как и положено: песнопениями во славу царства Божьего.
Обыденный распорядок корабельной жизни, который нарушил было визит пилигримов, скоро вернулся в свое неторопливое русло. Дни бежали за днями, минула неделя. Отец Фабиан продолжал однообразные службы, наводя еще большую тоску на паству и не балуя ее проповедями. До Лебедя еще целых десять дней пути, и вся компания миссионеров находилась в той прострации, которая непременно охватывает путешественников, когда до цели вроде бы еще не близко, но ничего нового в дороге уже не увидеть. Даже неутомимый аббат Грегор притупил бдительность и, вероятно, совсем забросил конспектирование поступков кардинала, предпочитая коротать время в обществе монахов. Аббат тешил свое самолюбие тем, что обыгрывал в шахматы всех подряд.
Кардинал прекрасно знал, что рано или поздно в его компании наступят вот такие деньки апатии, когда даже на службу многие будут приходить через "не могу". Именно сейчас отец Фабиан понял, что он практически свободен в своих действиях, поскольку все сопровождающие ушли в себя и до него ровным счетом никому не было дела. В этот вечер кардинал вышел из каюты поздно ночью и направился в отсеки корабля, куда допускались только военнослужащие. Пройдя постовых, он очутился в обстановке, привычной для командора Фобоса.
Мне необходимо было переговорить с ребятами Скорпиона. За те семь суток, которые пролетели после памятной службы со Спасом, я о многом передумал и пришел к выводу о необходимости решительных действий. У меня хранилась диктофонная запись моего диалога с Архипом и его госпожой, и мне хотелось, чтобы ее послушали Скорпион и другие офицеры корабля. Пока ребята собирались на центральном посту, командор дурачился, пытаясь задеть благочестивого отца Фабиана. Однако личность кардинала была глубоко спрятана в моем сознании, и я настолько был озабочен предстоящим разговором, что не обращал внимания на Скорпиона. Командор же поначалу рассказал мне несколько похабных анекдотов. Не заметив должной реакции, он притащил бластер новой конструкции и стал объяснять его преимущества. Я заинтересовался. Обычные бластеры преобразовывают энергию химического взрыва в электрическую, производя миниатюрные шаровые молнии, летящие со скоростью звука по вектору приложенной силы. Новая модель была оборудована системой электромагнитного слежения, позволяя управлять полетом молнии, если цель перемещается.
Ободренный тем, что ему наконец удалось вывести меня из отрешенно-сосредоточенного состояния, Скорпион неожиданно достал из-под столика гитару. Он принялся музицировать, несмотря на то обстоятельство, что все уже были в сборе, и что его музыка вызывала улыбки у офицеров. За последние десять лет инструментальные и вокальные способности моего дружка изменились не сильно:
Порой я сам себя не узнаю.
Мне за себя становится неловко.
Я песни неприличные пою,
Аккорды запивая водкой.
Я чушь прекрасную мелю,
Я плачусь незнакомым людям.
И девушку красивую люблю,
Которая со мной, увы, не будет.
