В 1942 году город еще не имел трамвая, улицы были без твердого покрытия и без тротуаров. Когда начинал дуть не редкий здесь ветер, тучи пыли и песка поднимались в воздух. Так что особого восхищения Барнаул не мог вызвать. Но это был мой родной город.

Уезжая, мы обещали регулярно писать родителям «из-за моря-океана» и просили их держаться и обязательно дождаться нашего возвращения, но, глядя на отца, у меня щемило сердце: так он состарился и почти уже ничего не видел. Я не думал, что это была моя последняя встреча с ним. В моей памяти со хранился его образ. Уже полуслепой и поседевший, он по-прежнему оставался беспокойным, деятельным и активно мыслящим человеком.

Мы уезжали в тревожную пору, и отец хотел передать нам свою глубокую веру в победу.

— Лишь бы у вас было все в порядке, — повторял он, — а мы справимся!

От Барнаула до Владивостока наш поезд тащился долго, то и дело уступая дорогу идущим в сторону фронта воинским эшелонам и товарным поездам со снаряжением для армии.

В последние дни июля мы были во Владивостоке. Погода стояла замечательная, ясное небо соревновалось голубизной с морем. Бродя среди гористых улочек, мы как-то оказались около здания с вывеской «ЗАГС». Вспомнив, что за делами так и не успели оформить свой брак, мы решили сделать это здесь, закрепив тем самым память о нашем пребывании на далекой российской окраине.

2 августа 1942 года, как было условлено, дипломатическая миссия СССР в Канаде отплыла из Владивостока на грузовом пароходе, полном пушнины и другими товарами для американцев. Но на всех грузах были советские адреса. Как нам пояснили, так сделали на случай, если бы японские сторожевики остановили судно в море. Любой груз, предназначавшийся американцам, был бы конфискован: ведь Япония находилась в состоянии войны с США. Не исключалось, что и все мы в такой ситуации могли быть интернированы или возвращены на Родину. После того как мы миновали опасную зону и вероятность встречи с японскими кораблями исчезла, судовая команда занялась переадресовкой грузов. Мы все ей помогали.

Пароход шел медленно: океан был затянут сильным туманом. Через каждые десять-пятнадцать минут раздавался звук корабельного колокола, чтобы предупредить от столкновения встречные суда. Колокол в то время заменял радар.

В Сиэтле, куда мы прибыли, нам быстро оформили въезд в США. Без задержки мы отправились по железной дороге в Нью-Йорк. Для большинства сотрудников миссии, впервые оказавшихся за границей, все было необычным. Я же, уже по бывавший в Соединенных Штатах, командовал, как говорится, парадом.

Из Нью-Йорка весь состав миссии на другой день отбыл в Оттаву, а я остался, чтобы посетить Вашингтон, встретиться с резидентом, узнать, не было ли для меня указаний из Центра. В Вашингтоне, едва мы с женой вышли из вагона, нас охватил жаркий и влажный воздух. Мы почувствовали себя как в бане. Клавдия Ивановна сразу же объявила, что не может оставаться в «душной яме» целый день, пока я буду занят, и готова сразу же вернуться в Нью-Йорк.

Действительно, климат Вашингтона, расположенного в котловине, в летние месяцы трудно выносить без привычки. Посадив жену на обратный поезд, я проверил, помнит ли она дорогу в гостиницу. Она отвечала довольно уверенно, но, как оказалось, не все было так просто. Если бы в поезде ей не повезло и она не познакомилась бы с выходцем из России, ей пришлось бы туго. Но земляк помог ей преодолеть возникшие трудности.

В конце августа 1942 года мы добрались до канадской столицы. Начали с поисков квартиры, а мне, как консулу, пришлось заниматься подбором служебного помещения миссии, которая на первых порах разместилась в отеле «Шато Лурье».

Вскоре дипломаты и вспомогательный аппарат приступили к нормальной деятельности — шло установление официальных контактов и освоение страны пребывания. Что касается меня, то положение заведующего консульским отделом создавало благоприятные возможности для развертывания работы резидентуры. Обеспечение безопасности миссии и ее сотрудников оказалось довольно хлопотным делом и отнимало много времени, хотя это было значительно проще, чем организация сбора разведывательной информации. Ряд лиц, представлявшихся мне наиболее обещающими источниками информации, был уже «перехвачен моими военными „соседями“ — работника ми резидентуры ГРУ, получившими конкретную помощь от своих товарищей в США и из Центра. Мне же наша нью-йоркская резидентура не смогла дать ни одной наводки, из Центра я тоже ничего не получил. Пришлось строить агентурный аппарат, что называется, с нуля. К тому же приобретать необходимые связи практически мог только я. Вот и пришлось мне, начинающему разведчику, доказывать себе, а главное, Центру, что „и один в поле воин“.

Учитывая, что это была моя первая самостоятельная работа и в силу сложившихся обстоятельств, о которых читатель узнает из последующего рассказа, она не могла быть успешно завершена, не буду рассматривать ее в деталях. Тем более что она мало что дала мне для будущей карьеры, за исключением, пожалуй, некоторого опыта действий в экстремальной ситуации, возникшей к концу командировки. К тому же последующие дела, богатые интересными событиями, сгладили в моей памяти многое из канадского периода.

Несмотря на объективные трудности, я не стал долго собираться с силами. Вскоре после прибытия в Центр ушла шифровка: резидентура готова вступить в строй. В ответ я получил первое оперативное задание: надо было выехать на запад страны, в Ванкувер, — это более четырех с половиной тысяч километров от столицы. Там надлежало установить связь с агентом, привлеченным из числа лиц, бежавших из Польши после оккупации ее немцами. Никаких других сведений, кроме места обусловленной встречи и пароля для связи, я не получил: ни описания внешности, ни условий опознания.

Местом встречи оказался довольно многолюдный в обычное время перекресток. К сожалению, время было назначено неудачно — в час «пик» после окончания работы, когда на улицах появляется много людей.

Так я получил первый психологический опыт. Предстояло решить задачу, как опознать нужного мне человека, как выделить именно его из многих прохожих. Подобрав удобное для наблюдения место, я решил остановить свой выбор на том, кто будет находиться здесь более длительное время. И вдруг обнаружил еще одно осложнение — встреча была назначена у рекламного щита, где всегда находилось несколько любопытных.

Но неожиданно помогла «психология». Окинув взглядом находившихся поблизости людей, я интуитивно как-то сразу выделил из толпы человека средних лет, поведение которого подсказывало, что он пребывает в напряженном ожидании. Внимательно осмотревшись вокруг и не обнаружив никого другого, кто походил бы на ожидающего встречу, я решил пустить в ход пароль, тем более что его содержание позволяло без труда ретироваться в случае ошибки. Условная фраза начиналась с вопроса:

— Скажите, где здесь галерея Коперника?

Ответ должен был быть необычным для жителя Ванкувера:

— Я знаю только музей Коперника, но он находится в Кракове.

На вопрос к незнакомцу я получил нужный ответ. Мы оба облегченно вздохнули и, обменявшись рукопожатием, направились в заранее подобранное мною кафе.

Хотя это был мой первый самостоятельный выход на незнакомого до этого агента, привожу его только из-за отмеченного «психологического» момента. В последующем, в процессе многих первых оперативных встреч с неизвестными до того лицами, я неоднократно отмечал, что важными признаками ожидающего человека является его поза, выражение лица, жесты. И внимательное предварительное наблюдение за поведением объекта, чтобы твердо удостовериться в его личности, всегда полезно.

Но в этом явлении «внешнего выражения внутренних чувств» кроется и большая опасность для разведчика. Ведь и он, если не принимать нужных мер маскировки, может быть выявлен наблюдателем противника. Поэтому, идя на встречу, я научился подавлять в себе это чувство «ожидания», настраиваясь на другие мысли, не связанные с ней.