Николаева. Ну да, как же, устроишься тут. Когда они прямо рождаются женатыми.

Петров. Причина матриархата. Семь букв. В середине – «ф».

Тюнин (машинально). Дефицит.

Петров. Подходит.

Николаева. Вам все подходит. А нам каково?

Иванов (Тюнину). То, что вы говорите, это, конечно, очень интересно, но вы не себя там представляли, вы представляли институт. И тень не на вас одного пала – на всех нас. По вас будут судить об ученых, а вы…

Входит уборщица с пылесосом, включает его, начинает уборку. Иванов продолжает говорить, но его не слышно. Говорит он долго, энергично жестикулируя, – пока Сидоров не показывает ему на часы. Иванов говорит что-то Николаевой и уходит вместе с Сидоровым. Уборщица выключает пылесос и тоже уходит.

Николаева. Вот всегда так. Каждый раз в буфет последней и хоть бы раз кто очередь занял. Опять сосиски не достанутся. (Уходит.)

Покидают сцену и все остальные – кроме Петрова, Тюнина и Екатерины Михайловны. Она тоже пошла было, но Тюнин окликнул ее.

Тюнин. Катя!

Екатерина Михайловна. Оставь меня!

Тюнин. Я хочу объяснить, это случайно все получилось…

Екатерина Михайловна. Я думала, ты ребенок, а ты…

Тюнин. Катя…

Екатерина Михайловна. Я думала – действительно…

Тюнин. Но…

Екатерина Михайловна. Поверила, а вдруг и вправду – с первого взгляда…

Тюнин. Но ведь…

Екатерина Михайловна. А сам как Иуда – за тридцать рублей, за кандидатскую прибавку…

Тюнин. Катя!

Екатерина Михайловна махнула рукой и пошла. Тюнин рванулся было за ней.

Екатерина Михайловна. Не провожай меня. (Уходит.)

Тюнин достает бутерброд, кладет его на стул. Появляется столяр с ящиком, из которого торчит пила. Осматривает мебель, пробует потрясти стул, недовольно качает головой, берет стул и уносит его вместе с бутербродом. Тюнин смотрит ему недоуменно вслед.

Петров. Перерыв на ужин. Семь букв.

Тюнин (машинально). Антракт.

Петров (увидел, что в зале загорается свет). Судя по всему.

Оба уходят.

Та же обстановка. Входит Tюнин, смотрит на часы, садится. Появляется Петров, решая на ходу кроссворд, за ним Иванов и Сидоров.

Сидоров. Сегодня, если они выиграют, то все – серебро в кармане.

Иванов. Да я боюсь, не успеем.

Сидоров. Ну вот, опять. Что за жизнь. Работаешь, работаешь, ничего хорошего не видишь. Одни недостатки.

Иванов. А я и секретарши даже уже не вижу. Где она?

Петров. Задержка по уважительной причине. Шесть букв. Третья – «о».

Тюнин (машинально). Прогул.

Петров. Кажется.

Иванов. Каждый раз одно и то же. То сапоги дают, то за тюлем стояла, в прошлый раз гжель выбросили. Вроде бы приоделась и обставилась, пора бы и честь знать.

Сидоров (смотрит на часы). Действительно уж пора.

Входит Счастливчик Лев – скорбный, рассеянный. Молча присаживается у двери.

(Радостно.) Ба, Счастливчик Лев! Ну как – получил? Инкассатор не нужен?…

Счастливчик Лев молчит, раскачиваясь.

Чем дали – зелененькими или фиолетовыми?

Счастливчик Лев (после паузы). А главное – что я им сделал?… Уже еле здороваются. Зазнаешься, говорят, теперь, жмотом, говорят, станешь. Я ж еще не стал, а уже говорят. Ну что за люди… И жена тоже… Не разговаривает. Ты, говорит, теперь все на деньги меришь, я, говорит, уже, конечно, не по тебе, теперь тебе актрису подавай. А? А я этих актрис, я их как огня боюсь. Надо же, чтоб так не везло. Начальник отдела вызвал. Ты, говорит, извини, я, говорит, тебя на премию представлять не буду. Тебе это ничего не составит, на спички разве, а другим больше достанется. Я ему – а мой престиж как? А он говорит – я о нем и забочусь, зачем тебе, что люди про тебя говорят, что ты рвач. А? Уже говорят. Еще приказ не подписан – уже говорят. А в завершение – соседка доконала. Приходит – у вас соли, говорит, нет? А ты ж поди-ка такое совпадение – кончилась. А она разве поверила? Конечно, говорит, у вас теперь даже соли не допросишься. Ну, чтоб так не везло. Ведь что обидно? Еще копейки не потратил, в сберкассе даже еще не получил, а уж со всеми переругался. А? Ну ты скажи. Все говорят – счастливчик Лев, счастливчик. Как насмешка. Машину выиграл – разбился, еле выжил. В Лондон поехал – жена ушла, еле вернул. Сейчас вот – обратно неприятность, не знаю, как выдержу. Ну, чтоб так не везло, это же придумать надо. (Тюнину.) Ну скажи.

Тюнин. Нашел у кого спрашивать.

СчастливчикЛев. Есть же на свете счастливые люди – ничего не выигрывают. (Уходит, столкнувшись в дверях с Николаевой.)

Николаева (запыхавшись). Извините, опоздала немного.

Иванов. Опять туфли?

Николаева. Нет. К маме в деревню ездила.

Иванов. А вовремя нельзя было вернуться?

Николаева. Да билетов на поезд не достала.

Иванов. Вечно у вас какие-то причины. То самолеты не летают, то каблук сломался… Ладно, продолжим заседание. На чем мы остановились?

Входит водопроводчик, осматривает комнату, подходит к батарее центрального отопления, стучит по ней, слышит стук в ответ, достает ключ, отвинчивает ее и уносит.

Иванов. Так на чем мы остановились?

Николаева. Сейчас найду. (Листает блокнот.) Мужиков совсем в деревне не осталось… Вот, нашла – на последствиях остановились.

Тюнин. Я говорил, что собрание это имело последствия – и для меня, и для них.

Сидоров. Боюсь, что для вас оно еще только будет иметь.

Тюнин. Ну уж хуже, чем было, не будет.

Входят все участники спектакля, рассаживаются.

Зеленский. Ну что ж, наш ученый друг… Кажется, Александр Сергеевич был прав.

Тюнин. Кто это?

Зеленский. Пушкин. Кажется, действительно наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни. Боюсь, что вы несколько загостились у нас.

Тюнин. Но я же еще не кончил. Еще в других цехах…

Зеленский. Вы полагаете, одного цеха нам мало?

Тюнин. Но это ведь случайность.

Зеленский. Случайность? Это должностное преступление.

Тюнин. Ну… Это чересчур сильно сказано.

Зеленский. А вы не согласны?

Тюнин. В каком-то смысле… действительно… (Иванову.) У нас на каждой анкете написано сверху – все сообщаемые вами сведения будут использованы только в научных целях. Иначе кто бы стал с нами разговаривать. Я сам переживал все это больше, чем они. И Зеленского, кстати, не мои дела волновали. Просто все теперь узнали, что в цехе есть неофициальный лидер – Изюмов.

Зеленский. Интересное кино получается. Мы проводим кадровую политику – растим людей, выдвигаем их, поддерживаем, укрепляем их авторитет, а потом приходят какие-то гастролеры и устраивают тут спектакли, и вовсе, значит, оказывается, начальник – никакой не авторитет для подчиненных. Для них, оказывается, авторитет – совсем другой дядя. Что ж, в этом и есть наша социология – смуту сеять?

Тюнин. Но вы сами же заказывали нам это обследование? Даже деньги за него платите.

Зеленский. Н-да… Скажите, ученый друг, – вы сейчас в аспирантуре или в детском саду?… Ваше обследование – вы знаете, что бы я с ним сделал, если бы все было нормально? Положил бы вот в этот сейф, запер бы вот на этот ключ и доставал бы, когда нам надо. Нам – а не вам! Уж не обессудьте. А вы выпустили джинна из бутылки – и что мне теперь прикажете делать?

Тюнин. Я привожу там комплекс рекомендаций.

Зеленский. Насчет рекомендаций – это, конечно, спасибо. Но, во-первых, у меня этих рекомендаций – сверху, снизу, сбоку – знаете сколько? А во-вторых, там говорится, что делать медленно, а я спрашиваю, что делать быстро. Сейчас.

Тюнин. А почему так срочно?

Зеленский. Если бы вы не устроили этот спектакль, я бы не торопился. А теперь – вынужден. Не могут быть у одного туловища две головы.

Тюнин. Да они и раньше были, просто вы этого не знали.