В двенадцать Алексей решил, что Зорьке пора спать. Предложил проводить их на четвертый этаж. Выпили мы к этому времени бутылку шампанского и четверть. Закуски почти не было. Я выпила в два, нет, в три раза меньше Алексея, но была гораздо пьянее.
С ума сойти! Я познакомилась с ним сегодня утром. Только сегодня. Если бы он предложил поехать с ним немедленно в Петербург, или в Черемушки, или на необитаемый остров в Северном море, где только птицы горланят на обледенелых скалах, я бы согласилась. А он предлагал всего-то четвертый этаж почти родного дома.
Стерва осталась на кресле, я заперла квартиру и в тапках пошла за Алексеем и Зорькой в лифт.
Квартира Леши оказалась точно такой же, как у меня, но была абсолютно пустой. В гостиной наблюдались: коробка с вещами, пара стопок связанных книг, телевизор на полу, около него пепельница. Дверь в спальню была открыта, там лежал матрас с постельным комплектом. В углу стояла еще одна коробка, по стенкам были развешены носки и трусы. У матраса стояла пепельница поменьше.
— Слушай, ты же в моей квартире не курил?
— Я там и не ел.
— Ле-еша. — Я села на свежеотлакированный пол. — Ну мне было лень идти в магазин, а сама я пытаюсь худеть.
— Так хочется мужчинам нравиться?
— Будешь смеяться, но не совсем для этого. Мне от тети достался гардероб бешеной стоимости. И шубы, и платья, и костюмы, и белье. Конечно, нужно было все это раздарить или выбросить, но денег на новые тряпки нет. И даже не в этом дело. Все у нее было нестандартное, отменного вкуса. Вот в этот гардероб я и мечтаю влезть.
— Настя, — Алексей сел передо мной на корточки и посмотрел в глаза, — а ты не боишься? Ты живешь в квартире другой женщины, среди ее вещей, носишь ее одежду, начнешь общаться с ее знакомыми… И станешь ею.
Алексей приблизился ко мне вплотную, и последнюю фразу он прошептал. Голова моя, и так кружившаяся, чуть не отключилась. Я сцепила руки и вонзила ногти между пальцами — очень больно, между прочим, но помогает справиться с волнением.
— Мне это не грозит. Я на шесть сантиметров выше и на пятнадцать килограммов толще.
— Не придуривайся, ты поняла.
— Леш, а нет ли у тебя чего-нибудь съедобного? А то диета диетой, но есть-то хочется.
Он встал.
— Пойдем, у меня на кухне свинина с капустой. Я же полукровка, вернее — гремучая смесь. Немец, поляк, русский. Больше немецкой крови, но остальная тоже сказалась. Свинину готовил сам.
— Да, ты очень красивый.
Алексей помог мне встать, но мы не обнялись тут же, как обычно бывает в фильмах, он потянул меня на кухню. Здесь скучала Зорька, поглядывая на новый двухкамерный холодильник. На кухне стояли: дорогущая плита, два колченогих стула и под стать им белый ободранный стол. На столе находилась чашка с недопитым кофе, подсвечник со свечой, валялись кусочки фольги и странная трубка из туго свернутой плотной бумаги, скрепленная с обоих концов банковскими резинками. Посуда стояла в ящиках и в алюминиевой допотопной сушке. Кастрюли и сковородки лежали на полу под подоконником.
Одна сковородка размером с приличный таз стояла на плите, и Алексей включил под нею конфорку.
— Садись. Что ты там говорила о курении? Ты вот это пробовала?
Из-под стола, покопавшись в коробке с посудой, Алексей достал пачку сахара, но в ней лежали не кубики рафинада, а папиросы с туго набитым табаком и защемленным концом папиросной бумаги.
У меня похолодели руки. У тети в ящике кухонного стола лежала коробка из-под кубинских сигар с точно такими же папиросами, она держала их «для своих», самой ей этого было уже мало. Алексей поставил «заряженный план» на стол.
— Будешь?
— Нет.
— Ты чего так побледнела?
— Я ненавижу наркотики.
Алексей помешал в сковородке.
— Какие же это наркотики? Детский сад. Ты лечилась?
— Нет. Просто я слишком много видела людей, которые начинали с таких папиросок. Они рассказывали мне, себе и остальным, что наркотики в маленьких дозах полезны. А потом эти маленькие дозы становились все больше и больше, потом знакомые начинали нюхать порошок, разделив его лезвием или куском фольги на полосы. И через несколько месяцев у них начинались частые кровотечения из носа. Те, кто переходил на уколы… с теми я переставала общаться. Знала, что уже не жильцы. Или ходячие больные, или лежачие инвалиды. Только с тетей…
Алексей отсыпал на фольгу зеленый табак из папиросы, зажег свечу. Одной рукой он взял трубку, другой держал фольгу с травой над пламенем свечи. Через трубку он вдохнул дым от сгоревшей травы и сильно затянулся. При сильном вдохе плечи его поднялись, а длинная шея напряглась. Закрыв на секунду глаза, он вдохнул еще раз, постоял несколько секунд и посмотрел на меня повеселевшими глазами.
— Ты в «Гринписе» не состоишь?
— Нет. Не понимаю твоей иронии…
— Ты так убежденно говоришь! Ты можешь танкеры с нефтью обратно на базу разворачивать.
А ведь, по сути, Алексей целый день надо мной подсмеивается. Он же мне слова вежливого или ласкового не сказал. Чего я здесь сижу? Жду, когда он соизволит завалить меня в койку? А если у него это получится плохо? Или он вообще не собирается снизойти до меня? Какого, спрашивается, хрена я тогда здесь сижу?
Встать мне Алексей не дал, подскочил и усадил на скрипнувший стул.
— Подожди. Не злись. Поешь и пойдешь.
Алексей говорил нервно, шепча, его руки плавным быстрым движением забрались под мой свитер и подняли его вверх. Губы пахли водкой, глаза были красивы и бессмысленны.
— Давай посмотрим, насколько тебе надо похудеть. Может, и ужин тебе сегодня не достанется.
Вот ничего приятного человек не говорит, а голова улетает. Алексей стянул с меня свитер и отступил на шаг. Глаза его сузились, и я увидела перед собой… хищника.
— Встань.
Я неловко встала, жалея, что надела слишком тесный лифчик, в котором мой третий размер груди смотрелся вызывающе. Алексей оглянулся на окно, выключил свет на кухне и тут же повалил меня на пол, содрав лифчик, кусая грудь и расстегивая свои и мои джинсы. Я не сопротивлялась, с танком легковушки не спорят, тем более хромые, только тихо заскулила… И мне ответила Зорька. Она зарычала и близко подошла к нам. Алексей оттолкнул ее рукой. Я закричала: «Отпусти меня!», и Зорька зарычала сильнее. Она сунула слюнявую морду между нашими телами, а когда Алексей приподнялся для того, чтобы отпихнуть ее и снять с меня джинсы, она встала на меня и зарычала хозяину в лицо.
Я выползла из-под собаки и села в углу кухни, протянув несгибающуюся ногу вдоль стены. Алексей встал, застегнул джинсы и включил свет.
— Извини.
На меня он не смотрел, помешивал свинину на сковородке. Я неуклюже поднялась, держась за стену, застегнула джинсы, подняла с пола лифчик. Двадцать четыре доллара, между прочим. Теперь его только выкинуть. Отшвырнув бюстгальтер, я подобрала свитер, отряхнула и попыталась надеть. Но рукава запутались, руки дрожали. Алексей наблюдал за мной, дуя на ложку с капустой.
— Классно выглядишь.
От злости свитер вывернулся наизнанку, и я так его и надела.
— Есть будешь?
Я пошла к выходу, сдерживаясь, чтобы не расплакаться в этой квартире. Было тяжело дышать.
Алексей догнал меня у двери.
— Прости, я перепил. И потом, ты себя ведешь как принцесса, а я выгляжу мальчиком для постельных утех.
Я не могла говорить, стараясь просто вздохнуть. У меня это не получалось, в груди был камень, и дышать стало невозможно. Руки сами, на ощупь, открывали замки. Алексей хватал меня за руки, но я цеплялась за замки. Они были латунные, блестящие. Их блеск стал ярче, потом все стало серым, звуки ушли… Я больно ударилась головой об пол. Алексей сел рядом и, положив мне под спину руку, приподнял голову. Я наконец-то вздохнула. После этого по телу прошла судорога, дыхание начало восстанавливаться, и стало легче.
Он отнес меня на свой матрас. Мне было все равно. Я лежала посреди пустой комнаты, от голого окна шел полосами ночной свет, в дверях легла собака. Не хотелось шевелиться. Алексей лег рядом и обнял меня. Я закрыла глаза. Ничего не хотелось, кроме покоя.
