А Лиза…

Она прикасалась кончиками губ к фильтру, как бы целуя древнюю амфору. Ее движения были так аристократичны, будто перед Лариковым возникла собственной персоной Мария Стюарт – с изящными пальчиками, тонкими запястьями и стройными, длинными ногами.

Дело было не в косметике – Лариков был уверен, что и без этого Лиза прекрасна.

Он так любовался ею, что пропустил мимо ушей добрую половину рассказа о зловредном Байсарове, очнувшись лишь в тот момент, когда Лиза, заметив его невнимание, насмешливо сказала:

– А вам это, похоже, неинтересно…

Лариков хотел воскликнуть: «Отчего же! Все, что вы делаете, мне интересно!» Но тут же одернул себя, признав с тоской, что влюбленный детектив – это пропащий детектив.

– Простите, я… немного задумался, – покраснев, пролепетал он.

Лиза рассмеялась, пустив в очередной раз по комнате звон маленьких колокольчиков, и Лариков с ужасом понял, что краснеет еще гуще – проще говоря, становится уже пунцовым.

– Так вот, меня интересует странная связь между этими людьми и исчезновением пятерых представителей «неимущего» класса… Я хочу ее нащупать, понимаете? И все это крутится вокруг Байсарова и его подруги! Самое мерзкое в этой истории то, что, являясь сейчас фактически независимым следователем, я не так уж много могу! У меня связаны руки, и меня это ужасно злит! А злиться я не люблю, потому что в такие моменты я не могу сохранять трезвость мысли!

Она вдавила окурок с такой яростью в симпатичную морданцию, изображенную на дне пепельницы, что Лариков невольно вздрогнул. Морданция, несмотря на такой жест, продолжала глупо улыбаться. Судя по безмятежности реакции, такое обращение не было ей в новинку.

– А тут еще являетесь вы и какая-то странная рыжая девица, торчащая перед домом, и начинаете мне мешать!

– Постойте, – взмолился Лариков. – Да почему же мы вам мешаем? У нас свои проблемы!

– Ага, выследить меня и сдать этим нехристям, – саркастично усмехнулась Прекрасная Лиза. – Вы хотя бы понимаете, что с вашей помощью они хотят выяснить, кто я такая, и наехать на меня? Я и так маскируюсь под «нуворишку», затягиваясь в этот омерзительный кожаный прикид!

Он осмотрел ее изящные ножки в кожаных брючках и заметил:

– Отчего же омерзительный? Вам безумно идет кожа!

– Да я ее ненавижу! Я истратила на этот идиотизм целое состояние, в то время как куда с большой охотой купила бы себе новые джинсы, или хороший комбидрес, или вообще купила бы лучше телевизор! Как они в этом ходят? Ума не приложу!

Она поморщилась и закурила новую сигарету.

– Так чего вы хотите сделать, когда сумеете их поймать? Сдадите милиции?

Она раскрыла свои синие глаза, от чего они стали огромными, и рассмеялась.

– Я похожа на идиотку? – тихо спросила она. – Зачем? Чтобы нищий мент с плохонькой зарплатой был тут же куплен Байсаровым за бесценок? Нет, Андрей! Я собираюсь поступить куда подлее! Я продам их одному человечку, который согласен заплатить мне за эту компанию большие денежки, поскольку ему мешает Байсаров. Что он с ним сделает – его проблема! Может быть, заплатит нашему бедолаге милиционеру больше, чем Байсаров, и предоставит ему сведения. Просто пристрелить их всех он не может, поскольку вообще не любит убивать. Впрочем, это уже не моя забота. Я продам ему эту когорту негодяев, получу деньги и смоюсь из Тарасова. Но как я могу все это сделать, если вы крутитесь у меня под ногами? Да еще стали прямой угрозой для моей жизни! Вы сдадите меня этой вашей толстой Ирише, и завтра Байсаров прихлопнет меня, как муху!

Эта возможность Ларикова так испугала, что он побледнел. Такую красавицу? Нет! Никогда!

– А если нам работать вместе? – предложил он поспешно, сам испугавшись собственной смелости. – Мы ведь можем это сделать вместе! И нам будет легче…

– Не знаю, – с сомнением проговорила Лиза. – Надо подумать…

Но Лариков уже загорелся возможностью подольше лицезреть на своем жизненном небосклоне эту женщину с яркими синими глазами.

На мои призывы открыть «врата замка» никто не реагировал. Естественно, моя услужливая фантазия уже начала рисовать ужасные картины – например, как мастер «русского шансона» хлопочет на кухне, раскладывая останки несчастной Марины по баночкам и бальзамируя их, как в фильме ужасов. На губах его безумная улыбка, а очи пусты и бездонны. Или сам он возлежит на атласных покрывалах, бессмысленно тараща в потолок маленькие глазки, с кинжалом в груди, а по золотистому покрывалу стекают ручейки его крови.

Не знаю, что воображал себе Аристов, но уж ничего хорошего, судя по его виду. Он напомнил мне картину «Иван Грозный убивает своего сына»: глаза вытаращенные, волосы всклокоченные, и по бледности его щек я заподозрила, что, если все-таки на наш звонок среагируют, мне придется тащить его на верхний этаж на своей спине, поскольку он собрался упасть в обморок.

– Может, его нет дома? – предположила я.

– Этого не может быть, – покачал головой Аристов. – Он болеет. Я вчера слышал, как он говорил кому-то по телефону, что никуда не уйдет, потому что у него приступ почечных колик. Он так боится этих приступов, что никуда не выходит в эти моменты.

– Ну, так его могла увезти «Скорая», – обрадовалась я хоть такому прояснению ситуации. – Пойдем, хотя мне, конечно, жаль. Я так готовилась к этому визиту, и мне чертовски обидно, что наше рандеву не состоялось.

Я вздохнула. Неизвестно еще, получится ли у меня этот фривольный облик второй раз?

Но стоило мне повернуться спиной к проклятой двери, как там что-то щелкнуло и она открылась!

– Ну, вот видишь, – похлопала я по плечу моего спутника. – Он дома, и все нормально. Сейчас мы попытаемся все узнать, и ты наконец-то перестанешь производить на меня впечатление человека, которому объявили, что завтра его ждет электрический стул.

Я вошла в подъезд. Аристов робко шагнул за мной, в очередной раз удивив меня тем неоспоримым фактом, что большинство мужчин куда трусливее женщин.

Вот ведь вроде бы выше нас, сильнее физически, а готовы упасть в обморок в самый неподходящий момент!

Я то и дело оборачивалась на него, и каждый раз он взирал на меня почти с благоговейным ужасом, будто перед ним была не скромная его знакомая Саша Данич, а Орлеанская дева собственной персоной.

Так мы и поднимались вверх по лестнице, пока не предстал нашим встревоженным очам хозяин квартиры.

Он стоял на пороге, скрестив на груди руки, подобием памятника возвышаясь над этим недалеким обывательским мирком, посланцами коего являлись, судя по выражению его глаз, мы, и буравил несчастного Аристова недобрым взглядом.

– Ну? – спросил он, и я отметила, что голос у него скрипучий, как старая табуретка. – Ты же сегодня не собирался ко мне заходить… Честно говоря, я рассчитывал поспать и отдохнуть. А это кто?

При последних словах он кивнул небрежно в мою сторону, мало заинтересовавшись моей красотой.

– Вот из-за нее я к вам и пришел, – начал оправдываться Аристов с таким же выражением лица, с каким, наверное, Адам прикрывался пред разгневанным ликом божьим несчастной Евой. – Она тоже пишет стихи… Может быть, вы найдете ей работу?

Он посмотрел на меня уже с большим интересом.

Я постаралась изобразить на лице радостно-безмятежную улыбку.

– Значит, ты пишешь? – спросил он, явно не доверяя Аристову.

– Да, – выражение невинной глупости всегда давалось мне легко, поэтому я сразу достигла успеха.

Господин Барышников устыдился своего засаленного халата и выглядывающей из-под него пижамы.

Если такие типы начинают стесняться собственного неглиже перед женщиной, значит, женщину признали за даму!

А это, согласитесь, случается не так часто, как нам хотелось бы.

Лариков тем временем изнемогал под гнетом любовной страсти.

Все в Лизе виделось ему совершенным, прекрасным, и сердце его так колотилось в груди, что временами ему казалось, будто еще немного – и он воспарит, превращаясь в херувима, а может быть, в серафима…