— Не рви пупы, ребятушки! — весело кричал с берега поручик. — Передохните. Сейчас мои соколики вас выручат! Сержант, подсоби землячкам! — скомандовал он кому-то из подчиненных.

Саксе не успел моргнуть, как среди его людей появились здоровяки в Преображенских мундирах, облепили телеги и с дружными криками вытолкали их на сушу.

— Что не весел, капитан? — хлопнул Саксе по плечу поручик. — Выше нос и скажи спасибо, что я помог тебе на твердую землю выбраться. Сейчас тут проследует сам государь, а он не жалует нашего брата-офицера, когда тот ему свою дурь или неумение к службе являет. Например, как ты с возами, которые без малого не утопил в болоте. Не могу уразуметь, как ты умудрился божьим днем и при хорошей дороге загнать их в трясину. Спьяну, что ли?

— Было с утра маленько, — соврал Саксе. — Благодарю за выручку.

— Не за что, свои люди — сочтемся, — хохотнул поручик. — Пристраивайся к моей колонне и поспешим вперед. Через четыре версты деревушка, в коей велено на бивак становиться.

— Бивак? Это хорошо. Только мне и драгунам поначалу надобно привести себя в надлежащий вид, — сказал Саксе, надеясь отделаться от поручика.

— Займешься этим на биваке. А сейчас уноси отсюда подальше ноги — не приведи господь тебе со своим болотным воинством государю на глаза попасть. Уж больно строг он к вашему брату-неумехе.

«И с этой засадой неудача, — обреченно подумал Саксе. — Придется завтра начинать все сначала».

Полковник Розен не первый год воевал против русских и неплохо знал их язык, есаул Недоля владел им как родным, а потому шведский офицер и украинский старшина прекрасно понимали друг друга без переводчика.

— Господин есаул, есть ли в вашем отряде казаки, видевшие когда-либо царя Петра и знающие его в лицо?

Неделя мог ожидать от Розена любого вопроса, кроме услышанного, но тем не менее ничем не выдал своего удивления.

— Думаю, что нет, пан полковник. Я и сам не видел царя, равно как и вашего короля.

Розен на мгновение задумался, потер чисто выбритый подбородок.

— Тогда другой вопрос. Трудно ли вашим сердюкам выдать себя за казаков царя Петра?

— Нисколько. Надобно лишь сменить кунтуши сердюков на жупаны полковых казаков.

— Прекрасно. В таком случае отберите мне сотню-полторы своих людей… Смелых, преданных нашему делу, готовых на все. Предупредите их сразу, что действовать придется бок о бок с русскими войсками под видом царских казаков. — Розен взглянул на бесстрастное лицо украинского старшины. — Вы знаете, господин есаул, что сегодня наши войска начали переправу через Днепр. Думаю, через трое суток они закончат ее полностью. К этому времени должен быть готов и ваш отряд.

Недоля слегка наклонил голову, щелкнул каблуками.

— Будет исполнено, пан полковник…

Выйдя из палатки Розена, есаул неторопливо двинулся к группе поджидавших его сердюков. Проходя мимо одной из шведских телег, он услышал лязг цепей и слабый голос, окликнувший его.

— Друже Недоля…

Телега находилась среди штабного обоза генерала Левенгаупта, невдалеке от нее прохаживались шведские часовые с мушкетами на плечах. Но есаул Недоля был слишком хорошо им известен и не вызывал никаких подозрений, а поэтому ни один из солдат даже не насторожился, когда тот подошел к телеге. На ее дне, скованный по рукам и ногам толстой цепью, лежал полуголый человек. Его тело представляло сплошную кровавую рану. На груди и ногах виднелись следы ожогов, плечи были вывернуты и распухли, на бесформенном от побоев, иссиня-черном лице выделялись лишь горящие лихорадочным блеском глаза. Вид лежащего был настолько ужасен, что есаул невольно вздрогнул.

— Ты кликал? — спросил он, усилием воли заставляя себя остаться у телеги.

— Я, сотник.

— Откуда знаешь, кто я?

— А ты меня не узнаешь?

Недоля внимательно посмотрел на лежавшего. Но лицо того было настолько обезображено, что он отрицательно покачал головой.

— Я не знаю тебя. И почему кличешь меня сотником, если я уже давно полковой есаул?

— Знаю это. Но есаулом ты стал у гетмана Мазепы, а я помню тебя сотником у батьки Голоты.

— У батьки Голоты? — как эхо повторил Недоля. — Кто же ты, добрый человек?

— Твой стародавний друг-товарищ куренной атаман Левада. Не позабыл такого?

— Левада? — лицо есаула побледнело, он отшатнулся от борта телеги. — Но как очутился ты здесь?

— Из-за нашей с тобой дружбы, сотник. Батько Голота снова на Украйне и послал меня, дабы кликнуть тебя к себе.

Задрожавшей рукой есаул провел по лицу, его глаза не отрывались от лежавшего.

— Батько на Украйне? Неужто простил царю свои муки и бесчестье?

— Простил или нет — ведают лишь он да господь бог. А тебя, друже, как и иных верных соколов, кличет он под свой пернач для защиты родной земли от недруга-шведа.

— Я не верю тебе, — глухо произнес Недоля, нахмурив брови. — Не мог батько послать тебя ко мне без своего письма. Никогда не доверял он подобных дел одним чужим языкам.

— Верно молвишь, друже, а потому возьми батькину грамоту в шинке, где меня схватили. Отдал ее в руки хозяина… И коли ты еще не валяешься рядом со мной, значит, она до сего часу у него.

Драгунский полковник с трудом протиснулся сквозь узкий вход палатки, завертел головой, ища Меншикова.

— Здесь я, — проговорил князь, поднимаясь с кучи еловых веток, прикрытых плащом. — Говори, с чем пожаловал.

— Худые вести, ваше сиятельство, — ответил полковник, сбрасывая с головы капюшон плаща и стряхивая с него снег. — Мы что есть мочи скачем к Орше, а, может, совсем напрасно.

— Что городишь? Говори толком и вразумительно.

— Только что к батьке Голоте казаки доставили какого-то рыбака с того берега. И он уверяет, что Левенгаупт замыслил форсировать Днепр у Шклова.

— Откуда знает?

— У Голоты среди изменников-сердюков имеются свои люди. От них рыбак и явился с вестью.

— А не врет? — прищурился Меншиков. — Иди, хуже того, не подослан ли шведами?

— Кто ведает? Потому и предложил батько Голоте на всякий случай доставить его к вашему сиятельству.

— Правильно сделал. Тащи его сюда.

Князь грузно опустился на крепкий деревянный стул, поставил локти на крышку грубо сколоченного стола. Двое казаков с саблями наголо ввели в палатку рыбака, остановились с ним у входа.

— Что скажешь, старче? — спросил Александр Данилович, задерживая взгляд на седой бороде рыбака.

— Неприятели начали переправу у Шклова. Все их войска и обозы стягиваются к Днепру в то место…

— Сам видел? — недоверчиво спросил князь.

— Нет. Берег у Шклова неприятели крепко стерегут и никого к нему не подпускают. Весть сию передал мне лишнянский батюшка Ларион. А мне надлежало…

— Батюшка Ларион? Что это за птица? — перебил его Меншиков.

— Он давний мой друг-товарищ, — вступил в разговор Голота. — Я уже не единожды получал от него важные вести. Знаю, что помогают ему и верные люди из его прихожан. Но никого из них не видел.

— Та-ак, — нараспев произнес Меншиков, переводя взгляд с Голоты опять на рыбака. — Хочется тебе верить, старче, да не могу… А потому, невзирая на лета твои и седину, посажу под стражу до тех пор, покуда не проверю истинность слов твоих…

Когда рыбак в сопровождении конвоиров покинул палатку, князь встал из-за стола, сердито засопел.

— Что скажете теперь? — спросил он, вперивая взгляд в драгунского офицера и Голоту.

— Я уже отправил три разъезда к Шклову, — спокойно ответил Голота. — А двум другим велел переправиться на тот берег Днепра и тоже искать переправу. Может, с вражьей стороны к ней подобраться будет легче.

— А ежели не сыщут. Тогда что? А если шведы все-таки у Орши? Что говорят твои драгуны? — повернулся Александр Данилович к полковнику.

Тот переступил с ноги на ногу, опустил голову.

— Мои разведчики не смогли достичь места, что указал шляхтич. На всех путях к Орше полно шведской кавалерии. Крепко бережет генерал свою переправу.