Литмир - Электронная Библиотека

Вернее, даже не в день, а в ночь, которая этому дню предшествовала. Жене в ту ночь приснилось, будто он сделался Вольфом Мессингом.

Будто бы, снилось ему, стоит он на каком-то возвышении, на эстраде, и хочет сойти в зал, а его не пускают, говорят, что люди — вон их сколько! — собрались посмотреть Вольфа Мессинга. «Но я не Мессинг,— удивляете Женя,— я Горожанкин!» Ему в ответ смеются и тащат на середину помоста. Женя пробует вырваться и вдруг видит настоящего Мессинга, знаменитого Мессинга, мастеру психологических опытов! «Вот он!»— кричит Женя, но Мессинг быстро пробирается между рядов и бочком, бочком семенит из зала. Перед выходом он оборачивается к Жене прикладывает палец к губам и исчезает. «Надо его выручить»,— думает Женя. Но как он сумеет совершить то что под силу одному Вольфу Мессингу?.. И тут появляется кто-то... девушка... девочка... на ней длинное белое платье до самого пола, все в блестках... они так искрятся и сверкают, что он не в силах разглядеть ее лица. «Ты сможешь все, что захочешь,— говорит она,— Но надо захотеть... Очень-очень... Тогда все возможно...»

Впоследствии Женя .рассказывал, что утром, после этого странного сна, он ощутил в себе странную уверенность (чтобы избежать однообразия, мы не будем больше употреблять слово «странный», иначе нам пришлось бы повторять его слишком часто), что он сумеет в точности воспроизвести все эксперименты знаменитого психолога.

Немедленно, еще до завтрака, забыв даже о зарядке по системе йогов, Женя Горожанкин приступил к проверке своих способностей. Он велел младшему братишке, Игорю, спрятать в любом уголке квартиры какой-нибудь предмет, например, мячик для хоккея, а потом взять его, т.е. Женю, за руку и сосредоточиться на мысли о мячике.

И каждый раз Женя находил спрятанный предмет, мяч или вилку, или черепашку Тортиллу, которая смиренно переносила все испытания, даже когда сообразительный Игорь заталкивал ее под подушку на маминой кровати. Однако не исключено, что он подыгрывал Жене, потому что кому из нас не хотелось бы иметь братом знаменитого фокусника.

Женя, окончательно сбитый с толку сном, а потом необычной удачей опытов, решил испытать себя на ком-нибудь еще. Он выбрал для этого Машу Лагутину, так как невозможно было представить более подходящего человека.

Маша Лагутина была самой честной девчонкой на свете. По крайней мере в этом не сомневался никто из восьмого «Б». Из-за этой честности ее уважали, побаивались и постоянно избирали на какую-нибудь ответственную должность: раньше председателем пионерского отряда, теперь — комсоргом и даже членом общешкольного комитета. И если Маша говорила кому-нибудь неприятные строгие слова, на нее не обижались, зная, что иной она быть не может, и охотно прощали ей такую слабость.

Маша Лагутина встретила Женю с длинным ножом в руке. Она только что выложила на кухонный столик хозяйственные покупки, надела весело разрисованный клеенчатый фартук и готовилась варить борщ. На столике курчавился кочан капусты, аккуратными пирамидками высились черные свеколки с мышиными хвостиками и глянцевито поблескивали уложенные рядком помидоры. Женя выбрал самый маленький.

— Соль на подоконнике,— сказала Маша,— хлеб в шкафчике... Да ты возьми помидор покрупнее...

— Нет,— сказал Женя,— мне нужен как раз такой.

И он взял Машу за руку, вынул из ее пальцев нож, вложил в ладонь помидор и попросил его спрятать.

— А я отвернусь и не буду подглядывать, даю слово,— сказал он.

— Женька,— сказала Маша, не зная, что ей делать — удивляться или возмущаться,— Женька, что за глупые шутки!.. Ты же видишь, я и так боюсь запоздать с обедом!

Но Женя заявил, что это не шутки, а эксперимент, остальное он объяснит потом.

Дальше повторилось в точности то же, что и с Игорем. Это было удивительно. Но самое удивительное заключалось в том, что Женя сам не понимал, как это ему удается.

И, разумеется, еще меньше понимала что-нибудь Маша. Она решила, что Женя ее дурачит.

Она завязывала Жене глаза посудным полотенцем. Она затягивала полотенце так, что у Жени чуть не начинала хрустеть переносица. Она заглядывала снизу и сверху, не осталось ли каких-нибудь щелок. Но все было напрасно: Женя ни единожды не ошибся. Маша рассердилась. Она сказала, что все равно — все это неправда, и пусть Женька не думает, что она такая дура, и пускай он убирается, а ей нужно готовить обед. Женя слушал ее и хохотал как ненормальный. Он хохотал ей прямо в глаза и чуть не катался по полу от смеха. Пока, наконец, не почувствовал, что сейчас Маша заплачет.

Тогда он рассказал ей про свой сон. И хотя Маша никогда не придавала значения предрассудкам, этот сон произвел на нее неожиданное впечатление. Теперь она смотрела на Женю робко и даже со страхом. А когда он сказал, что попробует, даже не беря Машу за руку, прочитать ее мысли, она тут же согласилась без всяких возражений.

Женя был уверен в своих силах, в таинственных способностях, которые дремали-дремали и проснулись в нем нынешним утром. Он уверен был в них и после того, как опыт с чтением мыслей на расстоянии не удался. Женя вспомнил, что условием чтения мыслей на расстоянии Мессинг считает не только способности экспериментатора, но и способности того, кто посылает в окружающее пространство разряды мысленных образов. Может быть, Маша просто не обладает этой способностью?

Стали думать, кто в классе имеет сильно развитое воображение, но думать пришлось недолго, потому что оба сошлись на Тане Ларионовой.

— Танька — это талант!— сказала Маша.— Она и на сцене плачет настоящими слезами! А потом три дня никак не успокоится... Она все, что угодно, вообразит!..

Маша была права, но на предложение немедленно отправиться к Тане Горожанкин вдруг замялся, возможно, у него были свои причины, а Маша загорелась и стала его уговаривать, и у нее, видимо, тоже имелись на это свои основания, и столь серьезные, что только по дороге к Тане Ларионовой она вспомнила, что так и не приготовила борщ. И тут Маша, у которой взамен воображения было необычайно развито чувство долга, побледнела, поняв, что оставит всю семью без обеда... Но и это не заставило ее повернуть назад.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой читатель знакомится, правда, пока довольно поверхностно, с Эрастом Георгиевичем Гагиным

Несмотря на свой небольшой журналистский опыт, Нора Гай уже знала, что главная опасность, грозящая газетчику, это опасность опоздать. Получив первое в жизни ответственное задание, она испугалась, что ее обгонят, перехватят материал, и не стала терять драгоценных минут. Выскочив из редакции, она поймала такси. В пути ей мерещилась огромная толпа — высокомерные столичные корреспонденты с магнитофонами системы «Филипс»; юркие пролазы-фотографы; самоуверенные телевики, наступающие под прикрытием своих бронированных автофургонов — и где-то позади, смятая, беспомощная, с жалким блокнотиком — она, Нора Гай... Перед школой № 13 счетчик выбил цифру, равную почти половине ее недавнего гонорара. Но она не жалела об этом.

Успокоилась Нора только в пришкольном скверике. Ее острые каблучки пробивали четкий след посреди гладкой, присыпанной мелким песочком аллеи. Школа наслаждалась последней тишиной каникул. На высоте третьего этажа, в решетчатых люльках, мирно жужжали пульверизаторы маляров.

Нора опустилась на скамейку, чтобы перевести дух и сосредоточиться. Заметим, что Нора Гай, вообще говоря, была умной и самостоятельной девушкой. Пока иные из ее сокурсниц, постигая секреты современного стиля, учились курить сигареты, пить сухое вино и носить миниюбки, Нора усердно готовилась к будущей профессии.

Она мечтала сделаться журналисткой, чтобы отважно вступить в бой за правду и справедливость. Она мечтала, что станет поддерживать талантливых ученых, пробивать дорогу молодым изобретателям, принимать участие в судьбе покинутых женщин, протягивать руку помощи обиженным старикам. Она, кроме того, мечтала о волнующих, проблемных материалах, но не ради известности или славы, а... Впрочем, она ничего не имела против того, чтобы ее имя приобрело заслуженную известность, особенно то, которое носила она теперь.

4
{"b":"215277","o":1}