Натка посмотрела на часы и заторопилась в прихожую. Времени было достаточно, чтобы выучить урок. Тем более что магазин буквально на углу. Натка каждый день проходит мимо, разглядывая витрины, но внутрь зайти не решается. А сейчас почти побежала, будто могла опоздать.

Две молоденькие продавщицы, громко о чем-то стрекотавшие возле кассы, дружно обернулись на появление покупательницы и так же дружно набросились на нее с вопросами, смысл которых она, конечно, не понимала, но по тем эмоциональным жестам, которыми девушки сопровождали свою болтовню, показывая на вешалки с одеждой, догадалась, что ей рекламируют буквально весь ассортимент магазина. Какое-то время Натка вертела головой и глупо улыбалась, но потом взяла себя в руки и выдала на еле слышном и наверняка ужасно корявом испанском:

– Мне нужны носки.

– Что? – переспросила одна из девушек. Вторая даже этого делать не стала, тут же отошла к кассе и принялась заинтересованно разглядывать манекен. Конечно, он был во сто крат интереснее Натки, которая сникла, но все же повторила упрямо:

– Носки.

– De que color?[2] – спросила вторая продавщица, продолжая излучать любезность.

О! Color – это было знакомое слово. В конце концов, не зря Натка так старательно зазубривала фразу, в которой оно встречалось. Она улыбнулась и с облегчением произнесла:

– Negro. Le gusta el color negro[3].

– La talla?[4] – загадочно улыбнулась девушка.

«Господи! При чем здесь талия?!» Натка бесшумно, как рыба, хлопала губами.

– Cuarenta, cuarentayuno?[5]

– No, – зачем-то ответила Натка, совершенно ничего не понимая, но продавец, ничуть не смущаясь, продолжала атаковать:

– Cuarentaydos?

«Сорок два», – поняла Натка. Сорок вторым был номер их дома, а адрес она вызубрила уже на следующий день после приезда. Боялась потеряться и не найтись. Интересно, кто-нибудь бы заметил пропажу? «Значит, сорок два. Это они о размере, что ли? Да, наверное. Сорок второй вполне подойдет. А что там было до этого? Сорок? Сорок один? О! Так я могу еще и рубашку купить. Скажу теперь, что ворот сорок первый. А как будет ворот? Неважно. Покажу на шею».

Из магазина Натка вышла через час, обвешанная пакетами и с чемоданом хорошего настроения. Она купила кучу нужного и ненужного барахла. Но главным было то, что в голове прочно держались названия цветов, предметов одежды и нескольких частей тела. Да, ну и, конечно, цифры. Куда же без них?

Дома Натка нарочито громко хлопнула дверью. Подействовало. Муж спустился из кабинета и вместо того чтобы отчитать ее («Он же работает!»), удивленно развел руками. Чему именно он изумлялся, Наткиному неожиданно обнаруженному отсутствию или количеству покупок, она не разобрала, сказала только:

– Я купила тебе носки.

– Носки? – переспросил Андрей, озадаченно взглянув на нее поверх очков. Наверное, на самом деле хотел спросить: «Мне?», но сдержался. – Ну-ну, – он отвернулся и двинулся обратно по лестнице.

– Черные. Как ты любишь.

– Спасибо, – он продолжал свое восхождение.

– Самые лучшие. Я попросила самые лучшие.

Он замер посередине лестницы, затем снова обернулся к жене:

– Ты? Ты попросила?

– Да, – Натка порылась в пакетах и выудила пару носков. – Сам посмотри. Los mejores.

– Поздравляю, – произнес Андрей и, как показалось Натке, даже чуть улыбнулся уголками губ. Да. Кажется, да. Разве что чуть-чуть, конечно. И только одними уголками. Но все-таки улыбнулся. И тут же заторопился, заважничал, заизвинялся.

– Черчу, – известил сухо. – Проект.

– Большой? – против обыкновения поинтересовалсь Натка.

– Нормальный, – уклончиво ответил он, но не ушел. Остался стоять посреди лестницы, будто ждал очередного вопроса. Но его не последовало. Натка только плечами пожала.

– Что ж… Тебе, наверное, – она выписала руками какой-то крендель.

– Да. Мне надо работать.

– Ну…

– Пойду.

– Иди.

– В общем, пошел.

– Иди-иди.

Андрей скрылся на своей половине. А Натка разобрала пакеты. Повесила в гардеробной новые рубашки для мужа и сына, полюбовалась вечерним платьем для Ниночки, повертелась перед зеркалом в новом коротеньком пальтишке яркого свекольного цвета, разложила по полочкам свитера и водолазки. И только пакетик с носками она оставила в прихожей. Прямо посередине. Так, что не заметить было нельзя. Она с аппетитом съела борщ и три котлеты и ушла к себе в спальню. Там Натка включила телевизор, но пультом не щелкала. Лежала и упорно старалась вырвать из контекста знакомые слова. В итоге два раза она отметила «сорок», пять раз «цвет» и, наверное, раз двадцать «спасибо». Хотя, возможно, и больше. Этого Натка точно не помнила. Она уснула.

Когда на следующий день, тщательно выучив названия фруктов и овощей, она почувствовала себя вполне созревшей для похода на рынок и спустилась в прихожую, пакета с носками там не было.

Бойкая торговля с веселыми продавцами так воодушевила Натку, что в школьном дворе она расхрабрилась настолько, что позволила себе перекинуться парой фраз с мамами Валеркиных одноклассников. О! Ничего такого. Просто объявила, что на рынке хорошие груши, а Валерка их любит. Ответов она, конечно, не разобрала. Для нее вообще оставалось загадкой, как эти странные испанцы ухитряются понять или просто услышать друг друга, если говорят все одновременно. В правое ухо Натки щебетал тоненький голосочек смешной маленькой женщины, которая постоянно морщила носик-пуговку и трясла туго завитыми мелкими кудрями в такт своей трескотне. В левом басовито гудела полная матрона, цокавшая языком после каждого предложения, отчего становилась похожей на породистую, довольную жизнью лошадь. Породистая, потому что масть темная, а довольная… Недовольных, грустных испанцев вообще сложно отыскать. Подтверждали теорию всеобщего испанского благополучия еще две женщины, стоявшие перед Наткой и бойко говорившие то ли непосредственно с ней, то ли друг с другом, то ли со всем миром одновременно. Они заливисто смеялись и то и дело слегка подталкивали соседку локтями, точно искали у нее подтверждения какой-то своей болтовне. Натка не понимала ни слова, но сосредоточенно и беспрерывно кивала, как болванчик, не забывая при этом широко улыбаться.

Валерка появился как раз в тот момент, когда у нее уже начало сводить скулы, бока от постоянного пихания стали побаливать, а уши буквально глохнуть от ежесекундного «Vale»[6]. Вместе с сыном из школы хлынула река других учеников, которая гудела, бурлила и пенилась криками, песнями и эмоциями, заглушая галдевших родительниц. Натка быстро вырвалась из круга мамаш и окликнула сына. Валерка без труда вынырнул из потока одноклассников и подплыл к матери, удивленно улыбаясь:

– Что ты здесь делаешь?

– В каком смысле? Тебя встречаю. Не рад?

– Рад, конечно. Просто обычно ты сидишь в машине за забором, а тут… – он сделал красноречивый жест в сторону группы женщин.

– Там душно, – попыталась Натка закрыть тему.

– Ясно. И о чем разговаривали? – Валерка не Ниночка. Та сразу понимает, когда надо придержать язык, а этому все нипочем. Мальчишка. Прет напролом.

– Так. О погоде.

– Да? – Валерка хитро вскинул брови и спросил издевательски: – Ну и как сказать, что сегодня хорошая погода?

– Está buen tiempo, – бросила Натка то, что говорил ей один из продавцов на рынке, показывая на небо и солнце.

– Ух ты! – присвистнул сын и взглянул на мать, похоже, с уважением. Но настроение у нее все равно испортилось. В нее не верили и списали со счетов. Она думала, только муж и дочь, оказывается, Валерка тоже. Надо же, еще молоко на губах не обсохло, а уже считает себя умнее матери. И как такое случилось? Когда это началось, что все вдруг стали считать себя умнее, важнее и лучше ее?