Грустные мысли окончательно выбили Натку из колеи, и дома она, вместо того чтобы сесть за учебник, взялась за пылесос. Натка всегда занимала себя физической работой, если хотела отвлечься от неприятностей. За пылесосом последовала плита, а за ней стекла террасы. Где-то между компотом и овощным рагу Натка услышала, как Валерка крикнул, что пойдет на пляж. А на втором окне дверь в холле известила о приходе мужа. Натка стала еще яростнее тереть стекла, настойчиво пытаясь обнаружить на них еще какие-нибудь следы пыли. Наконец пришлось-таки себе признаться: «Ты просто боишься читать второе задание. Ты боишься не справиться. Ты трус».

– Трус, – вслух согласилась Натка.

– Кто трус? – раздался сзади голос мужа.

– Что? А… Да это я, видишь, все тру и тру, как ненормальная.

Муж кивнул и, бросив: «Смотри, не надорвись», сел в кресло, устремив взгляд на морской пейзаж за окном. Лицо его при этом было лишено каких-либо эмоций, но в глазах мелькали задорные искорки неясного происхождения. Натка так и застыла с тряпкой в руках. Потом спросила, не скрывая ехидства:

– Тебе разве не надо работать?

– Работать? – Искорки исчезли, взгляд стал колючим. – Да, конечно. Я тебе мешаю? Извини. Не хотел.

Андрей резко встал и вышел. Где-то далеко тихо скрипнула дверь его кабинета. Но даже от этого едва слышного звука Натка вздрогнула, как от оглушительного хлопка. Она яростно бросила тряпку в таз с водой. По чистым стеклам разлетелись грязные брызги. Наплевать! Наплевать!!! Натка закусила губы, чтобы не разрыдаться, и ушла в спальню. Задернула плотные шторы: «Долой солнце!», натянула на глаза повязку: «К черту реальность!» – и забылась тяжелым, беспокойным сном.

Проснулась она через несколько часов, когда на улице было так же темно, а в доме так же тихо, как в комнате. Спать больше не хотелось, и, словно отвечая на ее вопрос, что делать, голос с едва уловимым акцентом произнес в ее голове: «Кому-то требуется месяц, кому-то и года мало». Неужели она относится ко второй категории? Натка решительно вылезла из-под одеяла и пошла в кабинет. Минут через десять она уже морщила нос и раздумывала над вторым переведенным заданием:

Поздравьте Лусию с днем рождения.

Бред какой-то! Для того чтобы кого-то поздравить, надо иметь знакомого, отмечающего день рождения в ближайшее время. Правда, в Наткином случае желательно хотя бы просто иметь знакомого, а уж с чем человека поздравить, можно найти. Вот хотя бы с хорошей погодой. Чем не повод? Натка вздохнула и взялась за перевод еще нескольких предложений. Через полчаса сосредоточенного труда она уже знала, что должна вручить подарок, написать открытку и рассказать пару анекдотов, чтобы стать душой компании. Все это никак не помогало составить план конкретных действий, а только наводило тоску. «И как мне ее поздравить, Лусию эту? Имя какое-то дурацкое! Лусия! Люся, что ли? Люся… А ведь действительно Люся. Люська!» Натка вскочила, чуть не ударившись головой о полку и не свалив со стола толстый том словаря.

– Люська, Люсечка, Люся! – шепотом кричала она, пританцовывая у ящиков стола и нервно перебирая бумаги в поисках записной книжки. Нашла. Открыла на нужной странице. Взглянула на настольный календарь для контроля и счастливо засмеялась. «Все верно. Двадцать пятое октября. Точнее, уже двадцать шестое, потому как первый час ночи. Но это у нее в Жироне, а у Люськи в Бостоне еще двадцать пятое». Так что Натка ни капельки не опоздала. Она схватила телефонную трубку и набрала номер. Ей казалось, что стук ее сердца перебудит весь дом. Гудок. Еще гудок. И…

– We can't answer your call at the moment…[7] – начал автоответчик гнусавым Люськиным голосом.

Натка, не дослушав, бросила трубку и сердито посмотрела на часы. Ну конечно. В Бостоне сейчас почти пять часов вечера. Станет Люська в это время торчать дома. Наводит, наверное, марафет в каком-нибудь дорогущем салоне, чтобы потом все ее гости, которые соберутся в шикарном кабаке, «отпали и онемели от зависти».

– Если ты так хочешь, чтобы тебе завидовали, как же умудряешься иметь столько друзей? – часто недоумевала Натка, когда в юности на Люськиных именинах гуляли разношерстные компании по тридцать-сорок человек. Возможность была. Старая дача: участок почти в сорок соток. На нем два дома, баня и куча свободного места, чтобы еще и палатки поставить. Там пели Окуджаву, делали детей, с душой чокались за Люську и так же душевно, почти открыто ей завидовали. Она это знала, а потому на Наткино недоумение только фыркала:

– Я не хочу. Так само собой получается.

Само собой у Люськи получалось все: учиться, работать, знакомиться с людьми, выскакивать замуж и разводиться. А еще устраиваться в любом месте так, что вроде и не хочешь завидовать, а все равно не удержишься. В Бостон Люська перебралась из Чикаго, когда вышла замуж в четвертый раз. Конечно, муж был великолепен: умен, симпатичен, щедр («Удавлюсь, но со жмотом не лягу!»). Естественно, она любила его без памяти, как, впрочем, и трех предыдущих. Первому – научному руководителю своей дипломной работы – она помогла написать докторскую и получить место заведующего кафедрой. На этом тот решил закончить свое восхождение по карьерной лестнице и сосредоточил внимание на молоденьких студентках, как когда-то на Люське.

– Засранец! – объявила она и оценила свой ущерб и свободу неверного в сумму шикарной трешки в центре столицы. Профессор расплатился, и уже через полгода на новой площади у Люськи обитал муж под номером два. И снова удачный. Какой-то крупный рекламщик. Тогда этот бизнес только завертелся, возможности были большие, и их номер второй тратил на Люську неограниченно: как расписались, затеял строительство дома, куда и перевез ее через год, с работы снял, в фитнес-клуб записал, на горные лыжи поставил. Это зимой, конечно. А так – осенью Париж, весной Милан, летом моря-океаны, пляжи, курорты. От рекламщика Люська сбежала сама через три года с одним чемоданом.

– Скучно, – объявила она друзьям и родителям, которые чуть пальцем у виска не крутили и готовы были коллективно признать ее умалишенной.

– За такое «скучно», – мрачно констатировал кто-то из компании, – от простого люда можно и по морде схлопотать.

Люська попыталась было объяснить, почему на сей раз не стоило завидовать ее браку:

– Сумочка от Гуччи? Пожалуйста. Сапожки Прадо? Хоть пять пар. Малышке купить десятую шубку? Конечно, надо. А то в остальных ведь ее уже видели. Вдруг кто в тусовке заметит и решит, что он недостаточно крут. Вон его жена, ходит в одном и том же. Ребеночка Люсенька хочет? Конечно, дорогая. Только давай лет эдак через десять. Негоже моей девочке фигурку портить. Тьфу! – смачно плевалась Люська и добавляла в сердцах: – Идиот!

Идиот преследовал ее года полтора: охапки цветов, ювелирка и машина, перевязанная бантом, под окном. Люська подношения игнорировала, а на все увещевания и уговоры отвечала одно:

– Прошла любовь, завяли помидоры.

Муж номер три нарисовался на горизонте как раз тогда, когда рекламщик наконец ослабил свою хватку и Люська смогла себе позволить появиться где-то с новым кавалером, не рискуя здоровьем последнего. Достоинства его она описывала кратко:

– Голландец.

Объяснение это казалось вполне логичным. Люська была специалистом по нидерландскому языку. Причем неплохим, но невостребованным. А тут раз – и прямо в десяточку. И вот уже и Амстердам, и каналы, и тюльпаны, и ощущение собственной значимости.

Когда Люська уезжала, они с Наткой прощались всерьез и надолго. Конечно, никакого железного занавеса уже не было и в помине, только вот возможности у Натки кататься к подруге в гости тоже не находилось. Ниночка – подросток: глаз да глаз нужен. Валерка маленький. Разве оставишь? Да и Андрей привык, чтобы и первое, и второе, и третье, рубашка отутюжена, брюки отпарены. Нет, он бы отпустил, конечно, но Натка сама не стремилась. Зачем ей куда-то одной, без него? Да еще в Амстердам. А вот сейчас она бы к Люське рванула в далекий Бостон. Только не зовет подруга. А в Голландию приглашала. Названивала раз в месяц и укоряла: