Алибек долго не показывался. Выражение любопытства на старом липе Жакупа сменилось выражением злобы — он стиснул зубы, сжал губы, отчего редкие черные усы его ощетинились; зрачки узких глаз чернели злыми точками. Потом взор его затуманился, из глаз вдруг покатились слезы и на лицо легла глубокая печаль.
Горькие воспоминания терзали стариковское сердце..
Жакуп вспоминал своего сына — не того, что живет в Кзыл-Орде; там живет Исхак, он занимает хорошую должность, имеет троих детей, почитает отца, и при воспоминании о нем и своих внуках старик скорее улыбнулся бы.
Вспоминал сейчас Жакуп своего первого сына Сарсека.
Двадцать пять лет назад он и Сарсек гнали скот бая Кошегула в глубь пустыни. Приближались красные, и Кошегул опасался, как бы красные не взяли баранов, а их у него были тысячи. Он велел своим чабанам, Жакупу и его сыну, две отары угнать за Куван-Дарью, остальной скот направил в другую сторону. По рассуждению Жакупа, гнать скот за Куван-Дарью было в тысячу раз опаснее — это все равно что отдать их в руки басмачей… Но скот был не его, а Кошегула. Кто знает, что на уме у этого Кошегула, может быть, он хотел преподнести подарок Джунаид-хану?
Своих мыслей Жакуп не высказал даже сыну, потому что знал: Сарсек очень вспыльчив, смел, он не захотел бы гнать баранов в ту сторону, где были басмачи, и не побоялся бы сказать об этом баю. Кошегул, зная характер Сарсека, не очень-то позволял себе размахивать руками перед лицом джигита, но бай знал и то, что Сарсек такой же опытный чабан, как и Жакуп, и только поэтому держал его. Отец и сын жили впроголодь, но овцы всегда были сыты и не пропадали — это ценил Кошегул.
И вот, когда они гнали овец мимо этих развалин…
— Эге! Алибек возвращается, — пробормотал Жакуп, пристально всматриваясь в сторону старых развалин. — Что-то он очень лениво идет — как кумыса нахлестался.
Алибек, выйдя из-за остатков стоящей стены, медленно побрел в сторону лагеря. Он нехотя взмахивал правой рукой — наматывал аркан на локоть левой. От глубокой задумчивости или по другой причине, он споткнулся и чуть не упал. Аркан распутался. Алибек снова начал сматывать его.
«Что он там делал с этим арканом? — думал Жакуп, — Ясно одно, что не для старого верблюда он брал его»…
Алибек скрылся, спустившись под берег. Жакуп выждал еще немного и, встав, пошел к развалинам. Не дойдя до стены шагов десять, Жакуп остановился возле серого плоского камня и снял шапку. Бывая здесь и раньше, он простаивал долго, склонив над камнем обнаженную голову. Но сейчас он задержался всего с минуту и подошел к стене. И возле нее он бывал несколько раз и потому сразу отыскал глазами три выщербины на кирпичах — три воронкообразные ямки — следы, оставленные тремя пулями на высоте груди человека…
До недавнего времени вся стена была в сохранности. Во время бури — нет, это было немного раньше, именно в тот день, когда пропал Алибек, — сильным порывом ветра большую часть ее повалило. Она устояла только в правом углу, что к северу, остаток ее издали стал похож на памятник. Это и в самом деле был памятник, потому что три выщербины — следы пуль — были как раз на той части стены, которая уцелела.
Чем-либо другим и не привлекали Жакупа эти развалины — здесь похоронен его сын. И еще эти три выбоины пулями… До другого ему не было дела, он никогда не осматривал этих развалин — зачем ему они? Исхак предлагал поставить на могиле каменное надгробие с надписью, но Жакуп не согласился, он был против того, чтобы снять с могилы вот этот плоский бесформенный камень, который был положен двадцать пять лет назад.
— Не подошло еще время снимать этот камень и ставить другой, хоть он и будет красивей, — говорил он. — Здесь не кладбище, а пустыня, здесь никто не бывает и некому читать надписей. А мы с тобой и так знаем, кто похоронен…
Но сейчас Жакуп думал не только об этом сером плоском камне, он решил осмотреть развалины. «Зачем ходил сюда Алибек?»
Надев шапку, старик обогнул стену и подошел к развалинам с западной стороны. Ну, что ж тут такого? Когда-то давно здесь было что-то вроде кирпичного дома. На месте пола барханом лежал песок, восточный скат его уходил под уцелевшую часть стены.
Справа внизу возле обломков кирпича Жакуп заметил темнеющие прогалинки — тут был, вероятно, вход, наскоро заложенный кирпичами.
«Он спускался на аркане в подвал», — подумал старик про Алибека и стал отбрасывать кирпичи. Но скоро убедился, что для спуска в подземелье совсем не нужна была веревка — песчаный скат продолжался и в подземелье, он был довольно пологий, сорваться и упасть — нечего опасаться.
«А-а, понятно, зачем ему понадобился волосяной аркан, — догадался Жакуп. — Там, конечно, змеи. Они уже чувствуют зиму и ищут укромные места. Но я-то их не испугаюсь и без аркана. У меня на ногах высокие сапоги из крепкой кожи, ее не прокусить. Я раздавлю гадов сапогами. Есть ли только при мне спички? Есть и, на счастье, целый коробок. Все же я наломаю хвороста, захвачу с собой и разожгу там костер».
Набрав хвороста, Жакуп просунулся в отверстие и стал спускаться в темное подземелье.
Заживо погребенный
Когда два человека не доверяют друг другу, подозревают один другого в чем-то, и в душе взаимно не любят, они узнают об этом без объяснений — по малейшему оттенку голоса, по мимике, жестам, только им понятным А окружающие зачастую считают их друзьями.
Алибек молчаливого скрытного Жакупа считал стариком себе на уме, подозревал, что он что-то знает о нем. Но обойтись без него не мог: нужен был аркан. К тому же выпал удобный случай — под видом поисков верблюда пойти к развалинам и забраться еще раз в подземелье.
На этот раз Алибек был предусмотрителен. Он расчистил вход и соорудил из кирпичей барьер, препятствующий возможному осыпанию песка в отверстие.
Алибек выбрал из саксаула палку подлиннее, размотал аркан, связал его концы так, чтобы можно было раскинуть кольцо в диаметре около трех метров. В кармане у него лежал электрический фонарик, который он выменял у одного землекопа на десяток бритвенных лезвий. Батарейка уже истощала заряд, давала красноватый свет, но его должно вполне хватить для осмотра подземелья.
Просунувшись в отверстие, Алибек включил фонарик и повесил его себе на грудь, зацепив проволочной петелькой за пуговицу куртки. Затем раскинул кольцо аркана на песке, стал в центре кольца. Сделав шаг, передвинул палкой аркан вперед, выровняв кольцо по бокам, еще шагнул и повторил ту же операцию с волосяным арканом.
Змеи, заслышав шаги, увидев свет, зашевелились, шипя и свистя. Фонарик хотя и тускло, но освещал по низу почти все подземелье. Алибек видел, как змеи, извиваясь, переползали с места на место, угрожающе поднимали головы. Свет пугал их, они отворачивались, наползали одна на другую, свивались в клубок, но, разозленные, все-таки ползли навстречу свету.
Вот одна из них ткнулась в веревку, и Алибек с радостью заметил, как она испуганно отвернулась и поползла в сторону. Все гады забеспокоились, засвистели, некоторые, наткнувшись на веревку, отползали и прятались, иные, огибая кольцо снаружи, заходили в тыл. Волосяная веревка была перед ними огненной чертой, которую нельзя переползти. Почему они смертельно боялись ее? Может быть, опасались выколоть себе глаза о жестко торчащие во все стороны волоски веревки? Может быть, они не выносили запаха волоса, из которого свита веревка? Алибек слышал и то и другое объяснение. Но сейчас его не занимал этот вопрос. Его влекло туда, дальше вниз. Там возле стены лежало что-то, покрытое пестрым халатом. Он не забывал аккуратно передвигать палкой волосяное кольцо, следить, чтобы веревка всюду плотно прилегала к песку. Змея не может переползти веревку, но подползти под нее решится.
Воздух в подземелье был тяжел, как и в прошлый раз. Чем глубже спускался Алибек, тем удушливее был воздух — сырой, какой-то липкий, противный.
Алибек приблизился к стене. Длинное, прикрытое полосатым халатом, по-прежнему лежало в углу так же, как и при первом посещении подземелья, чуть не ставшем для Алибека и последним.
