И вообще там никто не валялся — мусор один и вонь невозможная. Параши было полным-полно и на земле, рядом с контейнерами. Когда контейнеры переполнены, а машина долго не вывозит все эти отходы, люди бросают мусор прямо на землю и на дорогу. Свинство, конечно, но всем на это плевать.

Окна квартиры на первом этаже слева, как обычно, были черные, безжизненные. Лестничные пролеты на втором и третьем этажах мрачно освещались лампочками двадцатипятиваттками, которые еще не успели украсть. В подъездах сроду лампочки крадут — вечером, когда темно, шею свернуть можно. Не знаю, почему эти две еще не украли. Наверное, кто-то из жильцов специально вымазал их собственным калом, так многие делают, чтобы, значит, не выкручивали, и теперь эти зловонные лампочки никаким ворам даром не нужны.

Потом из подъезда вышли два каких-то типа в военной форме, и мне стало ясно, что они не поднимались выше первого этажа. Я бы увидел, если бы они спускались сверху. На нашей площадке всего три квартиры. Напротив меня жили пожилые и тихие алкоголики, ни за что не подумаешь, что пьяницы, если не знать. Интеллигентые и вежливые на вид. На улице строго под ручку ходили, и он, такой франт, вечно при галстуке, а на ногах — кроссовки, стоптанные, как у Дракулы из «Замка ужасов». Уж он такой галантный, слов нет, то и дело слышно «благодарю», «пожалуйста», «будьте так добры», а если столкнешься с ним в дверях, обязательно вперед пропустит. Возьмут, значит, бутылочку и спокойненько сидят у себя на кухне, квасят, а чтобы потом с пьяной рожей соседям на глаза показаться — ни-ни. Но соседей не проведешь, всегда все узнают, а хамелеоны эти протрезвеют и только после этого опять культурненько, под ручку, прутся в свой магазин. Даже жалко становилось их иной раз. Они-то думали, никто не знает, что они алкаши, но все об этом давно знали, виду только не подавали, а они продолжали изображать из себя добропорядочных граждан и трезвенников. Жили они в квартире № 76, и сейчас, наверное, живут, а справа от меня, в квартире № 77, жил бывший зэк, видели бы вы его без майки, весь в татуировках. Жил он с сожительницей, тоже бывшей зэчкой, не знаю, правда, есть ли у нее татуировки. Бывшие зэка — тоже алкаши, немного буйные, к тому же оба раньше болели открытой формой туберкулеза. Нигде они не лечились, только лопали и дрались между собой, и к ним то и дело приезжали из туберкулезного диспансера. Еще всех соседей гоняли в поликлинику, чтобы флюорографию прошли. И я, дурак, тоже проходил. Ни черта у меня не выявили. Уж лучше бы заболел тогда этим проклятым туберкулезом — глядишь, и крякнул бы.

Дураком надо было быть, чтобы не догадаться: эти бывшие зэка и пожилые алкоголики вряд ли станут интересовать военных. Остается квартира № 78, в которой до армии был прописан ваш покорный слуга. Влюбленный дезертир.

Военные долго стояли у подъезда и смотрели на мои окна. Вид у этих вояк был важный, словно каждый из них носил маршальские погоны. На машине я разобрал надпись: «Районный комиссариат». Дело ясное.

Долго они смотрели на мои окна, все глаза, наверное, проглядели, а потом запрыгнули в свой УАЗик и укатили. Не знаю, почему они вели себя так нагло и демонстративно. И машину поставили прямо под окнами. Наверное, думали, что дезертирская морда сидит, как крыса, дома в шифоньере и ждет не дождется, когда за ним придут. Дрожа от страха, вылезет из своего шифоньера, спокойненько откроет дверь и отдаст себя в лапы правосудия. Наивные.

Я вылез из-за контейнеров и хотел было отправиться домой, но тут из подъезда вышла женщина, на ней был темно-серый пиджак и такая же темно-серая юбка. Фигура — просто загляденье. Такая, знаете ли, штучка лет за сорок, которая знает себе цену и всегда выглядит так, будто только что из косметического салона. Женщина бальзаковского возраста. Из тех, что всегда мне нравились.

Проходя мимо, она с полуулыбкой посмотрела на меня. Взгляд был внимательный, оценивающий, и я, будь в тысячу раз наивнее, чем на самом деле, решил бы, что понравился ей. Но я-то понимал, что к чему. Не было во мне ничего такого замечательного, чтобы понравиться этой женщине. Хорошо хоть, что я в темноте стоял и догадался топор за спину спрятать.

Пахло от нее духами «Сальвадор Дали», и я, как привязанный, поплелся за ней, на запах этот. Шел следом минут пятнадцать, а потом под фонарем она вдруг оглянулась и увидела меня во всей, так сказать, красе. Лысый, страшный тип в окровавленной одежде держит в руках огромный окровавленный топор. Кто угодно испугался бы. Она как закричит, потом побежала. Я побежал в другую сторону. Ничего дурного я не собирался ей делать, но она-то этого не знала. Потому и закричала. Даже смешно стало.

В подъезде, как я и думал, не было никакой засады. Если бы кого-то и оставили пасти, тогда не стали бы подъезжать на своем УАЗике прямо к подъезду, да еще с демонстративной надписью на боку: «Районный комиссариат». Наверное, приезжали просто для порядка.

Ключом открыл дверь. Свет включать не стал, зажег в ванной десятка два свечей и зашторил окна. Нашел большую спортивную сумку и положил в нее топор. Наверное, он был не только в крови, но и в осколках костей, фрагментах ярко-желтой куртки и еще в каком-нибудь дерьме. Выяснять это я не стал и топор отмывать от крови и другого гномовского дерьма тоже не стал. Что мне, делать больше нечего?

Паутиныч торчал в своей паутине, и там я заметил еще одного дохлого таракана. Наверное, прибежал, как и первый, от соседей, зэков этих туберкулезных. Тараканов сроду у них было пропасть, и зэки иногда пытались от них избавиться: разрисовывали китайским карандашом плинтуса и кафельную плитку.

Хотел залезть в ванну, но горячей воды не было. В ледяной, сами понимаете, долго не посидишь. Такой облом, как сказала бы Эля. Впрочем, удивляться нечему — провинция. Сегодня нет горячей воды, вчера не было электричества, а завтра отключат и то и другое. Местные газеты пишут, что в магазинах дуром скупают свечи, а к зиме начнут торговать буржуйками, производство которых собираются наладить какие-то дельцы. Вот это предприимчивость, нечего сказать! Когда к 2017 году одичаем окончательно, останется наладить выпуск каменных топоров. Может быть, он поможет превращаться обратно в людей.

Телевизор включать я не стал. В катафалке по радио слышал, что там, откуда я убежал, опять начались военные действия. Значит, каждый выпуск новостей об этом только и твердит. Меня это совсем не интересовало. И не интересовала вся эта дурацкая реклама, призывающая купить «Галину Бланку» или «Нескафе», чтобы тут же выиграть кругосветное путешествие или кучу денег. Единственная реклама, которая мне нравится, это та, что рекламирует ненавистное мне пиво «Толстяк». Последнее время эту рекламу частенько крутят по ОРТ и РТР, Вы, наверное, и сами ее видели. Там еще такой толстячок, одетый Дедом Морозом, заходит куда-то, в офис, что ли, какой, где полно народу, а на стене висит плакат: «С 8 Марта!» Все спрашивают этого Деда Мороза: «Ты где был?» А он отвечает: «Пиво пил…» Представляете, с Нового Года по 8 Марта пиво лопал и в ус не дул. Это-то мне в рекламе «Толстяка» и нравится. По крайней мере, там прямо заявляют, что «время в компании с „Толстяком“ летит незаметно», и его можно лопать день-деньской, ни о чем на хрен не думая и потихонечку превращаясь в дегенерата. Конечно, все это для тех, у кого крепкий желудок. Мне, сами знаете, этот «антизапористый» напиток противопоказан. Уж лучше бы я выпил бутылочку выделений своей возлюбленной.

Словом, завалился я спать, а про эту проклятую кассету в коробке от комедии «Не может быть» старался не вспоминать. Прижал к груди розовый халатик, представляя, что обнимаю ее, и скоро уснул. Устал я, как собака.

В эту ночь мне ничего не снилось, хотя перед тем как заснуть, я думал о своей ласточке и надеялся, что она приснится. Был у меня раньше знакомый. Семен Пивкин, так он утверждал, что видел сон всего два раза в жизни. Дескать, первый раз ему приснилась Памела Андерсон, а второй — покойная Роми Шнайдер, и он, вроде бы зная, что это всего лишь сон, отрывался вовсю и перетрахал их во всех мыслимых позах. По крайней мере, он так рассказывал. Помню, я еще завидовал ему, счастливчику, потому что, например, сам сны вижу часто, почти каждый день, но всякий раз уверен, что все происходит на самом деле, даже если снится черт знает какая фантастика. Жаль, что в эту ночь мне не приснилась моя кошечка. Перед сном я размечтался: если вдруг приснится она, буду вести себя так, как во сне, а не как на самом деле. Без всякой робости буду вылизывать ей зад, нежные складочки розового влагалища и буду пить ее выделения, словно яблочный сок. Потом я кончу ей прямо в рот и мы станем целоваться, размазывая остатки спермы по нашим лицам. Но почему-то она не приснилась. Совсем ничего не приснилось.