Сэр Энтони Ситон придирчиво осмотрел накрытый к завтраку стол.

– И это называется едой, – сказал он. – Наш французишка-повар заслуживает того, чтобы его немедленно выставили.

– Он уже уволен, отец, – сказала Ребекка Ситон, не поднимая глаз от альбома, лежавшего рядом с ее прибором. – Ты еще вчера его выгнал.

Отец нахмурился.

– И правильно сделал. Этого наглеца надо было уволить давно. Однако почему до сих пор не нашли ему замену?

– Для этого требуется время, особенно если принять во внимание, что все агентства по найму немедленно захлопывают двери, стоит мне приблизиться к ним. Мы так часто меняем слуг, что с нами никто не хочет иметь дела. Нам еще повезло, что судомойка умеет немного готовить.

– Ты так считаешь? По-моему, ты вообще не замечаешь, что ешь. – Сэр Энтони бросил на дочь сердитый взгляд. – Почему бы тебе самой не заняться хозяйством?

Зная, что настроение отца не улучшится, пока он не выпьет утреннюю чашку чаю, Ребекка отложила карандаш и стала наливать отцу чай. Она положила сахар, добавила немного молока и протянула отцу дымящийся напиток.

– Если я буду заниматься хозяйством, то не смогу помогать тебе в мастерской.

– И то верно. – Отец сделал глоток горячего чая. – Жаль, что сбежал этот сукин сын Морли. Он мало что смыслил в домашнем хозяйстве, но это лучше, чем ничего.

– Ты беседовал с молодым человеком, которого мистер Морли порекомендовал на свое место? – спросила Ребекка, уже заранее зная ответ. Лицо отца недовольно сморщилось.

– Безмозглый щенок. Мне он совершенно не подходит.

Ребекка тяжело вздохнула. Объявления о найме нового секретаря уже были разосланы в газеты. Поскольку у отца не хватало терпения беседовать с каждым из них, ей самой скоро придется столкнуться с полчищем претендентов. Оставалось только надеяться, что найдется подходящий человек, и чем скорее, тем лучше.

– Два агентства обещали мне прислать сегодня хороших поваров. Бог даст, один из них нам подойдет.

Отец положил на тарелку два кусочка ветчины.

– Хотелось бы надеяться, что это не будет очередной артист не от мира сего, меньше всего заботящийся о своем прямом деле.

– Постараюсь не брать такого, – сухо ответила дочь. – Достаточно с нас одного темпераментного художника.

На лице отца внезапно появилась улыбка, которая обезоруживала даже его врагов.

– Правильно – это я. – Он заглянул в альбом дочери. – Над чем ты сейчас работаешь?

Ребекка протянула альбом отцу.

– Я пытаюсь нарисовать Даму с озера[1] . Как ты находишь эту композицию?

Отец внимательно изучил рисунок.

– Интересно задумано: наполовину нимфа, наполовину воительница. Мне нравится, как она держит меч и ее волосы относит течением.

Это была высокая оценка, данная сэром Энтони Ситоном рисунку своей дочери, который обычно бывал очень резким, когда дело касалось искусства. Ребекка встала из-за стола, надеясь в душе, что ее отцу удастся найти подходящего секретаря, и это дало бы ей возможность поскорее приступить к новой картине.

Ребекка намеревалась сделать только несколько набросков своей будущей картины «Дама с озера», но так увлеклась, что не заметила, как наступил полдень, а ведь ей предстояло дать еще несколько объявлений в газеты по поводу секретаря. Однако время ушло, и она безнадежно опоздала. Пропади все пропадом! Настроение было испорчено, и, что хуже всего, работа над картиной не клеилась.

Ребекка поднялась и потянулась, разминая затекшие руки и спину, затем пересекла комнату с наклонным потолком и подошла к окну, не выпуская из рук альбома. Ее мастерская занимала половину мансарды и была для нее святая святых. Никто не мог зайти сюда без ее разрешения, даже отец.

Ребекка села у окна. Дом стоял на углу, и ей были хорошо видны обе улицы. На Хилл-стрит стояли соседские слуги и отчаянно флиртовали. Служанка с дерзкими глазами заманивала в свои сети смазливого юношу-лакея.

Ребекка раскрыла альбом и быстрыми штрихами нанесла на лист высокую шею девушки и ее дразнящие глаза. Со временем она намеревалась сделать серию портретов влюбленных. Может быть, таким образом она и сама сумеет разобраться в этом загадочном и заманчивом чувстве.

Снова выглянув в окно, она увидела уличного торговца фруктами, выкатывавшего свою видавшую виды тележку на Уэвертон-стрит. Этот оборванный старик был постоянным обитателем здешних мест. Отец не раз приглашал его позировать для своих крупномасштабных полотен. Тележечнику очень льстило, что таким образом он прославится в веках.

Ребекка собралась покинуть свое место у окна, как вдруг заметила человека, сворачивающего с Уэвертон-стрит. Он привлек ее внимание своей походкой: решительной, уверенной и несколько надменной. И хотя он был одет как джентльмен, своим крепким телосложением он больше походил на простолюдина. Такое странное сочетание показалось художнице очень интересным.

На углу Хилл-стрит человек остановился. У Ребекки захватило дух, когда он повернулся и она увидела его лицо. Незнакомец не был красивым, скорее наоборот. Черты его лица были резкими, почти грубыми; вдоль одной щеки до самых темных волос тянулся тонкий рубец, и все же во всем его облике чувствовалось врожденное благородство. Ну вылитый пират с Мейфера[2] . Ребекка не могла отвести от него глаз.

Постояв некоторое время на месте, человек зашагал дальше. Карандаш Ребекки так и замелькал по бумаге. Человек уже скрылся из виду, а она все рисовала. Ей удалось запечатлеть на рисунке черты его лица, но вот его выражение, в котором было что-то загадочное, осталось неуловимым.

Ребекка выглянула из окна, собираясь окликнуть его и попросить задержаться на минутку, но его уже нигде не было. Тяжело вздохнув, она пожалела, что не догадалась выскочить на улицу и догнать его. Какое удивительное выражение лица! Может быть, она когда-нибудь вспомнит его. Ей так хотелось на это надеяться.

Кеннет остановился на противоположной стороне от дома Ситона. Судя по дому, портреты известного художника неплохо оплачивались. Особняк на Мейфере, где жила по большей части высшая знать, стоил ему целого состояния.