Но если Лавиния не рассчитывает на место жены сэра Энтони, то кто та, другая, которая могла стать причиной гибели леди Ситон? Решив, что на сегодня достаточно вопросов, Кеннет подошел к открытым окнам, выходящим на улицу. Эта часть мастерской была особенно ярко освещена солнечными лучами; здесь стояли стол и стулья.

Здесь же находился запасник Ребекки и повсюду были разбросаны свернутые холсты и сбитые рамки. На столе, рядом со ступкой с пестиком, спал уже знакомый капитану кот. Он приоткрыл один глаз, взглянул на Кеннета и снова заснул.

Слева, в небольшом алькове, стояло массивное бюро в итальянском стиле, на котором едва заметными линиями было указано расположение ящиков. В специальном отделении располагались кисти и прочие инструменты, необходимые в работе художника.

Заметив интерес Кеннета к бюро, Ребекка крикнула ему с другого конца мастерской:

– Эта великолепная вещь была сделана в восемнадцатом веке по заказу фламандского художника Ван Вирена.

– Боюсь, что я ничего о нем не знаю.

– И неудивительно, – ответила Ребекка, приближаясь к Кеннету с подносом. – Он был неудачным портретистом и не таким уж плохим мастером натюрморта.

– Всякие овощи и мертвые кролики? – с усмешкой спросил Кеннет.

– Совершенно верно. Но он достаточно зарабатывал на них. – Ребекка поставила на стол поднос; кот моментально проснулся и направился к нему. – Здесь свежие пирожные. Поторопитесь, а то Гаст с ними быстро расправится.

Ребекка осторожно отодвинула кота от подноса, и тот, приняв позу льва, поджидающего добычу, немигающими глазами уставился на пирожные. Разлив чай по чашкам, Ребекка протянула одну Кеннету и опустилась на расшатанный деревянный стул.

Кеннет не ожидал такой домовитости от Ребекки и должен был отметить, что она хорошо справляется с ролью хозяйки. Даже слишком. Его готовность позировать ей немного смягчила ее ершистый характер, и их отношения несколько утратили свою натянутость. Итак, кажется, он был на верном пути, начиная завоевывать ее расположение и доверие, но внезапно чувство стыда охватило его.

Армия научила Кеннета держать себя в руках и по возможности не поддаваться неприятным мыслям. Почему бы и сейчас ему просто не насладиться чашкой чаю? За всеми хозяйственными заботами и визитом к лорду Боудену он совершенно забыл о еде и неожиданно почувствовал голод. Положив в чай сахар, Кеннет опустился на стул.

Они молча пили чай и наслаждались великолепными пирожными.

– Вы сами натягиваете холст на подрамник? – спросил Кеннет после второй чашки.

– Да, и себе, и отцу, – ответила Ребекка, протягивая коту кусочек пирожного, которое тот осторожно слизал с ее руки. – Я также смешиваю краски, делая к ним специальные добавки, которые известны только мне.

– Мне кажется, что здесь большого ума не надо, и сэр Энтони мог бы нанять кого-нибудь другого для такой неблагодарной работы, – с усмешкой заметил Кеннет.

– Я не считаю эту работу неблагодарной. Сейчас живопись стали называть искусством, но в первую очередь это ремесло. Чем лучше ты чувствуешь материал, тем удачнее его используешь. – Ребекка любовно погладила блестящую поверхность медной ступки. – Вы не представляете, какое это удовольствие – смешивать краски, доводить их до определенного сочетания, добиваться нужного цвета. Хорошие краски – залог успеха. Пока ты смешиваешь их, яснее начинаешь представлять, какого эффекта хочешь добиться на полотне.

Чувственность, так ярко выраженная на портрете ее матери, появилась в мечтательных глазах Ребекки. Кеннету внезапно захотелось, чтобы она погладила его, как гладила ступку. Он хотел ее…

– Когда вы начали рисовать? – спросил Кеннет, отгоняя от себя непрошеные мысли.

– Согласно семейной легенде, как-то раз, будучи совсем маленькой, я вынула из яйца желток и нарисовала на стене детской кота. Все нашли его очень похожим, – с явной неохотой рассказала Ребекка.

Кеннет улыбнулся, представив себе эту картину.

– Значит, вы талантливы от рождения, – заключил он. – Наверное, сэр Энтони принялся сразу учить вас рисованию?

– Не совсем так. Отец всегда был очень занят. Убежав от няни, я часто пробиралась к нему в мастерскую и наблюдала за его работой. Он не возражал при условии, чтобы я сидела тише воды, ниже травы. Затем у меня появился свой альбом и краски. – Ребекка засмеялась. – Мама предпочла потратиться на них, лишь бы я не расписывала стены. Когда у нее было время, она учила меня рисовать.

– Она была по-настоящему талантлива или просто немного рисовала, как все образованные леди?

Ребекка указала на маленькую акварель, висевшую в углу.

– Это она написала мой портрет в четырехлетнем возрасте.

На портрете Ребекка была счастливым, жизнерадостным ребенком, с массой кудряшек, отливающих медью. Открытый взгляд, жажда жизни – ничего общего с этой настороженной, подозрительной молодой женщиной. Неужели ее тайный возлюбленный сделал ее такой, лишив открытости и непосредственности?

– Чудесный портрет. Неудивительно, что у вас такой огромный талант, если ваши родители были художниками.

– Мама была очень талантлива, ее акварели – просто чудо, но она не стала настоящей художницей. Возможно, причиной тому стало ее замужество.

– Какими качествами нужно обладать, чтобы стать настоящим художником? – полюбопытствовал Кеннет.

– Эгоизм – вот на чем все держится, – усмехнувшись ответила Ребекка. – Почти каждый художник считает, что его работа – самое главное в мире, до остального ему нет дела. Его не интересуют другие люди с их горестями и радостями.

Кеннету показалось, что она говорит о своем отце. У такой знаменитости, как сэр Энтони, должно быть, совсем не оставалось времени на семью.

– Неужели художнику надо всегда быть эгоистом?

– Возможно, не всегда, но без этого не обойтись. – Ребекка поправила упавший на лоб непокорный локон.

Наблюдая за ней, Кеннет размышлял, как можно передать на полотне насыщенный темно-рыжий цвет ее волос, прозрачность кожи с нежными голубоватыми жилками, очаровательную хрупкость миниатюрной фигурки.