— Коль скоро вы выразили свое желание столь лестным для меня образом, как я могу отказаться?

Никлас был рад видеть ее улыбку, но когда они шли к Эбердэр-Хаусу, он уныло думал о том, что у него в запасе только два месяца для того, чтобы уговорить Клер остаться с ним, а отныне он уже не сможет использовать такой действенный метод убеждения, как страсть.

Вернувшись домой, герцог Кандоувер обнаружил, что живший у него последние дни гость собирается в путь. Стараясь ничем не показать своего беспокойства, Рэйф спросил:

— Почему ты хочешь уехать, Майкл? Может быть, я уделял тебе слишком мало внимания? Лицо его друга было бесстрастно.

— Вовсе нет, — сказал он. — Однако я не могу и дальше терять время, лежа в постели, как какой-нибудь инвалид. Со мной все в порядке — мне случалось ударяться головой и посильнее, просто входя в слишком низкую дверь. — Вспомнив о хороших манерах, он добавил: — Спасибо за то, что приютил меня.

— Почему бы тебе не съехать из своих меблированных комнат и не поселиться здесь? — предложил Рэйф. — Этот сарай чересчур велик для меня одного, и я был бы очень рад твоему обществу.

— Я покидаю Лондон. Я слишком долго пренебрегал своими делами, и мне давно пора заняться ими лично.

Рэйф почувствовал, как но спине его побежали мурашки.

— Твои дела включают и пенритскую шахту? Майкл взял из рук дворецкого свою шляпу и надел ее, сильно надвинув на глаза.

— Да, включают, — отрывисто бросил он. Герцогу захотелось выругаться.

— Одна война только что завершилась. Я надеюсь, ты не собираешься начать другую.

— Никто не любит мир больше, чем удалившийся на покой солдат, — сказал Майкл, лицо его по-прежнему было спокойно и непроницаемо. — Когда я вернусь в Лондон, то дам тебе знать.

Он подошел к парадной двери и, не оглядываясь, вышел.

Для Моррисов воскресенье было днем, посвящаемым не только Богу, но и семье. Обычно это заключалось в общей послеобеденной прогулке. Иногда в ней участвовала и Mаргед, но чаще она оставалась дома, откровенно заявляя, что ей хочется побыть и тишине и покое. Оуэн же с удовольствием проводил время наедине с детьми: ведь если мужчина не уделяет достаточного внимания своим отпрыскам, то можно и не заметить, как они вырастут, и пропустить самые интересные годы, когда они развиваются, мужают, а ты от души помогаешь им в этом…

День выдался типично валлийский: проливной дождь сменяли прояснения, а порой на небе ярко светило солнце. По просьбе Тревора, старшего сына Оуэна и Маргед, Моррисы отправились сегодня на холмы не по тому пути, которым пользовались обычно, а по другому. Этой дорогой ходили редко, потому что она пролегала рядом с Брин-Мэнор, имением лорда Майкла Кеньона, а там посетителей встречали неприветливо. Окруженное каменной стеной имение лорда Майкла было прямой противоположностью Эбердэру, вдоль и поперек пересеченному тропами, по которым ходили все кому не лень. Однако Оуэн знал, что если он с детьми не станет переходить границу владений Кеньона, то все обойдется, а путь, предложенный Тревором, и впрямь был хорош и живописен, особенно когда небеса прояснялись и начинало светить весеннее солнце.

Дочь Оуэна Меган, чинно, как маленькая леди, шла рядом с отцом, а мальчики, словно стайка неугомонных щенков, все время бегали взад и вперед. У Оуэна сердце радовалось, когда он видел, как маленький Хью резвится вместе с его собственными сыновьями. После того как малыша забрали из шахты, он вырос на целых три дюйма, поправился и приобрел здоровый цвет лица. По словам Маргед, Хью был способным учеником и проглатывал каждый новый урок с такой же жадностью, с какой ел, когда семья садилась в кухне за стол.

Тропа стала забирать вверх.

— Скоро будет твой день рождения. Что бы ты хотела получить в подарок? — спросил Оуэн у Меган. Она искоса посмотрела на отца.

— Котенка.

Оуэн поднял брови.

— Да ведь у нас уже есть кот.

— Но я хочу котенка, — объяснила Меган. — Моего собственного.

Оуэн спрятал улыбку.

— Но имей в виду: котята превращаются во взрослых котов, — предупредил он дочку, — и если тебе подарят котенка, ты должна будешь заботиться о нем сама. Впрочем, тебе исполняется уже десять лет, так что ты станешь почти взрослой. Ты уверена, что хочешь именно котенка? Тогда я поговорю с твоей мамой. Но если она будет возражать…

Меган перебила его радостным воплем, который никак не подобал чинной маленькой леди.

— Не будет! Мама велела мне поговорить с тобой, и если ты не против, то и она согласна. У кошки Этельвин только что родились котята. Через две недели одного из них мы уже сможем забрать.

Оуэн усмехнулся. Он никогда ни в чем не мог отказать малышке Меган, потому что она была очень похожа на свою мать.

Однако от его довольства не осталось и следа, когда из леса вдруг пулей вылетел Тревор.

— Папа, иди скорее сюда, что-то случилось с Хью! — закричал он, задыхаясь. — Он отошел в сторону, чтобы нарвать нарциссов для мамы, а потом вдруг прибежал обратно с таким видом, будто за ним гнался сам дьявол. Я спросил его, что стряслось, но он ничего не говорит, только плачет.

Оуэн ускорил шаг и, пройдя несколько минут по лесу, подошел к детям. Хью судорожно рыдал, все еще прижимая к груди нарциссы. Дэвид, младший сын Оуэна, гладил его по плечу в тщетной попытке успокоить. Когда он увидел отца, на его лице отразилось облегчение. Оуэн поднял Хью на руки и начал его утешать. Хотя за последнее время мальчик сильно вытянулся, он все же был совсем крохой, и его легко было испугать. Когда рыдания Хью немного поутихли, Оуэн спросил:

— Что с тобой случилось, малыш? Хью вытер глаза грязным кулачком.

— Я… я видел врата ада, дядя Оуэн. Никакими терпеливыми расспросами Оуэну не удалось добиться от него большего. Наконец он сказал.

— Тревор, отведи Дэвида и Меган домой. Хью покажет мне, что он видел.

Тревор послушно повел своих младших брата и сестру по тропинке. Хью явно не испытывал большой охоты возвращаться на то место, где его что-то так сильно напугало, но когда Оуэн взял его за руку, мальчик, не споря, направился в глубь леса. Они шли, пока не уперлись в полуразрушенную каменную стену. Здесь Хью отпустил руку Оуэна и пролез в дыру в стене.

Оуэн нахмурился.

— Это частная земля, имение Кеньона. Тебе не следовало туда заходить.

— Я увидел нарциссы и захотел нарвать немного, чтобы отнести тете Маргед, — виновато сказал Хью. — Пойдем. Отсюда уже недалеко.

Подумав, что Хью надо хорошенько рассмотреть то, что его так напугало, иначе потом его будут мучить кошмары, Оуэн протиснулся в узкий проем в стене. На другой ее стороне оказался пригорок, на вершине которого цвело множество ярко-желтых нарциссов. Хотя склон пригорка густо порос деревьями, они еще не покрылись листвой и можно было различить столб дыма, поднимающийся с противоположной стороны.

Хью с тревожным выражением на лице обернулся через плечо и прижал палец к губам. Потом нагнулся и крадучись полез вверх, к гребню пригорка, который, как оказалось, нависал над небольшой ложбинкой. Присев на корточки за кустами, из-за которых их было не видно, Оуэн обнял Хью одной рукой и посмотрел вниз, чтобы разглядеть то, что так напугало мальчика.

«Врата ада» оказались убогой хижиной, построенной на склоне пригорка. Солнечные лучи, проходившие сквозь идущий из трубы дым, почему-то придавали ему красное адское свечение, что и объясняло испуг Хью.

— Видишь, парень, как солнечный свет проходит через этот дым? — сказал Оуэн. — Чего же тут страшного? Это всего-навсего хижина дровосека.

Хотя Хью не ответил, он немного расслабился. Однако Оуэн, вместо того чтобы уйти, продолжал рассматривать хижину со все возрастающим любопытством. Странно, очень странно, что кто-то развел в очаге такой сильный огонь в теплый весенний день…

Пока они наблюдали, струя дыма становилась все тоньше и наконец исчезла совсем. Спустя несколько минут дверь хижины отворилась, и оттуда вышли двое мужчин, одетых в темное. Хью уткнулся лицом в грудь Оуэна.