Протиснувшись к площадке для боя, Хаиткулы увидел Берекета. У того был приплюснутый нос, лицо с резкими чертами, от левой брови до виска шел красный вздутый рубец. Видно было, что это азартный игрок. Он держал в руках своего петуха, куцего и давно потерявшего в жаркой схватке гребешок.

— Дядя, ты уверен в своем петухе? — громко, чтобы все услышали, произнес Берекет.

Это было обращение к сопернику. Обращение и как бы оповещение о начале боя.

— Если бы я не был в нем уверен, сидел бы дома в Яншюле.

Смуглый рябой хозяин петуха, в тюбетейке и полосатом халате, сердито сказал это и тут же бросил кусок сырого мяса своему петуху. Тот на лету схватил его и вмиг проглотил. Так же сердито рябой спросил:

— Какие будут условия?

Берекет как будто ждал этого вопроса и весело прокричал:

— Возьми-ка палку в руку и прочерти сам круг. Мой петух убьет твоего «тбц», а потом сам вынесет его за круг. Если он это сделает, рассчитывайся с приваром!

Рябой хотя и не понял незнакомого ему словечка «тбц» (попросту говоря, «чахоточный»), но уловил, что за ним скрывается что-то отнюдь не хвалебное. Он покраснел от гнева:

— Прошу не оскорблять моего петуха. Из такой дали я приплелся, чтобы он дрался с твоим цыпленком! Если мой Гахрыман (герой) уступит твоему победу и жив останется, я ему сам перережу глотку. Называй ставку и привар.

— Один баран и… — Берекет гладил по голове рвавшегося в бой своего Басара (хваткого), — и ящик водки за то, что он вынесет труп из круга!

Болельщикам хорошо был знаком этот словесный ритуал, предшествовавший бою. Они получали от него не меньшее удовольствие, чем от самого поединка. Симпатии всегда были на стороне того, кто не обижался на соперника и умел сохранить достоинство. Проигрыш в словесной схватке был плохим признаком, предвестником поражения петуха.

Стороны пришли к соглашению, и петухов выставили в середину круга. Они бросились, как тигры, друг на друга. Разговоры и смех вокруг разом смолкли.

Петухи то с растопыренными крыльями, выставив вперед когти, обменивались ударами клювов, то разбегались. Гахрыман был активней. Ему несколько раз удавалось вспрыгнуть на спину куцему — он при этом широко расправлял крылья и был похож на большую летучую мышь. Кривым клювом он долбил голову сопернику, а когти, как ножи, вонзал тому в бока. Куцый какое-то время выглядел растерявшимся и беспомощным, и в черной шевелюре его хозяина в эти минуты, наверное, пробился не один седой волос.

Но вот куцый, собравшись с силами, резко сбросил противника со спины и несколько раз отчаянно стукнул его в голову. Удары были страшные, кровь залила голову Гахрымана.

Это уже был успех. Берекет от радости напыжился и одобрительно прокричал: «Молодец, Басар!» Захлопал в ладоши, потом стал ходить вдоль границы площадки, делясь радостью с болельщиками. Но радость оказалась преждевременной.

Петухи разошлись в стороны для передышки. Басар устал больше, и Гахрыман это почувствовал, он вдруг весь надулся — казалось, он собирается мстить за только что перенесенный позор — и грозно, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее пошел вперед. Вдруг он подпрыгнул так высоко, что Басар растерялся, не понимая, откуда ждать удара. А Гахрыман уже оказался на его спине. Он стал долбить голову Басара с такой силой, что у того вот-вот должна была появиться дыра между глаз. Куцый все же сумел засунуть ее под крыло, и тем только спас себя от верной гибели.

Рябой не мог сдержать радости, он спрыгнул с помоста с воплями:

— Народ, смотри, как ощипывают куцего цыпленка! Берекет-джан, пока базар не разошелся, подумай о баране, а то поздно будет!

Берекет не выдержал:

— Басар, нажми!

Крикнул и осекся — Басар не подавал признаков жизни.

Отряхиваясь, рябой поднялся со своего места.

— Бой окончен! — И стал завязывать кушак, всем видом показывая свое торжество.

В этот миг произошло то, чего никто не ожидал. Басар, лежавший бездыханно на земле, весь усыпанный собственными перьями и совсем не сопротивлявшийся теперь уже редким ударам тоже еле передвигавшегося Гахрымана, одним рывком вдруг поднялся с земли и грудью встретил очередной наскок врага. Откуда эта живучесть? Или все, что было перед этим, было не только слабостью, но и хитростью?

Давно остыл чай у тех, кто его пил, остыл и плов у тех, кто облизывал все свои пять пальцев. Кто-то нечаянно вылил пиалу на голову сидящему ниже, но тот и ухом не повел.

Хаиткулы тоже был захвачен зрелищем, но не забывал следить и за Берекетом. Тот подбадривал Басара, а порой как бы забывал о нем, впадая в панику и изображал отчаяние. Этот прием был направлен против хозяина Гахрымана и был сплошным притворством. Он таким манером усыплял бдительность рябого, не давая тому вовремя поддержать своего выученика.

Беспрерывные атаки Гахрымана, не дававшего себе отдыха, обессилили его. Хаиткулы он нравился больше, чем Басар: напористость привлекательней, чем обманные приемы. Для такого бойца, как Гахрыман, и поражение не станет позором!.. И все же сил ему теперь не хватало. Он отступил к черте.

Куцый навалился на него всей тяжестью, свалил и с невероятной злобой стал долбить его голову. И после того как глаза Гахрымана закрылись навсегда, куцый не переставал клевать его. Затем Басар расправил крылья, клювом выволок бездыханного Гахрымана за черту и прыгающей походкой направился к хозяину, словно спрашивая: «Ну, как я его?»

Рябой, забыв о ноже, спрятанном в голенище сапога на тот случай, если бы Гахрыман струсил и за это надо было бы ему перерезать горло, сидел на земле и стенал от горя.

Берекет, подхватив своего любимца, высоко поднял его над головой и уже собрался принимать поздравления, как почувствовал, что кто-то взял его за локоть.

— Извините, Берекет-ага, надо с вами поговорить…

То, что личность убитого до сих пор не была установлена, раздражало прокурора-криминалиста Тамакаева. Вот и сейчас, когда на столе затрещал телефон, он поднял трубку и резко бросил в микрофон:

— Кто? Что? Кого вам?

Он обычно отличался подчеркнутой вежливостью и сейчас сам удивился своему тону. Собрался было изменить его, но, узнав голос собеседника, продолжил так же:

— Ну что ж вы зря звоните? Думаете, и мы тоже попусту проводим время?

Но на том конце провода, видимо, сказали что-то заслуживающее внимания, потому что он вдруг гораздо мягче сказал: «Приходите, приходите сейчас же».

Через короткое время он услышал приближающиеся к кабинету шаги. Вошел Талхат Хасянов. Без лишних слов он положил перед Тамакаевым лист бумаги.

Чем дольше читал Тамакаев, тем больше менялось его лицо.

«Радиограмма. В Дашгуйы, оставив кош, ушел неизвестно куда подпасок чабана Сарана. Никто не видел его с утра. Если не принять срочные меры, мальчик может погибнуть. С песками он незнаком. Радист (такой-то)».

— Когда послана радиограмма?

— В день убийства подростка.

— Искали подпаска?

— Все посты предупреждены…

— Вызывайте из Дашгуйы родителей подпаска, покажите им убитого. Может быть, это их сын… Какие у вас еще есть сведения о подпаске?

— Зовут парня Акы, фамилия Довранов. В прошлом году окончил школу. В семье он единственный ребенок. Сначала хотел поступать в политехнический, но сразу же после выпускных экзаменов круто переменил намерение. Удивил всех — решил стать чабаном. В школе три последних года был секретарем комсомольской организации. Скромный, вежливый, работящий — так о нем говорят и учителя и комсомольцы. Но бывал и вспыльчивым… Чабан Саран с родителями Акы в хороших отношениях. Его пока трудно заподозрить в чем-либо.

— Кто из родных Акы живет в городе?

— Никого.

— Знакомые, друзья, близкие есть?

— Никого нет.

— Надо ехать в кош.

Талхат сделал в блокноте пометку: собрать сведения о старшем чабане Саране.

Он вышел из кабинета. Ехать надо завтра же.

Поздно вечером ему сообщили, что Доврановы опознали своего сына Акы.