— Не понимаю, зачем вы приехали. — В голосе доктора было недовольство. — Вы опоздали на пятнадцать лет. Именно столько времени Халык Мангыдов находится здесь. Чем могу оказаться полезен, не представляю.

— Почему, доктор, он потерял рассудок? В чем причина: его наследственность, какая-нибудь болезнь или трагические обстоятельства его жизни?

— Последнее.

— Вы, наверное, знаете, что у него погибли жена и дочь?

— Я знаю об этом с его слов.

Хаиткулы не выдержал, почти закричал:

— С его слов?! Он что, приходит в сознание?

— Очень редко, примерно раз в год.

— Кроме вас, доктор, за ним еще кто-нибудь наблюдает?

— Нет, его болезнь — это моя кандидатская диссертация.

— Мы были бы вам очень благодарны, доктор, если бы вы рассказали нам то, что он говорил в минуты просветления…

— Понимаю. Вы ведь не любопытства ради приехали… — Доктор встал, открыл один из настенных шкафов, извлек из него папку, вслух прочитал: «Мангыдов Халык, 1920 года рождения». Он стал перелистывать страницы. Где-то в середине подшивки остановился.

— Слушайте… такая запись: ‹‹Примерно в десять часов утра больной пришел в сознание. Я вывел его во двор, и мы довольно долго прогуливались, он за это время рассказал о своей жизни… «Женился я в 18 лет в 1938 году, в тот же год меня призвали в армию. Очень тяжело было расставаться с любимой. Если бы мне предложили идти в армию до того, как я познакомился с ней, тогда пожалуйста — хоть на двадцать лет пошел бы, не жалел бы, пошел бы и не охнул! А тут мне казалось, что если первый поцелуй достался мне, то все остальные украдут другие. Ревновал как сумасшедший. Мы из Керки, из аула Дашлык, и девушка оттуда. Отец ее был военкомом городка. Поехать-то я поехал, да с полпути вернулся. Пока добрался до аула, такие муки ревности вынес, будто тысяча чертей меня пытали. Приехал, а меня сразу взяли под конвой. Объяснился так: „Я парень деревенский, сошел с поезда хлеб купить и отстал, куда ехать, не знаю, поехал обратно в аул“. Это меня спасло. В тюрьму посадили, а могло быть гораздо хуже — законы тогда были строгие. В сорок втором попал в штрафной батальон. За храбрость меня простили и послали в часть. Удивительное совпадение, но попал в батальон, которым командовал отец моей жены. Он подал заявление и пошел добровольцем на фронт. Я был все время при нем, как адъютант или что-то такое… В сорок третьем нас с ним накрыл снаряд у блиндажа. Он закрыл глаза навеки, успев перед смертью сказать: „Халык, у тебя дома трехлетняя дочь, мы ее назвали Гюльсенем…“ Больше ничего не сказал. Рука у меня была перебита, кисть повреждена, поэтому меня демобилизовали, отправили сначала в госпиталь, потом домой. Потом неожиданно повезло — стал копать под старой стеной, смотрю: кувшин. Разбил, оказался полным золотых монет. В то время такой клад было найти не редкость… Когда трудно становилось, я брал горсть монет и тратил. В пятидесятые годы перебрались в Чарджоу. Жена после смерти ее матери все время просила: „Переедем, переедем“. Зачем ее послушал?.. Потом я попал в одну историю и заработал восемь лет. Мне было тяжело, но за семью был спокоен. Прощаясь с женой, шепнул: „Будет трудно, пощупай наш матрас…“».››

Хаиткулы и Аннамамед слушали доктора затаив дыхание.

— На этом месте он как будто забыл, что с ним было дальше… Долго не приходил в сознание. Прошло несколько месяцев, пока он снова смог что-то вспомнить.

Доктор полистал папку, снова начал читать:

— «Узнав, что жена и дочь убиты, я чуть не лишился рассудка. Не верил до тех пор, пока не вышел из колонии и не приехал на их могилы. Соседи мне все рассказали. Решил разыскать убийц, проклинал свой язык, который так подвел меня. Но найти их не мог, тянуло все время к могилам, там я стал забывать себя. Хотел спалить весь мир, но оказался в больнице… Прошу вас, доктор, вылечите меня скорее, чтобы я мог отомстить. Вот этот язык подвел, доктор».

Сожалею, но больше нет записей, которые могли бы представить для вас интерес. Больной почти все время находится в забытьи.

Они простились.

Работники городского отдела милиции чувствовали, что наступают критические часы этого трудного дела, все до единого, кроме Хаиткулы, они собрались в кабинете начальника милиции. Джуманазаров открыл оперативку.

— По поступившим сведениям, преступники, убившие подпаска, ночью могли прибыть из Ашхабада через Теджен в наш город. Их имена и фамилии Гоша Сахатдурдыев и Халлы Сеидов. Немедленно узнать их адреса, по всем признакам они жители Чарджоу. Работники домоуправлений предупреждены. Операцией буду руководить сам. Как только адреса будут известны, немедленно звонить мне. Весь милицейский транспорт закрепляется за оперативными группами. В случае необходимости разрешаю использовать любой городской транспорт.

Из ворот городского отдела внутренних дел один за другим выскакивали мотоциклы и машины. Милицейские «газики» и «Жигули», включив сирены, на повышенных скоростях рассыпались по всему городу. Немного времени прошло, как на столе у Джуманазарова зазвонил телефон:

— Первый слушает.

— Я — «Бутон», товарищ первый. На моем участке прописан один из нужных нам людей. Оказывается, я его знаю. Он на базаре пропадал день и ночь, маклером был… Коль я его нашел, товарищ первый, разрешите…

Джуманазаров прервал его:

— Жди меня.

Из ворот выехала еще одна машина. Включила сирену. Разыскали «Бутона». Тот вместе с шофером держал под наблюдением дом — зарылся с головой в моторе под задранным капотом «газика». Джуманазаров махнул им, и вся группа, четыре человека, проскользнула во двор через приоткрытую калитку. Во дворе было пусто, но в доме и на веранде горел свет. Первый показал рукой сопровождавшим его лейтенанту и сержанту в сторону веранды: «Туда!» Сам же вместе с Бекназаром бросился к другой двери дома. Послушали, что происходит внутри, — тихо. Постучали. Дверь сразу распахнулась, за ней стояла старая женщина. Увидев милицию, запричитала:

— Ушел, уехал, бросил всех нас!

— Когда уехал, куда? С кем?

— Если бы он говорил нам…

Лейтенант привел из другой половины дома сына Халлы Сеидова — Семендера.

Джуманазаров кинулся к нему:

— Где отец?

— Не знаю. Уехал, когда я был на работе. Дядя Гоша должен быть с ним. Вы у него были?

— Пошли быстро с нами, покажешь, где живет Гоша.

В машине подполковник, рядом с которым теперь сидел Семендер, по рации передал дежурному, что операция «Адрес» закончена. Потом обернулся к Семендеру:

— Отец из Ашхабада вчера вернулся?

— Почему из Ашхабада?

— Разве не сказал, куда уехал?

— Нет. Никогда не говорил, куда едет и когда вернется. Исчезает, потом снова появляется. Четыре дня назад уехал куда-то, а вчера вернулся. Я пришел с работы, он как раз был дома. Что-то уж очень беспокойным мне показался. Громко начнешь говорить, кричит. На вопросы не отвечает. За ужином сказал: «Уезжаю, дня на три, на четыре отлучусь». Никогда перед нами не отчитывался, а тут вдруг сказал. Странно… Утром я собрался на работу, он сказал мне: «Постой». Сидел во дворе на топчане, курил. Подошел к нему, он долго смотрел на меня, потом бросил сигарету, раздавил ногой. «Сынок, будь здесь хозяином», — только и сказал. Я спросил, почему мне быть хозяином, он молчал, молчал, потом сказал: «Не спрашивай». Я повернулся и пошел, все время чувствовал на затылке его взгляд…

— Откуда он знаком с Гошей?

— Вместе из тюрьмы вернулись. Мы этого Гошу ненавидим.

— Почему?

— Не знаю… Просто так.

— Саран-ага у вас бывал?

— Чабан?

— Да.

— В год раз-другой приезжал к нам, а иногда и по два года не появлялся.

— Наверное, и вы бывали у него, раз он к вам приезжал гостить?

— Нет, мы у него не были. Отец, наверное, ездил. Когда привозил требуху и кавурму, мы догадывались, что он ездил к Сарану.

— С кем отец был еще в близких отношениях в нашем городе?