Рейф про себя чертыхнулся. Хотя ему всегда импонировала прямота бывшей возлюбленной, на этот раз он предпочел бы, чтобы Синди попридержала язык.

— Уверен, она сделала это с самыми лучшими намерениями.

Ей-богу, довольно с него этих Нортвудов. Решив сменить тему, Рейф спросил:

— Кстати, что тебе говорит твоя интуиция о Ференбахе?

В отсвете уличного фонаря Рейф заметил, как помрачнела Мегги.

— Ты сам видел, почему на него пало подозрение. Что ты думаешь по этому поводу?

— Верно, он ненавидит французов и, учитывая его военный опыт, может быть опасным противником. Но, — Рейф запнулся, стараясь поточнее оформить свое возражение, — полковник ничуть не скрывал своих убеждений, а для заговорщиков такая прямота нехарактерна, не так ли?

— Может быть, так, а может, и не так, — задумчиво протянула Мегги. — Возможно, ему нечего терять и его не заботит, что будет с ним после того, как он сделает свое дело.

— Ты думаешь, Ференбах — тот, кого мы ищем? Мегги молчала так долго, что Рейф решил было, что она и не собирается отвечать. Не выдержав, он с металлом в голосе произнес:

— Мегги, прошу тебя во имя нашего общего дела, не надо вести себя так, будто я для тебя не более чем меховая муфта, в которую ты прячешь добытые секретные сведения, и не надо вести себя со мной как с провинившимся мальчишкой, когда мы наедине. Нравится тебе это или нет, мы должны работать вместе, и чем откровеннее будем друг с другом, тем больше надежды на успех.

— Вы мне угрожаете, ваша честь? — спросила она с чуть заметной насмешкой. — Если я вам не буду выкладывать все начистоту, что вы со мной сделаете? Выбьете показания силой?

— У меня найдется лучший способ убеждения, — нарочито туманно ответил он.

— Если Синди Нортвуд права в своей оценке ваших возможностей, полагаю, вы собираетесь развязать бедной женщине язык с помощью поцелуев, — язвительно парировала Мегги.

— Вовсе нет, я собираюсь апеллировать к твоему чувству справедливости, ахиллесовой пяте всех британцев.

Мегги удивленно замолчала, но уже через мгновение закатилась от смеха.

— Рейф, ты понапрасну растрачиваешь свои таланты! Тебя, а не Кэстлри надо было послать на переговоры! У вашей милости просто дар убеждать оппонента!

— Мы не оппоненты, — уточнил он, — мы — партнеры.

— Должна признаться, что об этом не забыла, — ответила Мегги и, помолчав, добавила:

— Честно говоря, я не думаю, что Ференбах — тот, кто нам нужен. Он не из тех, кто действует исподволь. Такую тактику полковник счел бы позорной. Он может подойти к Талейрану и выстрелить ему в лицо, но вряд ли унизится до того, чтобы вступать с кем-то в заговор. Пусть полковник и напоминает подраненного рассерженного медведя, он не тот, кого мы ищем.

— Расскажи мне о мадам Сорель.

— Элен — вдова. У нее две дочери. Ее муж, французский офицер, погиб под Ваграмом[12]. Он оставил ей некоторую сумму, так что она может позволить себе кое-что и как вдову героя ее принимают в лучших парижских домах. Мы дружим несколько лет, и я ей вполне доверяю.

— Как ты думаешь, почему Ференбах столь живо отреагировал на ее появление?

— Думаю, причина очень проста и не имеет отношения к политике.

Рейф предпочел обойтись без комментариев.

— Если ты права насчет Ференбаха, значит, под подозрением один из французов.

— Если я права, — с горечью повторила Мегги, — но ведь никто не застрахован от ошибок.

Темнота часто побуждает к интимности, невозможной при свете дня. Повинуясь внезапному порыву, Рейф перегнулся к Мегги и взял ее руки в свои. Они были холодны как лед. Он не знал и не хотел знать, какие воспоминания так изменили ее голос. Одно было ясно: эта маленькая женщина взвалила на свои хрупкие плечи непосильную ношу.

Она сжала его руку, и пальцы ее постепенно потеплели. Впервые за то время, пока они были вместе в Париже, Рейф почувствовал, как рушится стена отчуждения. Наверное, в такую минуту лучше промолчать.

Когда карета подъехала к дому номер 17 на бульваре Капуцинов, Мегги отпустила его руку, чтобы поплотнее закутаться в шаль. Рейф помог ей выйти из экипажа. Усмехнувшись, Мегги спросила:

— Так ты видишь себя меховой муфтой?

— Да, чем-то вроде этого, — улыбнулся в ответ Рейф. — Бессмысленным украшением, служащим только в декоративных целях.

С этими словами он отвернулся и отпустил экипаж. Мегги взглянула на него исподлобья, когда он пошел к дому следом за ней. Поймав ее взгляд, Рейф сказал:

— Поскольку мы должны выдержать роль до конца, я не могу проститься с тобой у порога и уйти, это было бы странно. Я пережду у тебя некоторое время и вернусь в отель. Он недалеко отсюда, и я вполне могу дойти пешком.

Мегги восприняла его объяснения без энтузиазма, но все же согласилась с его доводами.

В гостиной Рейф налил обоим бренди. Сбросив туфли, Мегги свернулась калачиком на диване.

— Может, мне следует поинтересоваться у Синди, сколько ты должен оставаться у меня, чтобы не испортить своей репутации? Наверное, следует постелить тебе в соседней комнате, чтобы все знали, что ты остался до утра?

Рейф вышел из положения с честью, отказавшись продолжать диспут на заданную тему.

— Через час или около того я выскользну с черного хода. Боюсь, если уйду раньше, пострадает репутация нас обоих.

Отыскав взглядом искусно сделанные шахматы старинной работы, Рейф присел за доску, расставляя фигуры. Выполненные в средневековом стиле, фигурки из красного дерева величиной дюйма в три представляли собой изображения действующих лиц королевского двора того времени и не были похожи одна на другую — мастерам даже удалось передать выражение лиц.

Рейф взял в руку белую королеву: изысканную золотоволосую леди верхом на красавице кобылице, затем перевел взгляд на Мегги. Сходство было очевидным. Вот она, королева, самая сильная из фигур.

Поставив королеву на место, он поднял черного короля с противоположной стороны доски. В его черном лице было что-то от хищной птицы. Король вытаскивал клинок из ножен. Пристально посмотрев на фигуру, Рейф подумал, нет ли у короля сходства с ним самим. Короли, главные в игре, сами обладали весьма ограниченными возможностями.

Но так ли не похожа на шахматы та игра, что вели против него белая королева и стоящий рядом белый король? Но ведь они играют на одной стороне, разве нет?

Рейф поднял белого короля. Копна светлых волос, холодное, надменное лицо… Чем-то он походил на Роберта Андерсона. Да, это знак судьбы, и знак не из самых приятных.

Поставив белого короля на место, Рейф спросил:

— Увлекаешься шахматами? Помнишь, на приеме в посольстве ты обещала меня развлечь.

Мегги грациозно встала и подошла к нему. Садясь за шахматный стол, она сказала:

— Как желаешь. Надеюсь, ты оценишь мои успехи. За двенадцать лет я слегка поднаторела в игре. Бросим монетку, кому играть белыми?

Взяв в руки белую королеву, еще раз с восхищением глядя на великолепную фигурку, Рейф передал ее Мегги.

— Держи, она может быть только твоей. Игра началась. В юности Мегги играла истово и нередко выигрывала, что все же чаще победа была на стороне Рейфа, игравшего более спокойно, но и более разумно. Сейчас класс игроков сравнялся. Мегги сохранила привычку неудержимо наступать, но при этом все же успевала оценить возможности обороны.

За час соперники не касались иных тем, кроме тех, что имели прямое отношение к ходу игры, и, когда пробило одиннадцать, Мегги удивилась тому, как быстро пролетело время.

— Рискуя показаться плохой хозяйкой, я все же прошу тебя уйти, — сказала она, — партию мы можем доиграть и завтра. Не думаю, что кто-то наблюдает за домом, но на всякий случай я провожу тебя к черному ходу. Там ты можешь проскользнуть незамеченным.

Следом за Мегги Рейф прошел сквозь анфиладу комнат, восхищаясь убранством дома. В действительности особняк не был очень большим, однако благодаря мудрой архитектуре казался просторным. Каждая деталь была к месту, во всем чувствовался изыск. Совершенно очевидно, что такой дом невозможно содержать на жалованье Уайтхолла, так что Рейф естественно задался вопросом: сколько же любовников внесли свой посильный вклад в создание такого великолепия?