— И это правда, — ответил полковник, как бы снова возвращаясь к жизни, — но маршал отказался слушать эти речи. Больной, он предпринял марш-бросок и сдержал данное Веллингтону слово. Ничто — ни небеса, ни преисподняя — не могло его сдержать.

— Вы были с ним?

— Да Мне выпала эта честь. Маршал — настоящий мужчина, человек слова, — полковник запнулся, глаза его блеснули холодным огнем, — не то что эти лживые французские сволочи.

Мегги пожала плечами.

— Не стоит всех французов стричь под одну гребенку. И среди них есть люди чести.

— Неужели? Имея короля, предавшего собственный народ, бежавшего из собственной столицы и пробравшегося назад в поезде союзников? С предводителями типа перевертыша Талейрана?

Гнев полковника набирал обороты. Голос его буквально звенел от злости.

— Франция встала за корсиканца, вернувшегося с Эльбы, и заслуживает возмездия. Земли ее нужно поделить между другими нациями, народ должен получить по заслугам, само слово «Франция» надо стереть с карты Европы.

Рейф был поражен силой ненависти полковника к французам Пожалуй, он и вправду представлял опасность с его неуемным желанием стереть в порошок любого вставшего у него на пути француза.

— Ну разве человечество ничему не научилось за последние две тысячи лет? — мягко возразила Мегги. — Неужели наш удел — вечное мщение и неспособность прощать?

— Вы — женщина, — презрительно пожав плечами, сказал полковник. — Женщины в подобных вопросах не разбираются.

Решив, что он и так долго молчал, Рейф вмешался в разговор:

— Я здесь — сторона нейтральная, но и я согласен с графиней в том смысле, что вендетта — не лучший выбор. Унизить оппонента — все равно что нажить себе смертельного врага. Разумнее помочь ему подняться и тем самым сохранить его достоинство Ференбах перевел пронизывающий взгляд на Рейфа — Вы, англичане, помешались на своей спортивной чести и правилах справедливой игры, — с сожалением произнес он. — Но то, что хорошо для бокса и гольфа, не всегда подходит к войне. Французы помогли моему народу узнать, что такое грубость и варварство, и мы прекрасно запомнили преподанный урок. Были бы вы столь беспристрастны, если бы сжигали вашу землю и убивали членов вашей семьи?

Прочитав на лице пруссака сильнейшее страдание, Рейф не решился дать ему заранее подготовленный ответ.

— Хотелось бы верить, что было бы так, — тихо ответил он, — но ручаться за себя не могу.

Полковник наконец сбросил свою несносную маску, и напряжение тут же спало.

— Я рад, что вы способны сомневаться, — по-человечески тепло ответил полковник. — Судя по моему общению с другими британцами, это качество у вас — редкость.

Эту фразу можно было принять и как оскорбление, но Рейф предпочел обойтись без комментариев. Тихонько погладив руку спутницы за спиной, он жестом спросил, не пора ли ретироваться.

Однако еще до того, как троица разошлась, к ним подошла женщина. Невысокая, с хорошеньким лицом в обрамлении каштановых кудряшек, чуть полноватая, она казалась скорее чувственной, чем элегантной, однако платье из голубого атласа своим покроем выдавало в ней стопроцентную француженку.

— Элен, дорогая, ты выглядишь просто прекрасно! Как долго мы не виделись, — тепло поприветствовала подошедшую Мегги.

Бросив на полковника быстрый взгляд, Элен поцеловала Мегги в щеку.

— Я рада встрече, Магда. Только сегодня я вернулась в Париж.

Голос у женщины оказался столь же приятным, как и ее лицо. Протянув руку Рейфу и приняв положенный в таком случае поцелуй, француженка обернулась к пруссаку.

— Ас господином Ференбахом мы уже знакомы. Полковник еще сильнее напыжился.

— Да, действительно, — сказал он таким тоном, каким можно только сказать: «Что вы! Никогда!"

Чувствовалось, что между этими двумя что-то есть. «Интересно, что», — подумал Рейф.

Не успела мадам Сорель, а именно так отрекомендовала ее Мегги, вставить слово, как полковник, поспешно сославшись на то, что его ждет маршал, ретировался.

Глядя на его быстро исчезающую в толпе несгибаемую спину, Мегги не удержалась от вопроса:

— Элен, скажи на милость, что ты с ним сделала, что он несется от нас во весь опор?

Мадам Сорель повела плечом, являя глазу обольстительные окружности.

— Да так, ничего. Мы несколько раз встречались по разным поводам. Он всегда смотрит на меня так, будто я — сам Бонапарт, а потом уходит. Кто знает, что у него на уме? Да и вообще, Ференбах ненавидит все французское.

Хитро прищурившись, Мегги спросила:

— Но ведь он мужчина ничего себе, так?

— Он не мужчина, он пруссак, — отрезала Элен. После дежурного обмена репликами подруги расстались, заговорщически улыбнувшись друг другу.

Рейф заметил, с какой жадностью наблюдают за передвижениями Элен мужчины в зале. Когда она отошла достаточно, чтобы не услышать его слов, он спросил.

— Что это за история? И вообще, ты что-нибудь понимаешь?

— Трудно сказать, — задумчиво протянула Мегги, — хотя кое-какие догадки имеются. — Запнувшись на мгновение, она быстро сверкнула глазами и бросив «Подожди, я сейчас вернусь», скрылась в направлении дамской комнаты.

Провожая Мегги взглядом и невольно сравнивая ее с мадам Сорель, Рейф не мог не удивиться тому, отчего следом за его партнершей не устремилась целая толпа мужчин.

Приятные размышления были прерваны появлением Оливера Нортвуда.

— Привет, Кэндовер! А ты быстро работаешь, как я погляжу. Всего три дня в Париже, а уже сумел окрутить графиню. — Рейф заметил контраст между веселостью тона Оливера и злобным выражением его лица. — Наверное, графиня не из тех, кто долго ломается перед кавалером с деньгами.

— По всей видимости, ты с этой дамой не знаком, — ответил Рейф с холодной надменностью.

— После того как ты назвал ее имя, я навел кое-какие справки. Никто не мог сказать мне ничего вразумительного Известно лишь то, что она вдова, причем вполне респектабельная и привыкшая жить на широкую ногу. — И, многозначительно подмигнув, добавил:

— Она преуспела, заставляя других расплачиваться за свои удовольствия.

С огромной радостью Рейф заехал бы Норвуду по физиономии, но вместо этого спросил:

— И что еще ты о ней узнал?

— Говорят, она стоит того, что за нее платят, и даже больше. Однако об этом ты должен знать лучше меня, не так ли?

Развязность бывшего однокашника раздражала Рейфа сверх всякой меры. Но в словах его был резон. В конце концов, Мегги была шпионкой, а как еще можно заставить мужчину проболтаться, если не делить с ним подушку? Кроме того, надо было себя содержать, и едва ли британское правительство много платило ей, чтобы так хорошо жить. И дом, и гардероб требовали уйму денег. Ведя жизнь, как и многие красивые женщины высокого полета, привыкшие получать драгоценности в обмен на ласки, она преследовала и другие, более благовидные цели. Кто же осудит ее за этот самый простой и удобный путь?

Странно, насколько легко он поверил в то, что Мегги — шлюха. По крайней мере гораздо естественнее было видеть в ней дорогую проститутку, чем предательницу.

Сидя за туалетным столиком, Мегги слегка припудривала лицо, и вдруг за спиной услышала французскую речь с сильно выраженным английским акцентом.

— Ну как вам Кэндовер? Он щедр? Мегги изумленно обернулась к женщине, прихорашивающейся за столиком позади нее.

— Простите, что вы сказали? — спросила она как можно спокойнее.

— Это я должна просить у вас прощения за такую смелость, — в замешательстве ответила девушка, — но мне показалось… Со стороны кажется, что вы с Кэндовером ведете себя так, будто…

Молодая женщина зарделась и взмахнула рукой. Только сейчас она поняла, насколько бестактным был ее вопрос.

На смену удивлению пришло болезненное любопытство, граничащее с раздражением.

— Из вашего замечания я поняла, — едко заметила Мегги, — что вы близко знакомы с герцогом, не так ли?

Девушка кивнула. Ей, должно быть, лет двадцать пять, не такая уж девочка, но непосредственный взгляд и манеры молодили ее.