Вторая причина связана с источниками, которыми мы пользовались. Среди тех, к чьей помощи мы прибегали, были и такие, не часто принимаемые во внимание историками, как, например, гербы и печати, однако особое место отводилось куртуазным романам и в первую очередь «Артуровскому циклу», произведениям Кретьена де Труа и его последователей [4]. Почему такое предпочтение? Потому что эта литература не просто развлекательная, но и в какой-то степени воинствующая: она стремится навязать свое видение мира и общества. Изображая определенные круги общества, она дает о них представление одновременно и верное, и ложное, пристрастное к прошлому, враждебное к настоящему, провидческое к будущему, и, таким образом, может донести до историка сведения более обширные и подробные, чем сухой и невыразительный юридический документ или археологическая находка. Потому, наконец, что ее герои в одно и то же время являются и копиями, и оригиналами, тенями и идолами того, еще окончательно не сформировавшегося, социального класса средневекового мелкого и среднего дворянства, повседневную жизнь которого мы собираемся изучить.

Попутно отметим, насколько верно выражение «во времена рыцарей Круглого стола» определяет временные границы интересующего нас периода, по крайней мере, с точки зрения истории литературы. Действительно, первое упоминание о Круглом столе, который король Артур будто бы повелел сделать, дабы устранить споры о первенстве среди своих рыцарей, мы находим у нормандского поэта Васа в его «Романе о Бруте», законченном примерно в 1155 году. А в одном из самых красивых произведений Средневековья, анонимном романе «Смерть короля Артура», написанном в 1225—1230 годы, рассказывается о гибели королевства Артура и тем самым как бы завершается первый цикл приключений рыцарей Круглого стола, в течение почти целого века занимавший три поколения историков, летописцев, поэтов и романистов. Впрочем, эти две даты – всего лишь ориентиры. Они не представляют собой строго закрепленных границ. И нужно ли предупреждать читателя, что наш рассказ будет иногда выходить за эти хронологические рамки? Нужно ли подчеркивать, что история повседневной жизни не может быть заключена между двумя датами?

Последнюю причину следует искать в нашем нежелании ограничивать исследование территорией одного королевства. История повседневной жизни не умещается в каких-либо границах, особенно в XII и XIII веках, когда все страны западного христианства жили в едином ритме единой культуры и когда история Англии переплеталась с историей Франции так тесно, как никогда более. Ла-Манш воспринимался не морем, то есть непреодолимым препятствием, а скорее озером, по чьим волнам постоянно курсировали люди, товары, идеи и произведения искусства. В Лондоне и Париже носили одинаковую одежду, в окрестностях Линкольна и Орлеана ели одинаковую пищу, в замках Йоркшира и Пуату наслаждались одной и той же литературой. Романы Круглого стола, действие которых происходит в Большой и Малой Британиях (Малой называлась нынешняя французская армориканская Бретань), были написаны на одном языке, их слушала одна и та же публика по обе стороны Ла-Манша.

Нужно сделать еще несколько замечаний по поводу рамок данной работы. Ее хронологическая близость к книге этой же серии «Повседневная жизнь во времена Людовика Святого» Эдмона Фараля [5]. заставила нас пренебречь рассказом о некоторых сферах социальной жизни во избежание ненужных повторений. Поскольку Э. Фараль основное внимание уделяет парижскому обществу, мы охотно оставим в стороне описание городов. Впрочем, их население вплоть до конца XII века составляло едва лишь 5% от числа всех жителей как в Англии, так и во Франции. Мы также отказались от длинных описаний религиозной и экономической жизни, поскольку их подробный анализ и ретроспективный обзор также обстоятельно представлены в книге Э. Фараля. В основном мы подробно исследовали материальный быт человека и его психологическое состояние в повседневной жизни. Мы не задерживались на рассмотрении общественных институтов, в сфере которых в период 1180– 1200 годов происходили определенные изменения. Впрочем, сегодня большинство медиевистов уже знают, что то прекрасное здание феодальной системы, которое столь тщательно возводилось историками права, в большинстве случаев оказывается весьма непрочным и не выдерживает детального анализа конкретных реалий повседневной жизни.

Человека XII века не слишком заботило течение времени. Счет дней и часов, проблемы светского и церковного календаря являлись делом исключительно духовных лиц. Все самые важные моменты жизни определялись лишь обязательной сопровождавшей их религиозной церемонией. Время принадлежало Церкви, а сами рыцари и крестьяне не имели никакой власти над ритмом собственной жизни, оставаясь лишь пассивными свидетелями непрерывного течения дней и лет, неумолимо старящего их и неизменно расставляющего все по своим местам. Отсюда эта покорность судьбе, заставлявшая их больше переживать о погоде, что стоит на дворе, чем о времени, которое уходит.

Интересующее нас время совпадает с весьма продолжительным периодом демографического роста населения, продолжавшимся с начала XI века вплоть до последних десятилетий XIII века. Это явление оказалось столь значительным для истории Запада, что историки называют его «демографической революцией». Причин для подобного роста было достаточно: установление мира, обеспечивающего безопасность, усиление государственной власти, возобновление торговых отношений и особенно рост производства сельскохозяйственных продуктов, связанный с техническим прогрессом и освоением новых земель. Предполагают, что с 1000 по 1300 год население Западной Европы увеличилось в три раза.

Самыми значительными в этот период явились 1160—1220 годы. Конечно, ускорение общего развития не поддается непосредственному измерению, и тем не менее его подтверждают многочисленные факты: расширение обрабатываемых земель, рост цен на землю, разделение крупных владений на более мелкие, возникновение новых деревень, новых церковных приходов и монастырей, превращение маленьких поселений в более крупные, развитие городов. Городам становится уже тесно в своих старых крепостных стенах, и они вынуждены, как, например, Париж в 1112—1213 годы, возводить новые, охватывающие территории более обширные, чем прежде.

Понятно, что определить истинную численность населения Англии и Франции на каждый отдельно взятый момент этого периода практически невозможно.

Однако мы можем предложить несколько приблизительных подсчетов, заимствованных нами в основном у американского историка Дж. К Рассела [6]. Около 1200 года население Европы, видимо, составляло приблизительно 60 миллионов жителей, а всего мира – 350-400 миллионов. Франция была наименее населенным королевством Западной Европы: в границах того времени – 420 000 кв. километров– ее население составляло примерно 7 миллионов человек; в пределах современной территории – 551 000 кв. километров – оно не сильно превышало цифру в 10 миллионов человек. Еще менее населенные Британские острова насчитывали всего лишь 2,8 миллиона жителей, из которых 1,9 приходилось на одну только Англию. Впрочем, разница в плотности населения между двумя королевствами незначительна: 16 жителей на один квадратный километр во Франции против 14 в Англии.

Для сравнения приведем еще несколько цифр: в начале XIII века на Иберийском полуострове (на христианских и мусульманских территориях вместе взятых) насчитывалось 8 миллионов человек, в Италии – немногим меньше; в германских областях (Германия, Австрия и Швейцария) – 7 миллионов, в Венгрии – 2 миллиона, в Польше – 1,2 миллиона, а в Византийской империи количество жителей колебалось между 10 и 12 миллионами.