Перед нами небольшая полянка, едва заросшая редкими низкими камышами и изрытая кабаньими копками. По сторонам сплошной стеной поднимается высокий желтый тростник. Резко выделяясь на общем фоне, в центре полянки стоит крупный кабан-секач. Его щетина на хребте поднялась дыбом, маленькие глазки налились кровью, челюсть скошена в сторону. Он смело отбивается от многочисленных врагов, то круто поворачиваясь на одном месте, то бросаясь вперед и пытаясь ударить собаку клыком. Но собаки пока не спешат, активному натиску еще не настало время. Сейчас, окружив зверя со всех сторон и раздражая его отдельными укусами и лаем, свора держит кабана на месте, заставляет его кидаться из стороны в сторону, выматывает из него силы.

Появление человека изменяет положение вещей. Кабан стремительно кидается в заросли, его по пятам преследует вся свора. Под напором живой лавины с треском валится стена тростника, бьются в воздухе отдельные опущенные верхушки стеблей. Не отставая, собаки с ожесточением ломятся вперед сквозь сплошную чащу и, пробившись наконец на ближайшую полянку, вновь окружают и держат на одном месте раздраженного зверя. Доведенный до бешенства, кабан с яростью кидается на своих врагов, но собаки как горох рассыпаются в стороны. В тот же момент находящиеся позади собаки хватают кабана за задние ноги, заставляя его повернуться в противоположном направлении.

Почти одновременно гремят два выстрела. Подбодренная этим, вся стая в неудержимом порыве бросается вперед, всаживает свои клыки в тело врага, виснет на его ушах и наконец валит на землю. Это самый опасный момент. Сила смертельно раненного животного еще велика. Дорого продавая свою жизнь, он успевает нанести страшные удары своими клыками.

Охота закончена. Настает время подсчитать потери. На рваные поверхностные раны у собак мало обращают внимания. Их залижут сами собаки — все заживет на выносливой собачьей шкуре.

Но вот одна из молодых собак, качаясь из стороны в сторону, делает несколько шагов и, обессилев, ложится на бок. Высунув язык и раскрыв пасть, она дышит быстро-быстро. На груди у нее маленькая, но, вероятно, глубокая ранка. Из нее, едва просачиваясь сквозь густую шерсть, течет тоненькая струйка крови. Проходит короткий промежуток времени, и собака становится неподвижной. Оскаленные зубы, стеклянные глаза заставляют сторониться других членов своры.

Так, то в бездействии, то в опасной охоте, протекает жизнь собак острова Иринбет. Время от времени смерть вырывает из собачьей стаи тех ее членов, которые не обладают силой, быстрой сообразительностью и ловкостью. Эти качества многим собакам обеспечивают долгое существование. Вот и становится понятным, почему все собаки относятся с уважением к нашему знакомцу Черному: ведь не случайно при его отчаянной смелости он сумел дожить до глубокой старости.

— Ветер будет, — сказал как-то вечером мой хозяин, всматриваясь в багровый закат солнца, над которым узкой темной полоской нависли тучи.

На Сырдарье погода портится в летнее время очень редко, и на слова Петра никто не обратил серьезного внимания. Горизонт погас, и кратковременные сумерки сменились ночью. Под редкими порывами ветра предупреждающе зашуршали сухой листвой тростниковые заросли. Где-то далеко поблескивала молния. «Будет гроза, освежающий дождь», — мечтал я, засыпая в своей палатке.

Глубокой ночью все мы проснулись одновременно и, как по команде, выбрались наружу — да в палатках и невозможно было оставаться. С невероятной силой завывал ветер. Под его натиском с треском ломались камышовые заросли. Проливной дождь лил в лицо. Поминутно темноту прорезали молнии, сопровождаемые грохотом.

Но не это поразило нас.

К обычным звукам сильной ночной грозы примешивались иные могучие звуки. Они были настолько сильны и неожиданны, что могли поразить даже привычного человека. На острове творилось что-то непонятное. Из конца в конец его перекатывалась какая-то клокочущая, воющая живая лавина. Она переворачивала все на своем пути. Озверелый разноголосый лай собак, рычание, визг, топот, треск ломающегося тростника, звон какой-то падающей жестяной посуды — все это смешивалось со свистом ветра, громовыми ударами, шумом воды и превращалось в сплошной дикий хаос. В чем дело, что случилось? На всякий случай в темноте я кинулся к навесу — там висело мое ружье. Но не успел я сделать и десятка шагов, как был сбит с ног собаками. Вскочив, я снова побежал дальше. В этот момент, прорезав темноту, грянул один, второй выстрел, затем еще два. Это стреляли, чтобы подбодрить собак. В ответ на выстрелы лай, визг, отчаянная грызня усилились — собаки с ожесточением рвали неизвестного врага. Еще несколько секунд — и вся клокочущая лавина переместилась в камыши, которые трещали под натиском животных.

— Ату его, ату! — кричал Петр, стреляя в воздух еще и еще.

На смену бурной ночи пришло чудное утро — ни облачка на голубом небе, ни ветерка. Конечно, в эту ночь мы не ложились спать и в промокшей одежде с нетерпением ждали солнца. Но во что превратился наш лагерь, где всегда поддерживался образцовый порядок! Сорванные и истоптанные палатки валялись в грязи, развешенные для просушки вентеря и сети порваны и разметаны по всему острову, камышовая крыша ледника провалена во многих местах, посуда валялась где попало. Что же случилось ночью, что произошло? Да, в общем, ничего страшного, и сейчас, когда природа безмятежно улыбалась, ночное происшествие поблекло и воспоминание о нем не вызывало ничего, кроме смеха. В ночную грозу целый табун диких кабанов случайно проник на остров и подвергся ожесточенному нападению со стороны наших собак. Все кончилось более или менее благополучно. Собаки зализывали полученные раны, люди приводили в порядок хозяйство острова.

Только полудикий иринбетский кот до полудня не решался спуститься с трубы на землю и с недоверием смотрел оттуда своими неподвижными зелеными глазами.

Дикое Пятнышко — имя котенка дикой длиннохвостой кошки. Он жил у меня во время одной из моих летних поездок в Среднюю Азию. Рассказывая об этом котенке, я хочу показать, насколько чутки и осторожны дикие кошки даже в самом раннем возрасте. Котенок попал мне в руки при не совсем обычных обстоятельствах.

Несколько позднее я познакомлю читателей с летними паводками в дельте Волги, расскажу, какие бедствия они приносят многим животным. Еще более страшны резкие подъемы воды на многоводной реке Средней Азии Сырдарье. Два раза в году, в самом начале апреля и в июне, Сырдарья теряет свой обычный облик и грозит всему живому своими мутными водами. Весенний паводок связан с более поздним освобождением реки от ледяного покрова в низовьях, второй — летний — с таянием снегов в высоких горах Тянь-Шаня.

Быстро прибывает вода в июне, наполняет высохшие котловины озер, далеко в глубь страны проникает по глубоким арыкам. И такое обводнение веселит сердце, радует все живое. Ведь в Средней Азии вода — это сама жизнь. Только крепко и умело нужно ее держать в руках, не допускать никакой оплошности. А иначе — беда. Как закусивший удила необъезженный жеребец, ринется вода вперед и натворит бедствий. Но как ни следит человек за беспокойной рекой, как ни пытается удержать ее в повиновении, иной раз прорвет вода заградительную земляную плотину — бугут — и вырвется на свободу. Стремительно хлынет она в сторону и затопит в самое короткое время обширную низменную территорию. И тогда в бесчисленном количестве погибнут фазаньи и утиные гнезда, покинут норки и заберутся на кусты грызуны, бегством пытаются спастись более крупные животные.

Страшное это время для многих птиц и четвероногих обитателей речной долины.

В то памятное июньское утро я поднялся с постели незадолго до восхода солнца и после легкого завтрака, захватив приготовленный с вечера рюкзак и перекинув за плечи ружье, направился к югу по железнодорожной насыпи. Мне нужно было обследовать глухой уголок тугайных зарослей, расположенных в шести километрах от станции Кара-Узяк.