Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

(Вероятно, только у подобных матушек могут вырастать терпеливые дочери, умеющие дожидаться своего часа…)

– Поговаривают, что выжига Бестужев намерен сыграть на весьма близком родстве между Петром и Софьей. Они все-таки кузены, а по русским законам сие недопустимо для мужа и жены. Тогда как принцесса Марианна, принадлежащая высокому королевскому роду, приходится Голштинии родней куда более далекой.

– Дочь короля Польши, фи…

Иоганна презрительно фыркнула.

– Более чем далекая родня – это правда. К тому же она, говорят, вовсе не его дочь…

– Душа моя, не будем ворошить чужого грязного белья: мало ли какие слухи ходят в королевских дворцах.

Маркграфиня прекрасно знала, что в Иоганне говорит лишь зависть, но не стала сейчас тыкать герцогине в нос более чем сомнительным отцовством принца Христиана. Ведь об этом тоже говорили при дворах. Не стала она вспоминать и слова короля Фридриха о Фике.

Тот, по слухам, выразился вполне ясно и при этом весьма презрительно: «…принцесса Ангальт не слишком на виду и не слишком бесцветна. Родители бедны как церковные крысы и не смогут высказать сколько-нибудь значительных претензий. Сия девица станет для елизаветинского выкормыша вполне достаточной невестой…»

Кроме того, маркграфиня не упомянула и слова самой Елизаветы, тоже не делавшие чести юной принцессе. Императрица, призвав Бестужева, произнесла:

– Наилучшим вариантом я всегда считала подыскать такую принцессу, которая была бы протестантского вероисповедания и при этом происходила бы хотя и из светлейшего, однако все же настолько маленького дома, что ни иные связи его, ни свита, которую она бы взяла с собой, не смогли бы возбудить в среде русской нации излишних кривотолков или ревности.

Маркграфиня продолжала:

– Услышав о вашем приезде, душечка, Бестужев обратился к Синоду. Сей орган, так принято, тоже должен высказать свое мнение о будущей великой княгине.

Так вот, новгородский епископ Амвросий весьма резко отозвался о предполагаемом союзе, назвав его недопустимым. Более того, он был настолько уверен в себе, что утверждал, будто брак этот, буде он состоится без согласия Синода, Церковью благословлен не будет.

– Должно быть, этот человек тоже получает от кого-то пансион?

– Не знаю, душечка, не знаю.

Хотя преотлично знала, что означенный епископ, ранее весьма щепетильный в вопросах пансионов от иноземных господ, на сей раз не удержался от щедрого дара саксонцев и принял от них «в дар» тысячу рублей золотом.

– Но что же делать мне? Уезжать?

– Не думаю, дитя мое. Весьма разумно будет все же предстать перед императрицей. Ведь вы же не можете знать обо всех слухах, которые ходят при нашем дворе. Не можете знать и о том, что велено твердить господам из Синода. Вы…

Тут графиня прикусила язык. Она едва не назвала Фике куклой в политике королевских домов Европы. Не следовало с этой гусыней Иоганной говорить начистоту.

– Вы же делаете лишь первые робкие шаги при русском дворе. А потому будьте смелее и не сомневайтесь в поддержке своих друзей!

И вновь, в который уже раз, маркграфиня покривила душой. Никакой поддержки и никаких друзей не было! Только политика, только ее бездушные требования. К тому же, если бы Елизавета не приняла решения изначально, никакого приглашения в Цербст вовсе бы отослано не было. Императрицей двигал голый расчет, а на мнения, которые не совпадали с ее собственным, она обращала внимание в последнюю очередь.

Зато теперь эта болтливая гусыня, «настрадавшаяся» мать, будет уверена, что без поддержки неведомых друзей ей лучше и шагу не ступать. Что весьма на руку! А уж через Иоганну и до Софии добраться будет куда как проще!

Упомянутая же София в это самое время возвращалась во дворец. Мысли ее были столь далеки как от политики, так и от берегов Невы. Девушка вспоминала толстое, написанное от руки наставление, которое принц Христиан дал ей перед дальней дорогой. Увы, папенька был совершенно неправ, ибо и малейшего представления не имел о стране, куда навсегда уезжала дочь. В первых же строках герцог требовал, чтобы Фике всегда была верна лютеранской вере, чтобы никогда, ни под каким давлением не меняла ее на другую, тем более на варварское, дикое православие.

«Но как же, добрый мой батюшка, мне быть, ежели я все-таки стану невестой наследника русского престола?

Престола, осененного именно православной верой? Ведь законы, батюшка, запрещают иноверцам всходить на трон! Как же, заботливый мой родитель, мне не сближаться ни с кем при русском дворе, как не заводить при нем знакомств, не искать друзей и поддержки, как не вмешиваться в дела государственного управления? Неужели же вообще политикой не интересоваться?! Разве достойно такое поведение жены наследника престола?»

Увы, София знала, что никогда уже не сможет расспросить герцога о том, что его сподвигло дать столь нелепые советы. Быть может, с трудом осознаваемое желание вернуть дочь под отчий кров?

«Ах, папенька, такому не бывать! Более того, как бы настоятельно вы сего ни велели, я буду поступать иначе. Если, о да, если Россия станет моей страной, я должна принять и ее веру, должна принять людей вокруг себя такими, каковы они есть. Должна, ибо в противном случае смогу лишь весьма недолго удержаться при дворе!»

София, что удивительно для пятнадцатилетней девушки, отлично понимала, что, сколько бы могущественные люди ни подводили ее ко двору Елизаветы, сколько бы усилий для этого ни прилагали, рано или поздно она останется одна – одна наедине с императрицей, одна наедине с народом, одна наедине с женихом. И только от нее самой будет зависеть, примут ли ее, Софию Августу Ангальт, или отошлют прочь, как порченый товар.

E. И. В. Екатерина II «Мысли из особой тетради»

Уважение общества не есть следствие видной должности или видного места; слабость иного лица унижает место точно так же, как достоинство другого облагораживает его, и никто, без исключения, не бывает вне пересудов, презрения или уважения общества. Желаете вы этого уважения? Привлеките доверие общества, основывая все свое поведение на правде и на благе общества. Если вместе с тем природа наделила вас полезными дарованиями, вы сделаете блестящую карьеру и избегнете того смешного положения, которое сообщает высокая должность лицу без достоинств и слабость которого сквозит всюду.

Самым унизительным положением мне всегда казалось – быть обманутым; будучи еще ребенком, я горько плакала, когда меня обманывали, но зато я делала все то, чего от меня хотели, и даже неприятные мне вещи с усердием, когда мне представляли действительные доводы.

Глава 9

В Москву!

Февраль 1744

И снова София отправилась в путь. Богатый выезд императрицы, гиганты гренадеры Преображенского полка в качестве охраны. Ослепительное солнце, бело-голубой снег, необыкновенные, невиданные, бескрайние просторы. И мысли, мысли…

София, поглощенная размышлениями, не сразу заметила, что и мать пребывает в задумчивости. Однако если девушка была озабочена, то на лице герцогини играла мечтательная полуулыбка. Иоганна была едва ли не на седьмом небе. Как бы ни получилось с дочерью, теперь уже она сама мало зависела от решения императрицы: новые поручения от посланника в Петербурге графа Мардефельда, переданные маркграфиней буквально в последнюю минуту, лучше всяких слов говорили о том, сколь значительной особой становится теперь она сама, Иоганна Елизавета, герцогиня Ангальт.

Но этого мало! Только вчера ей представили посла Франции, галантного маркиза де Ла Шетарди. Тот рассыпался в комплиментах изумительной молодости герцогини, ее недюжинному уму и бескорыстному материнству. О, Иоганна, конечно, отказывалась от всех столь лестных для любой женщины комплиментов, однако с удовольствием думала, что сменить порядком поднадоевшего аманта на столь блестящего кавалера будет весьма даже разумно. Ну и что, что злые языки называют маркиза французским лазутчиком? В конце концов, в этом нет ничего дурного – он же отдал свою жизнь на благо короля и своей великой страны! Как и она, Иоганна! Кому же, как не им двоим, соединиться в своем усердии?

15
{"b":"214519","o":1}