Неожиданно, в 68–69 году закончился этот самый долгий в истории Европы праздник. Они с удивлением обнаружили, что все надежды их поколения рассыпались, как карточные домики. Что старые друзья превратились из странников в бродяг, из бунтарей – в люмпенов, из пророков – в опустившихся наркоманов. Либо стали преуспевающими предпринимателями и «белыми воротничками». Что прежние радости и развлечения наводят скуку, а новые стоят немалых денег. Когда дым рассеялся и музыка смолкла, они обнаружили мир, разделенный по прежним социальным нишам: нужно было поспешить занять ту, что получше. Впервые за очень много лет на столике Гедды снова появились глянцевые журналы, знаменуя приход эпохи яппи и в их маленький мир.
Гедда оставила работу, решив, что это повредит имиджу Кнута в респектабельных кругах, в которые она, оставив левацки-феминистские убеждения, была намерена непременно прорваться. Из имиджевых соображений Гедда настаивала, чтобы Скоглунд каждые пару-тройку лет менял автомобиль. Ей хотелось, чтобы личный автомобиль появился и у нее: так утомительно ждать, пока муж выкроит время отвезти ее за покупками. Она любила путешествовать, но романтика автостопа ее больше не волновала, отныне Гедда предпочитала бизнес-класс. Экзотические страны с их альтернативными учениями тоже больше не манили: госпожа Скоглунд мечтала о юге Франции или Италии. Кроме того, Гедда задалась целью непременно посетить Каннский фестиваль и Венскую оперу и завести в своем шкафу те платья «от кутюр», которые некогда демонстрировала на подиуме. Деревянные бусы и бисерные браслеты пылились в дальних ящиках, но на золото и бриллианты денег еще не было. Сначала Скоглунду льстило, что он кажется своей любимой человеком, способным реализовать самые смелые мечты и желания. Очень быстро гордость уступила место страху: не обеспечить Гедде желаемый образ жизни означало потерять ее. А своей жизни без Гедды Кнут больше не представлял. Эта женщина привносила в его жизнь стиль, игру, праздник, которые Кнут так любил, но не умел создавать сам из-за пассивной созерцательности, присущей его натуре.
Харизма и большие надежды, увы, не могут служить приемлемым банковским покрытием. Выплаты по процентам съедали львиную долю преподавательского жалования, академическая карьера Скоглунда уже давно не подавала признаков жизни. Кнут трезво оценил свои возможности – глубокого и оригинального теоретика из него не выйдет: «Я эмпирик, практик, академические круги – не моя среда. Я умею воплощать теории, делать их работающими, придавать им жизнь». С этой мыслью он оставил преподавание, приняв предложение крупной фирмы, выполняющей заказы министерства обороны Норвегии. «И главное – это даст мне средства, с которыми я смогу удержать Гедду, дать ей достойную жизнь…».
Работа в фирме «Нереида» позволила супругам Скоглундам удачно вписаться в новую эпоху. В начале семидесятых супруги приобрели дом в одном из лучших пригородов Осло. Удалось завести приличный счет в банке и даже пару раз съездить на Ривьеру. Кнут Скоглунд быстро стал ведущим инженером-конструктором, которому доверили работу над сонарной электронной системой защиты западного побережья, особенно фиордов, от захода советских атомных подводных лодок. Проект предназначался для НАТО: это значит, его автор становится фигурой международного масштаба.
Подзабытое пророчество его декана начало, вроде бы, сбываться.
Кнут Скоглунд с головой погрузился в работу над своим «Посейдоном»: «Подготовка проекта потребует нескольких лет: но дело того стоит». Скоглунд рассчитывал на крупное финансовое вознаграждение, которое позволит не только расплатиться за дом. Он уже видел себя директором собственной аналогичной фирмы, работающей на правительство. Гедда (и ее кредиторы) согласились терпеть и ждать. Они даже решили повременить с заведением детей. Cогласие Гедды досталось Кнуту очень тяжело. Жена хотела ребенка, она мечтала о малыше, которого будет кормить своей грудью. Походы на вечеринки и к друзьям-одногодкам, у которых дети уже кто еще ползал, а кто и уже бегал на своих двоих, заканчивались истерикой. Родители Гедды добавляли перца. Они тоже уже давно мечтали о том времени, когда кто-то будет называть их дедом и бабушкой. Скоглунд был в центре всеобщего внимания – от него ждали Чуда.
Он его совершил: создал «Посейдона» за пять лет. Это было трудное, но прекрасное время. Он был еще молод, любил свое дело и предвкушал грядущий успех: «ожидание счастья лучше самого счастья»… Жена в него верила и им гордилась. Коллеги смотрели на него с завистью и восхищением. Один из участников аналогичного английского проекта, Невил Гарднер, давно набивался к нему в друзья, частенько бывал на фирме Кнута. По-союзнически интересовался успехами норвежцев.
Но настал день, когда работа, наконец, была завершена.
После успешных испытаний Министерство обороны Норвегии приняло систему «Посейдон». В специальном послании в адрес руководства фирмы, особо были отмечены заслуги автора проекта. Проект направили в штаб – квартиру НАТО в Брюсселе. Ни разу с момента завершения работы и до конца сравнительных испытаний Кнут не услышал ни одной осторожной или пессимистической оценки. Он не сомневался в успехе своего детища. Осталось преодолеть последний рубеж до заветной цели – сравнительные испытания «Посейдона» и английского «Краба».
Результат испытаний поразил его, как гром среди ясного неба. НАТО приняло решение в пользу системы, предложенной англичанами…
Его юношеский кризис конца шестидесятых был ничто перед этой катастрофой. Что гибель идеалов перед крахом реальности? Планы рухнули, как небоскреб, построенный на песчаной отмели. И, что самое страшное, он больше не мог утешаться тем, что «все еще впереди». Во время работы над «Посейдоном» к нему незаметно подкрался сорок пятый год: карьерный провал совпал с самым тяжелым возрастным кризисом. А хрупкая, моложавая от природы Гедда в свои тридцать пять по-прежнему казалась почти что подростком… Она не упрекала его, не пилила, но от ее дежурных слов утешения становилось еще хуже, чем от любой истерики.
Тот знаковый, кульминационный день облагодетельствовал Осло дивной, сказочной погодой. Медленно кружили нежные, легкие снежинки – как на рождественских открытках или иллюстрациях к сказкам Андерсена. В пригороде царила тишина, а в окнах домов уже мерцали разноцветными огнями елки. Гирляндами и розетками из сосны и остролиста соседи уже украсили двери или козырьки над крыльцом. Завтра – сочельник. С раннего утра Гедда с удовольствием отправилась за рождественскими покупками. Она любила Рождество, эту прекрасную возможность снова побыть балованной дочкой, любимицей большой и богатой семьи. Кнут остался один. Глядя в окно, он думал о Гедде, (которая «теперь его бросит, и правильно сделает»), о «Посейдоне» («Неужели он действительно хуже английского? Нужно было не скупиться и ставить ЭВМ третьего поколения…»), о своем отце («Надеюсь, он не присматривает за мной с неба. Не сомневаюсь в том, что никакого неба нет!»). Из одного из ящиков стола он достал растрепанную папку с фотографиями и вырезками из журналов… Вот разворот норвежского «Космополитена»: платиновая блондинка в каком-то целлофановом платье. Длинные, прямые как карандаши ноги с худоватыми коленками обтянуты колготками цвета «электрик»: тогда, в шестьдесят четвертом, Гедда была лицом «Курреж» в Норвегии. Черно-белая фотография, сделанная любительским «Kodak’ом»: 69 год, когда Кнут и Гедда выбрались в Вудсток. Худого, но мускулистого юношу в рваных джинсах обнимает высокая девушка-топлес. На Гедде – только короткие шорты и узкий бисерный шнурок, которым перехвачены ее длинные серебряные волосы. Маленькие острые груди вызывающее смотрят в объектив, в длинных пальцах – косячок… За час легкие хлопья укрыли землю белоснежной периной. «Или саваном», – подумал Скоглунд. Смеркалось. К вечеру небо очистилось, показав алмазную россыпь звезд, с которой перемигивался искрящийся в свете фонарей снег. Гедда не возвращалась: Кнут был уверен, что она не придет больше никогда, исчезнув из его жизни так же внезапно, как появилась на Рождество, пятнадцать лет назад.
